Сократ и афинская демократия

А вот им, Сократом, как будто владеет какая–то роковая сила, так как он вечно блуждает и не находит выхода и вечно слышит от людей то, что хлопочет о глупых, мелких и ничего не стоящих вещах. Когда же он бывал переубежден людьми, он выслушивал много дурного от человека, что живет с ним в одном доме, то есть от самого себя. И вот как только Сократ приходит домой, он заставляет его стремиться к познанию того, что прекрасно, иначе Сократ не сможет понять, с прекрасной речью или нет выступает тот или иной человек, если он не знает, что такое прекрасное, и раз он этого не знает, он даже не знает, что ему лучше — жить или быть мертвым! И вот, выслушивая брань и колкости как со стороны общества, так и со стороны самого себя, Сократ уже привык это терпеть и даже получает от этого пользу [22].

В платоновском «Протагоре», в завершение диалога, рассмотрев вопрос о природе добродетели и о том, можно ли ей научить или нет, Сократ опять–таки говорит: «Меня же, Протагор, когда я вижу, как все тут перевернуто вверх дном, охватывает сильное желание все это выяснить, и хотелось бы мне, после того как мы все это разберем, разобраться и в том, что такое добродетель, и снова рассмотреть, можно ли ей научить или нет… И всеми этими вопросами я и занимаюсь, используя помощь Прометея, и всю свою жизнь стараюсь не быть опрометчивым» [23].

Если суммировать все то, что мы встречаем по этому поводу у античных авторов, можно предположить, что на вопрос о смысле его жизни, Сократ бы ответил примерно так: «Смыслом моей жизни является познание самого себя, познание сути человека, сути добра и зла, справедливости и несправедливости, прекрасного и безобразного, поиск способов укрощения опасных человеческих страстей, создание наиболее разумной и справедливой системы государственного устройства, а также постоянное ведение работы по увеличению в обществе количества разумных людей».

При этом, любопытно то, что, имея четко сформулированные жизненные цели и подчиняя все свои диалоги и диспуты поискам ответа на вышеназванные нами вопросы, Сократ, во–первых, никогда не скрывал их от людей, а во- вторых, всегда хранил верность и своим целям и методике достижения их через публичные дискуссии и рассуждения. В Ксенофонтовском диалоге «Разговор Сократа с Гиппием о справедливости» софист Гиппий, во время очередного приезда в Афины, подойдя к группе людей, собравшихся вокруг Сократа, стал свидетелем разговора Сократа на тему о том, почему же если кто хочет научить кого–то плотничьему или сапожному ремеслу, он не затрудняется с тем, к кому отправить его учить; но, странное дело, если сам ли хочет научиться справедливости или отдать в обучение ей сына или слугу, то не знает, куда идти для этой цели.

Услыхав это, Гиппий, в насмешку над ним, сказал: Ты все еще, Сократ, говоришь то же самое, что я давно когда–то от тебя слышал?

А что еще страннее, отвечал Сократ, я говорю всегда не только одно и то же, но и об одном и том же; а ты, может быть благодаря своей многосторонней учености, никогда не говоришь об одном и том же одного и того же [24].

Подчеркнем еще раз: сформулировав когда–то свои жизненные цели, Сократ оставался верен им на протяжении всей своей жизни и не изменял им ни при любой власти, ни при любых (даже неблагоприятных для себя) жизненных обстоятельствах. И даже в старости, когда Сократа стыдили, что неприлично в его годы гоняться за словами, и если кто запутается в речи, полагать это счастливой находкой, философ упорно стоял на том, что ему необходимо познавать истину и делать это возможно только в диалоге с множеством людей [25]. И все это потому, что якобы сам он, Сократ, ничего не знает, кроме самой малости: какое рассуждение у какого мудреца нужно взять и как следует рассмотреть. И ни одно рассуждение Сократа на самом деле не исходит от него самого — все они от его собеседников [26].

И друзья и современники Сократа удивлялись такой стальной прочности убеждений Сократа и его последовательности в достижении целей — в ежедневном стремлении общаться с людьми, провоцировать их на разговоры о внутреннем естестве привычных вещей и категорий, и в ходе этого разговора пытаться совместно формулировать те или иные закономерности или дать всему четкие определения. И уже отвечая не на вопрос о смысле своей жизни, а на вопрос о том, почему он целых семьдесят лет остается верен тому смыслу, который он, как и всякий человек, придумал себе когда–то в юности, Сократ отвечал: а все потому, что во мне с детства находится некая сила, которая контролирует мой разум и мои поступки, и которая находится во мне всегда. Проще говоря, познавать мир и мудрость людей поручено Сократу высшими силами, богами.

И упомянув это, мы не можем пойти в нашем изучении Сократа дальше, не рассмотрев вопроса о той особой силе, что, по словам великого философа, собственно говоря, и сделала его великим. Нам необходимо рассмотреть вопрос о так называемом даймоне Сократа, том самом даймоне, что так настойчиво заставлял философа (по его словам) познавать мир и самого себя, что его не остановила даже угроза смерти.

Глава 5. Даймон, понуждающий познавать самого себя

В предшествующей главе, отметив то, что Сократ никогда не скрывал, что главным смыслом его жизни является самопознание, и детализирововав его жизненные цели как «познание самого себя, познание сути человека, сути добра и зла, справедливости и несправедливости, прекрасного и безобразного, поиск способов укрощения опасных человеческих страстей, создание наиболее разумной и справедливой системы государственного устройства, а также постоянное ведение работы по увеличению в обществе количества разумных людей», самое время заметить, что во все времена человеческой истории, в каждом обществе всегда есть определенный процент таких гуманистически и романтически настроенных юношей, кто ставит перед собой подобные цели. Однако, как показывает практика, по мере взросления, эти высокие, но такие абстрактно–теоретические цели, постепенно оказываются задвинутыми назад суровой жизненной практикой, всем тем, что принижает и огрубляет нас и называется семьей, бытом, карьерой и решением материальных проблем.

С учетом же того, что, как мы знаем, Сократа, на протяжении всей его жизни совершенно не интересовали ни карьера, ни быт, ни деньги, ни собственная семья, а вот познавание себя и окружающего мира являлось главным его занятием вплоть до последнего вздоха, мы можем предположить, что либо философ так и остался навсегда в своей юности (ведь каждый великий мыслитель по своей сути — наивный ребенок!), либо сумел создать себе такой дополнительный мотиватор, что помог ему сохранить верность всем тем целям и идеалам, что были сформулированы им еще в юности. Впрочем, в этом вопросе гадать нам не следует: словно предвосхищая вопросы современников и последующих поколений, Сократ так много говорил о своем дополнительном стимуляторе, который принципиально отличал его от всех других людей, что даже ввел в научный оборот специальный термин: «даймон Сократа».

Согласно Платону, Сократ утверждал, что некий бог поручил ему через прорицания и в сновидениях, вообще всякими способами, какими когда–либо еще обнаруживалось божественное определение и поручалось человеку делать что–нибудь, проверять мудрость других людей и через них свою собственную [1].

В платоновском диалоге «Лисид» Сократ прямо говорит и о том, что случилось так, что еще с детства он сильно отличался от окружающих тем, что другие люди стремились приобретать золото, лошадей, собак, почет и т. д., а вот самого Сократа тянуло приобретать друзей. И он не променял бы это свое желание и своих друзей на все сокровища персидского царя [2].

Во время суда над собой Сократ сказал об этом следующим образом: «Может в таком случае показаться странным, что я подаю свои советы частным образом, обходя всех и во все вмешиваясь, а выступать всенародно в вашем собрании и давать советы городу не решаюсь. Причина этому та самая, о которой вы часто и повсюду от меня слышали, а именно что мне бывает какое- то чудесное божественное знамение. Началось это у меня с детства: вдруг какой–то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять меня к чему–то никогда не склоняет. Вот этот- то голос и не допускает меня заниматься государственными делами. И кажется, прекрасно делает, что не допускает» [3].