Хорёк (СИ)

Хотя мать совсем не так воспринимала их: получив путёвку по какой-нибудь там профсоюзной линии, она думала, что я должен ей радоваться. Как же! Щаз! Козлов, норовящих обидеть такого карапета как я, хватало и в городе, а уж в лагере их было выше крыши.

У меня вообще сложилось впечатление, что оболтусы, сплавляемые в лагерь, как бы решали: ну если вы к нам – так, то мы тоже насрать на вас хотели! И на всё, и на всех тоже. Короче, когда меня угораздило в первый раз оказаться там, это стало шоком. Я рассказывал: какие впечатления у меня остались от детского сада? Так вот: там – в детском саду – был именно что детский сад по сравнению с беспределом, творившимся в лагере пионерском.

Когда я туда приехал, то думал: это я – гопник и начинающий бандит, меня все должны остерегаться и обходить стороной, пускай внешне я и выгляжу совсем не грозно. Но первый же день заставил изменить мнение: устроенная вечером в корпусе всеобщая потасовка – да-да, сражалась целая комната, каждый против всех! – закончилась всеобщим задержанием и выпиныванием зачинщиков из лагеря. Среди злобных десятилетних оболтусов – моих сверстников – явно затесались будущие гопники и уголовники, на фоне которых я ощущал себя тихим воспитанным мальчиком. Дать ни с того ни с сего подзатыльник, двинуть локтем в живот, сорвать с головы чужую пилотку и бросить её с высокого обрыва, так что хозяину останется лишь проводить её взглядом: такое встречалось сплошь и рядом. Я оказался в комнате, где каждую ночь сопели и храпели двадцать вонючих наглых оболтусов, причём такое сокращение случилось уже после той драки и выкидывания троих зачинщиков – самых буйных. Они хотели тогда всего лишь устроить бой подушками, но представьте: как должны были отреагировать два десятка незнакомых друг с другом лоботрясов на внезапное нападение? Кто же хотел признавать свою слабость и подчиниться, что и привело к грандиозной потасовке, когда от подушек некоторые перешли к более серьёзным предметам. Я же тогда, разумеется, никаких подвигов не совершил: в ходе случившегося разбора полётов я оказался признан как один из пострадавших, что подтверждали царапины на руках и приличный такой фингал на макушке. Я был самым мелким из обитателей палаты, так что рассчитывать на спокойную жизнь мне не стоило. И когда я это понял, то стал мстить: так же, как делал до того и делал после, используя свои личные преимущества и недоступные другим возможности.

Нассать в чужую постель, подсыпать незаметно соли в компот или сахара в суп, измазать самой едкой – мятной до изжоги пастой – лицо и вещи очередного недоброжелателя или врага: в этом мне точно не было равных! Кто как не я мог незаметно прокрасться в комнату – чтобы никто не увидел неожиданного внезапного гостя, в случае же чьего-то появления я мог быстро спрятаться под кроватью. Скрываясь так от хозяев, я узнал немало секретов и представляющих интерес вещей, которые мог использовать для собственных целей. Тайная страсть одного жмота и жадины к особо вкусным шоколадным конфетам заставляла его тайно обжираться днём, когда – по замыслу – никто не мог накрыть его с поличным. Не тут-то было! Обнаруженный мною тайник скоро оказался почти полностью очищен, а впавший в ярость хозяин так до конца смены и не понял: кто же наказал его за жадность и обжорство!

Ну и всякие запретные удовольствия тоже встречались. Хотя вначале я не понял: что за удовольствие такое – нюхать непонятную химическую дрянь! Предложивший это парень был явным дебилом: слабоумие так и сквозило в каждом его слове и движении, так что я подумал, что именно поэтому его тянет на сомнительные опыты и эксперименты. Но однажды то же самое мне посоветовал сосед по палате, так что я наконец решился попробовать.

Не могу сказать, что получил какое-то удовольствие: это было как, допустим, с прыжками в воду. То есть когда компания балбесов пришла к речке и стала прыгать с высокого обрыва, изображая радость и восторг, но в компании оказался парень, никогда подобного не делавший. Так вот все его подначивают, говорят – как это хорошо и приятно! – а когда он наконец решается, то после сильного удара выныривает в удивлении на поверхность, наглотавшись холодной воды, и так и не может понять: а что же здесь хорошего?

Именно так случилось у меня после первого так сказать сеанса. Полученный вечером тюбик я открыл под одеялом, закрывшись там от всех. Запах оказался яркий и запоминающийся, но никакого кайфа – якобы обязательного – я так и не ощутил. В чём-то он напоминал запах бензина: я знал парня, который тащился от него, но даже ему не приходило в голову наливать его в маленький флакончик и нюхать под одеялом! Так что, вернув тюбик с клеем хозяину, я решил не влезать туда дальше. Хотя, если я сам был равнодушен: то другие явно тащились! Что и можно было использовать.

Когда я уже потом приехал в город, то обнаружил, что клеем увлекается Штырь. До конца скоротечной славной карьеры ему оставалось больше года, и всё это время я снабжал его ценным продуктом. То есть клеем, считавшимся лучшим с точки зрения нюхачей и достать который, соответственно, было совсем непросто. Однако обнаруженный мной однажды хозяйственный магазинчик выкидывал время от времени на прилавок разные интересные вещи, и самое первое, что я регулярно скупал там – был именно клей.

Местонахождение магазинчика было моей коммерческой тайной, от поддержания которой я немало выиграл. Не один только Штырь стал моим клиентом: продававшиеся за рубль тюбики я втюхивал по три рубля ещё нескольким одноклассникам и тем, кто был младше. Не могу сказать, что бизнес оказался поставлен на широкую ногу – нет! – просто время от времени тот, кому удавалось скопить нужную сумму, отводил меня в сторону и просил – якобы для опытов – продать ещё один тюбик: алюминиевое вместилище сочной яркой субстанции. Знали ли про это другие? Ну, они знали, что я занимаюсь с Сергеем химическими опытами и могу достать кое-какие недоступные им вещи. Какую-нибудь, к примеру, аммиачную селитру, за что всегда беру себе некоторый процент. Откуда? От верблюда! Я ведь не обязался раскрывать свои источники, тем более что такие просьбы возникали очень редко. Если кто-то хотел устроить хороший фейерверк, или собирался морить крыс, или нуждался в хорошей такой отраве для насекомых, он знал: надо попросить меня, и я достану. Может, не совсем то, что он предполагал изначально, и не по самой низкой цене, но на меня можно в таком деле положиться. Где доставал? Ну, в том же магазинчике, где я тоже смог наладить взаимовыгодные отношения. С кем? С продавцом, стоявшим обычно за прилавком: я просто познакомился в конце концов с этим мужиком и отстёгивал ему небольшой процент за постоянные мелкие услуги.

Удивляло ли его то, что такой мелкий шкет постоянно тёрся в магазине и спрашивал про вещи, которыми обычно интересуются достаточно взрослые люди? Совсем нет: старый умный еврей безусловно видел, что я шкет только внешне, внутри же я старше сверстников. Им ведь не приходилось так бороться за место под солнцем, им не требовалось заботиться о завтрашнем и послезавтрашнем дне, у них имелись надёжные полноценные отцы или хотя бы матери, которые и выдавали им карманные деньги на текущие расходы. Так что я был совсем не то, что большая часть однолеток-оболтусов, ну вы это уже наверно поняли. Учился же я, несмотря на вольности и отклонения, достаточно легко и просто. В младших классах я даже слегка халтурил, но несмотря на это держался среди лучших. Лучшим в классе, разумеется, я стать никак не мог: я ведь не был лизоблюдом и прилипалой, заглядывавшим в глаза каждому учителю в надежде на дополнительное поощрение – нет! – я оставался человеком своевольным и самостоятельным. Поддерживая внешние приличия, я никому, разумеется, и намёком не давал понять, чем занимаюсь в свободное время: про Коляна с компанией, а также про клей одноклассники и учителя не узнали до самого конца. А также про кое-что ещё, что могло полностью изменить мою судьбу и не довести до жёстких вместительных нар в далёкой глуши.