Иисус неизвестный

Кукольного театра хозяин, спрятавшийся за сценой, дергая куклы за невидимые ниточки, двигает их и делает с ними что хочет: двигатель кукол — всех, от Иуды до Пилата, действующих лиц этой дьявольской комедии, — первосвященник Ганан; он за всеми, а за ним «отец лжи».

Князь мира сего идет, и во Мне не имеет ничего. (Ио. 14, 30.)

Три искушения Ганана соответствуют трем, на горе, искушениям дьявола. Те — в мистерии, в вечности, эти — во времени, в истории; но можно бы сказать и об этих, как о тех: «чтобы их изобрести, не хватило бы всей мудрости земной».

Первое искушение — властью.

Когда Он ходил в храме, приступили к Нему книжники (Мк. 11, 27) и сказали Ему: какою властью Ты это делаешь? и кто дал Тебе такую власть? (Мт. 21, 23.)

Жало искушения раздвоено. Дело, конечно, идет об Очищении — Разрушении храма. Если бы на вопрос: «Кто дал Тебе такую власть?» — Иисус ответил: «Бог», то слишком легко уличили бы Его искусители Его же словами:

если Я свидетельствую сам о Себе, то свидетельство Мое неистинно. (Ио. 5, 31.)

Это одно жало, а вот и другое, более глубокое, может быть, и от самих искусителей скрытое. Там, на горе Искушения, дьяволом предложенную власть отверг Иисус; не принял ли ее здесь, в храме; бич подняв, не поднял ли меч?

Здесь уже от большего предателя к меньшему, от Ганана к Иуде, — перекинутый мост.

Весело, должно быть, слушателям видеть, с какою легкостью оборачивается жало искушения на самих искусителей; как в их же собственную западню ловит их Иисус.

Спрошу и Я вас об одном, отвечайте Мне; тогда и Я скажу вам, какою властью это делаю.

Крещение Иоанново откуда было, с небес или от человеков? (Мк. 11,29–30; Мт. 21, 25).

Они же, рассуждая между собою, говорили: если скажем: «С небес», Он скажет: «Почему же вы не поверили ему?» А если скажем: «От человеков», весь народ побьет нас камнями, потому что он верит, что Иоанн был пророк. И отвечали: не знаем. (Лк. 20, 5–7.)

Глупый ответ и смешной; умники остались в дураках.

Мытари и блудницы вперед вас идут в царство Божие….ибо Иоанну поверили они… вы же, и видя тó, не раскаялись. (Мт. 21, 31–32.)

Вот первый по лицу их удар бича, того же и сегодня, как вчера. Если бы нечто подобное сказано было нищим бродягою в Ватикане наших дней, то поняли бы мы силу удара.

И начал говорить к народу (Лк. 19, 9), —

уже не к вождям его, а к нему самому, притчу о злых виноградарях.

Сына моего возлюбленного пошлю; может быть, увидев его, постыдятся (Лк. 19, 13.)

В этом слове Отца: «может быть» — уже Агония Сына, как бы уже сквозь Серый Понедельник Страстной Пятницы черная тьма.

И, схватив его, убили. (Мк. 12, 8.)

Что же сделает с ними господин виноградника? (Лк. 20, 15.)

Смерти злой предаст злодеев сих, а виноградник отдаст другим, —

отвечают у Матфея (21, 41) сами искусители, еще не поняв, что притча — о них; а у Марка (12, 10) и Луки (20, 16) отвечает за них Иисус.

Слышавшие же тό сказали: да не будет! —

этим невольно с уст их сорвавшимся криком ужаса сами себя выдают: в злых виноградарях узнали себя. И так же, может быть, как вчера мелькнуло вдруг перед ними в одном лице другое: в Благостном — Яростный, в Агнце пожираемом — пожирающий Лев.

Он же, взглянув на них пристально, —

(новый удар бича по лицу), —

сказал: что же значит слово сие: «Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла»?

Всякий, кто упадет на него, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит (Лк. 20, 17–18).

Поняли, конечно, «охранители», «возмущающий», «революционный» смысл обеих притч: свергнуть надо Израилю — всему человечеству — слепых вождей, чтобы не погибнуть вместе с ними. [743] Снова и сегодня, как вчера, возмущает народ Иисус, Возмутитель Всесветный.

И хотели схватить Его, но побоялись народа… И, оставив Его, отошли. (Мк. 12, 12.)

Первое искушение кончено, начинается второе.

И наблюдая за Ним, (первосвященники) подослали лукавых людей, которые, притворившись благочестивыми, уловили бы Его в слове, чтобы предать Его начальству и власти правителя. (Лк. 20, 20.)

Те же, пришедши, говорят Ему: Равви! мы знаем, что Ты праведен и не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лицо, но истинно пути Божию учишь. (Мк. 15, 14.)

Итак, скажи нам, как Тебе кажется: можно ли нам давать подать кесарю или нельзя? (Мт. 22, 17.)

Дьявольская хитрость искушения в том, что между двумя огнями ставит оно Искушаемого: если ответит: «Можно», — то будет в глазах народа ложным Мессией, потому что истинный — освободит Израиля от римского ига; если же ответит: «Нельзя», — то выдаст Себя головой римским властям. [744]

Видя же Иисус лукавство их, сказал: что искушаете Меня, лицемеры?

Покажите Мне монету, которою платится подать. Они принесли Ему динарий.

И говорит им: чье это изображение и надпись?

Так же и здесь, во втором искушении, как в первом, жало вопроса обращается на самих искусителей. Только что ответили: «кесаревы», — сами в западню свою попались; все перевернулось, опрокинулось, как в зеркале.

Тогда говорит им: отдавайте же кесарево кесарю, а Божие — Богу. (Мт. 22, 18–21.)

«Умное, наконец-таки, умное слово!» — восхищаются двадцать веков те, кто на все остальные слова Господни плюет. Чем восхищаются? Мудрым «отделением Церкви от государства», царства Божия — от царства человеческого, земного — от небесного. [745] Но если бы что-нибудь подобное мог сказать Иисус, то отрекся бы от главного дела всей жизни своей — царства Божия на земле, как на небе.

Чтобы понять это слово, надо помнить, что Иисус вовсе не отвечает, а только отражает мнимый вопрос искушающих (мнимые только ответы и могут быть на такие вопросы мнимые); делает с ним то же, что зеркало с отраженным образом. В мнимой глубине ответа — действительная плоскость, где искать глубины настоящей — все равно, что входить в зеркало: никуда не войдешь — только разобьешь стекло и обрежешься.

«Можно ли воздавать кесарево — кесарю, а Божие — Богу?» — вот в мнимом ответе действительный вопрос.

Двум господам не может служить никакой слуга, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному усердствовать, а о другом не радеть: не можете служить Богу и Маммоне,

Богу и кесарю.

Слышали это фарисеи и, будучи сребролюбивы, смеялись над Ним. (Лк. 16, 13–14.)

Тогда смеялись они, а теперь — Он. Стоило бы им только прочесть на лицевой стороне монеты: «Tiberius Caesar, divi Augusti filius», «Кесарь Тиберий, Августа Божественного сын» и на стороне оборотной: «Pontifex maximus», «Первосвященник», — чтобы понять насмешку. [746]

…Сделает (Зверь-Антихрист) так, что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет начертание или имя Зверя. (Откр. 13, 16–17.)

«Зверю — звериное, Божие — Богу», — мог ли это сказать Иисус? [747] Кесарево кесарю воздал и Он, но так, что был распят по римским законам как «виновник мятежа», auctor seditionis.

Слово о подати верно поняли враги Его — вернее друзей:

начали обвинять Его, говоря:…Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом — Царем. (Лк. 23, 2.)

Только для того, можно сказать, жил и умер Иисус, чтобы явить миру, что царство Зверя — против царства Божия и что надо между ними сделать выбор. «Бога или человеков слушаться?» — спрашивает Иуда Галилеянин, подымая против римской власти, римской подати, меч. [748] Крест поднял Иисус; мог ли Он сказать: «Бога и человеков слушаться должно, двум господам служить»?