САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

 «Уже в пять раз с прошлого года подорожало! – кряхтела одна гражданка, держа над головой корзинку с облепихой. – Совсем обнаглели!»

 «И штрафы повысились! – поддакивал гражданин, придерживая за пазухой початую бутылку водки. – А контролёров развелось – как собак нерезаных…»

 «Я этой весной был в Германии, - сообщал другой гражданин, морщась от запаха первого, - так какие там электропоезда! Есть специальные места для курящих, есть буфет, а цены – ниже нашего свинства на десять процентов!»

 «Батюшки! – ахала ещё одна гражданка. – Куды авоська подевалась!?»

 «Да вот твоя авоська, ничего я с ней не сделал, только пару яблок взял на закусь…»

 «Чтоб тебя!»

 «Товарищи! Внимание! Держитесь кто за что! Тормозим!!!»

 «Господа! Я вас умоляю… Не дайте открыться двери уборной! И так дышать нечем…»

 Затем была остановка, и к Сакурову с попутчиками прибавилось ещё два пассажира. Первый беспрестанно икал, «оглашая» спёртый воздух тамбура дополнительными феромонами сивушного происхождения, второй стал проситься в туалет.

 «Вы что, с ума сошли? – возмущались прежние попутчики. – Не могли побеспокоиться заранее, пока ещё в электричку не сели?!!»

 «Да как же я мог заранее, когда меня только сейчас скрутило! – надрывался новый попутчик, протискиваясь к заветной двери. – Это мне ещё повезло, что здесь сортир оказался…»

 «Повезло ему, как же! – неожиданно членораздельно произнёс второй новый попутчик. – Это он по запаху именно в этот тамбур нырнул с перрона, я сам видел!»

 «Что значит – скрутило?!! – стала догонять пассажирка с исчезающей авоськой. – Так вы не по маленькому?!!»

 «Да что вы так нервничаете, сударыня? – залебезил страждущий, таки втискиваясь в дверь доисторического сортира. – Ведь дело-то житейское…»

 «Ничего себе – житейское! – орали уже из вагона. – Закройте двери плотнее, товарищи!»

 «Господа! Я вас умоляю! Не надо плотнее! А то мы тут все задохнёмся!»

 «Граждане, предъявите билеты для контроля!» - послышались отдалённые зычные призывы.

 «Господи, как он пердит!» - волновалась первая гражданка, обмахиваясь корзинкой.

 «На, хлебни!» - сердобольно предлагал ей попутчик.

 «Да ещё эти, с билетами», - начал волноваться культурный, весной посетивший Европу.

 «А ты что, заяц? – злорадно ухмылялся сердобольный. – Гляди, тут тебе не Германия, если штраф не отдашь – харю враз начистят…»

 «Ну почему сразу и заяц? Я просто не успел купить билет, потому что…»

 «А ну, предъявили билетики! Блин! Это кто срёт тут, зараза?!!»

 «Стоять! Билеты с руками из карманов вынуть! Жив-ва!»

 «Ты чё мне дубинку под рёбра тычешь, козёл?!!»

 «Вася! А ну, арестуй этого, который срёт! Нет, что они себе тут позволяют, совсем уже!??»

 «Я, видите ли, мадам, доцент кафедры прикладной ботаники в лесозаготовительном колледже, вот моё удостоверение ветерана движения шестидесятников…»

 «Билет предъявите, уважаемый!»

 «А за что я его арестую? Тут нигде не написано, что в сортире срать запрещается…»

 «Так давай оштрафуем его за то, что он этот сортир взломал!»

 «И ничего он его не взламывал!» - дружно встали на защиту пердящего попутчика прочие граждане и гражданки.

 «Вот именно!» - солидарно поддакнули из вагона.

 «Что – именно? Что – именно?!! А ну, предъявили билеты!»

 «Ой, да, девочки, пошли быстрее отсюда…»

 «Спасибо, товарищи, отстояли!» - высунулся из сортира облегчённый попутчик.

 «Нет, родной, это тебе спасибо!»

 «Скрутило его, видишь ли…»

 «Согнать его на следующей остановке к чертям собачьим!»

 «Можно подумать, от этого нам всем дышать здесь станет легче…»

 «А вот когда я этой весной был в Германии…»

 «Да заткнись ты со своей Германией!!!»

 «Сдохнуть можно», - только и думал Сакуров.

 В конце августа Сакурова первый раз обворовали. Когда он приехал из очередной поездки в Москву, то не обнаружил две лейки, купленные недавно на рынке и оставленные в душе, который Сакуров построил из подручного материала.

 - Жорка, ты не брал мои лейки? – сунулся бывший морской штурман к своему пьяноватому другу.

 - Соображаешь? – обиделся Жорка. – А тебе разве не говорили, дурню, ничего не оставлять на улице и в огороде?

 - Кто ж их мог спереть? – переживал Сакуров. – Наверно, залётные?

 - Не было тут никаких залётных, - буркнул Жорка, запахивая привезённую Сакуровым литру водки полой военного френча. – Свои взяли…

 - Что ты говоришь? – не верил собственным ушам Сакуров. – А кто мог конкретно?

 - Да кто угодно, кроме вековух, Семёныча, Виталия Ивановича и Мироныча. Ещё Иван Сергеевич со своей старухой на воровстве не поподался…

 Себя с Варфаламеевым Жорка не считал.

 - Надо же! – сокрушался Константин Матвеевич, покупал новые лейки, стал убирать на ночь шланг, валяющийся в огороде, а через неделю у него пропадали пассатижи, оставленные на срубе колодца.

 - Жорка, ты не брал пассатижи? – снова бежал к приятелю Сакуров. Приятель в это время пропивал картошку в компании с Семёнычем, Гришей и Варфаламеевым.

 - Достал ты меня своими пассатижами! – орал пьяный Жорка. – У меня у самого их двое спёрли…

 - А у меня прошлым летом стянули газовый баллон и тиски! – победно сообщал Семёныч. – И я так думаю, что это твои, Гриша, дела!

 - Не, это Жуков, - лениво отбрехивался потомственный браконьер.

 - А, может, и Жуков, - не стал заводиться Семёныч.

 «Чёрт бы вас побрал! – мысленно чертыхался Константин Матвеевич. – Что за люди – друг у друга всё подряд тырят… Ничего нельзя ни на улице, ни в огороде оставить…»

 После истории с пассатижами Сакуров стал более тщательно следить за своими вещами, и вскоре был обвинён учительницей в краже её инструментов.

 - Какие инструменты?!! – бесновался ставший нервным от трезвого образа жизни в вороватой российской действительности бывший благополучный житель курортного Сухуми. – У вас они вообще были, эти инструменты!!?

 - Целый набор, - сообщал внук учительницы, поедая бутерброд, позаимствованный из продовольственных запасов Сакурова.

 - Да зачем мне дался ваш набор!

 - А Мироныч сказал, что дался, потому что тебя самого обокрали… Да не бери ты в голову, Костя, поехали лучше в город за мороженым!

 Они с внуком учительницы давно перешли на ты, а сам внук со всеми был запросто, Семёныча звал Лёхой, Виталия Иваныча – Виталиком, военного – Володей. Как его воспитывала при этом учительница, вравшая, что она заслуженная то ли бывшего РСФСР, то ли всего Союза, оставалось только догадываться. А недавно внук был пойман с поличным на краже чеснока у Семёныча.

 - Нет, видали? – орал бывший почётный деятель московского таксопрома. – Самый отборный попёр, который я на посадку заготовил!

 В тот день учительшин внучок кормился у Семёныча, рассказывал ему анекдоты с картинками, а потом, уходя домой к бабке с набитыми всякой снедью карманами, зацепил по пути связку чеснока. Внучок спрятал связку под футболку и, когда хотел уже нырнуть в свой двор, его догнал бдительный Семёныч.

 - Вот гадский пацан! – восторженно ахал одноглазый селянин. – И когда только успел!??

 - Да, ладно, Лёха, я пошутил! – отбрехивался пацан.

 - Ничего себе – пошутил! Самый отборный попёр…

 - Ну, что вы, в самом деле, Алексей Семёнович, - выползала на крыльцо избушки учительница, - ребёнку уже и пошутить нельзя…

 «Хороши шутки, - подумал тогда Сакуров, - не заметь Семёныч пропажи – была бы учительша при дополнительном барыше в пять баков…»

 - Вот именно! – изгалялся малец, сын своих преуспевающих родителей, зарабатывающих по пять баков ежеминутно, а не в течение всего лета, пока растёт чеснок, картошка, морковь и прочие стручково-бобовые.

 «Ну и мерзавец растёт», - в который раз удивлялся Константин Матвеевич, но дружбы с малолетним мерзавцем не прекращал.