Великое восстановление наук, Разделение наук

Что же касается выводов, вытекающих из познания божественного таинства, то мы должны знать, что здесь разуму и логическим аргументам принадлежит лишь второстепенная роль и значение их относительно, а отнюдь не первостепенно и абсолютно. Ведь только тогда, когда твердо установлены основные положения и принципы религии (причем они полностью исключены из области рационального анализа), открывается наконец возможность делать выводы из этих принципов, следуя аналогии. В естественных науках такое положение не может иметь места. Там анализу разума подчинены уже сами принципы -- и эта задача, повторяю, выпадает на долю индукции, а отнюдь не силлогизма; при этом эти принципы ни в чем не противоречат разуму, так что первая и средняя посылки выводятся из одного и того же источника. Иначе обстоит дело в религии, где первые посылки не только существуют самостоятельно и не требуют подтверждения со стороны, но и не подчинены этому разуму, который выводит из них следствия. Это касается не только религии, но и других наук, как более, так и менее важных, а именно: там, где первые посылки берутся произвольно, а не логически обоснованно, там разум не может принять никакого участия. Так, например, в шахматах или в других аналогичных играх исходные правила и законы чисто произвольны и условны и должны приниматься такими, какими они существуют, и не подвергаться никакому обсуждению; но, чтобы выиграть или умело провести игру, для этого необходимы и искусство, и разум. Точно так же и в человеческих законах существуют нередко так называемые максимы -- чисто произвольные положения, опирающиеся скорее на авторитет, чем на разум, и поэтому не подлежащие обсуждению. Но определение того, что более справедливо, не абсолютно, а относительно (т. е. что согласуется с этими максимами), -- это уже дело разума и открывает нам широкое поле для споров и рассуждений. Таким образом, речь идет о вторичном, производном характере того разума, который имеет место в священной теологии, основывающейся на воле божьей.

Но точно так же как существует два пути приложения человеческого разума в божественных предметах, мы встречаем и два рода крайностей, возникающих в этом случае: в первом случае -- это чрезмерное любопытство в исследовании таинства, во втором -- это попытка придать выводам такой же авторитет, каким обладают и сами принципы. Ибо окажется учеником Никодема тот, кто настойчиво станет повторять вопрос: "Как может родиться человек, если он стар? "^ И ни в коем случае нельзя назвать учеником Павла того, кто не вставляет время от времени в свои проповеди слова: "Это я говорю, а не господь" ^ или "По моему мнению...", а именно такой стиль, как правило, подобает этим выводам. Поэтому мне кажется весьма полезным и плодотворным разумное и тщательное исследование, которое, как своего рода божественная диалектика, могло бы указать пути и границы применения человеческого разума в вопросах теологии. Ведь оно бы могло действовать так же, как действуют препараты опиума, не только усыпляя пустую суету спекуляций, от которых время от времени страдает школа, но и в какой-то степени успокаивая яростные споры, потрясавшие столько раз нашу церковь. Я считаю, что такого трактата у нас еще нет, и предлагаю назвать его "Софрон", или "О правильном применении человеческого разума в божественных предметах".

2. Исключительно важное значение для установления религиозного мира имело бы ясное и точное истолкование смысла христианского союза, установленного нашим Спасителем в следующих двух изречениях, представляющихся в какой-то мере несогласными друг с другом: если одно утверждает: "Кто не с нами, тот против нас", то другое гласит: "Кто не против нас, тот с нами" ". Из этих слов ясно, что существуют некоторые положения, несогласие с которыми неизбежно ставит человека вне этого союза, но что существуют и другие положения, с которыми человек может не соглашаться, оставаясь в то же время в этом объединении. Ведь узы, связывающие христианскую общину, ~ это "один Бог, одна вера, одно крещение" ^ и т. д., а не один обряд, одно мнение и т. д. Мы знаем также, что хитон Спасителя нашего "был не сшит", но что одеяние церкви бывает пестрое. В колосе нужно отделять мякину от зерна, но не следует срывать плевелы с колосьев в поле. Когда Моисей увидел египтянина, сражающегося с евреем, он не спросил: "Почему вы сражаетесь?", но обнажил меч и убил египтянина. Но когда он увидел двух сражавшихся евреев, то, хотя они и не могли быть правы оба, он обратился к ним: "Вы же братья, почему же вы сражаетесь?" ^ Таким образом, все эти соображения делают ясным, насколько важно и полезно дать точное определение того, что собой представляют и насколько далеко простираются те положения, которые отрывают человека от тела церкви господней и исключают его из общины верующих. И если кто-нибудь думает, что это уже было сделано, то пусть он еще и еще раз подумает и скажет, было ли это сделано достаточно откровенно и мудро. А между тем если человек заговорит о мире, он, вероятно, услышит знаменитый ответ Иеговы на вопрос вестника ("Это мир, Иегова?"): "Что тебе мир? Оставь его и следуй за мной" ^, ибо большинство людей заботится не о мире, а о своих интересах. Тем не менее я считаю правильным, чтобы среди тех сочинений, которых нам не хватает и которые необходимо создать, был трактат "О степенях единства в государстве божьем", ибо такой трактат весьма полезен и нужен.

3. Поскольку Священное писание является основным источником наших сведений по теологии, необходимо особо сказать о его толковании. И мы говорим здесь не о праве толковать его, которое полностью принадлежит церкви, а лишь о способах толкования. Таких способов два: методический и свободный. Ведь и та божественная влага, бесконечно превосходящая воду из колодца Иакова, черпается и распределяется почти так же, как это происходит с обыкновенной водой из колодца. Ибо обыкновенную воду можно либо сначала собирать в водохранилища, откуда по множеству труб ее легко и удобно направлять в разные места, либо сразу же разливать по кувшинам, и затем брать ее из них, когда это необходимо. Первый из этих способов породил в конце концов схоластическую теологию, которая свела все теологическое учение в единую науку, подобно тому как вода собирается в водохранилище, а оттуда уже каналы и ручейки аксиом и положений распространили его повсюду. В свою очередь свободный способ несет с собой две опасные крайности: в первом случае в Священном писании предполагается такое совершенство, что оно рассматривается как единственный источник любой философии, как будто бы всякая иная философия является чем-то безбожным и языческим. Такая нелепая точка зрения особенно характерна для школы Парацельса, да и для некоторых других; восходит же она к раввинам и каббалистам. Однако все эти люди добиваются совсем не того, чего они хотят: они не воздают честь Священному писанию, как они сами полагают, а, наоборот, унижают и оскверняют его. В самом деле, всякий, кто стал бы искать земное небо и землю в божественном слове, о котором сказано: "Небо и земля исчезнут, слово же мое не исчезнет" ^, тот, конечно, безумно искал бы преходящее среди вечного. Ведь искать в философии теологию -- это то же самое, что искать живых среди мертвых, точно так же, наоборот, искать философию в теологии -- это то же самое, что искать мертвых среди живых. Другой способ толкования (который мы тоже считаем опасной крайностью) с первого взгляда представляется вполне разумным и здравым, однако на деле он унижает само Писание и наносит огромный ущерб церкви. Коротко говоря, сущность его сводится к тому, что боговдохновенное Писание пытаются объяснить теми же средствами, что и писания самих людей. А между тем следует помнить, что Богу, создателю Священного писания, открыты две вещи, скрытые от человеческого ума: тайны помыслов и бег времени. И так как слова Писания обращены к сердцу, охватывают превратности всех веков, обладают неизменным и верным предвидением всех ересей, споров, всех различий и перемен в положении церкви как в целом, так и в каждой частности, их нельзя толковать, следуя только поверхностному смыслу данного места; или ограничиваться ими, имея в виду лишь тот повод, по которому произнесены эти слова; или рассматривать их в точной связи с предшествующими и последующими словами; или принимать во внимание лишь главную цель, которую они преследуют; нет, их следует толковать так, чтобы было ясно, что они содержат в себе, и не только в целом, во всей своей совокупности, но и в каждой клаузуле, в каждом отдельном слове, бесчисленные ручейки и каналы, которые орошают каждую часть церкви и каждую душу верующих. Ведь удивительно верно было замечено, что ответы Спасителя нашего на очень многие из тех вопросов, которые ему задавались, кажутся не относящимися к делу и весьма неуместными. Это объясняется двумя причинами: во-первых, он постигал мысли спрашивающих не из их слов, как это обычно делают люди, а непосредственно из них самих и отвечал на их мысли, а не на их слова; во-вторых, он говорил не только с теми, кто был тогда перед ним, но и с нами, ныне живущими, и со всеми людьми во все времена и повсюду, где только будет распространяться Евангелие. И это также относится и к другим местам Писания.