Тропами карибу

Твой выбор горы Нолук оправдал себя.

Я испортил несколько футов пленки, – честно признался он.

Оказывается, хотя камера была приспособлена к работе в зимних условиях, она никак не раскручивалась на морозе. Чтобы добиться скорости двадцать четыре кадра в секунду, Крис перевел скорость на шестьдесят четыре. В конце концов механизм раскрутился и пленка пошла свободно, но за шумом ветра Крис ничего не услышал. Начиная с этого места пленка шла с недодержкой.

– Ничего, до того как это случилось, я уже успел кое-что заснять, утешил он меня.

Отныне каждый раз, выходя на волю, мы обнаруживали все больше оленьих следов, едва видимых на твердом насте среди темных катышков, пятен мочи и небольших лунок, которые олени прорывали, чтобы добраться до травы.

Однажды тихим сумрачным утром, после завтрака, Крис, как обычно, вышел из палатки, но тут же склонился над дверным клапаном и негромко сказал:

– Олени проходят мимо – сплошняком!

Я оделась и выбралась наружу.

Олени огибали конец косы плотной колонной по шести в ряд. Такую огромную их массу мы видели впервые. Серые туловища, белые манишки. Стройные ноги, движущиеся в едином ритме, словно перед нами проходила огромная сороконожка. Шуршание снега, шорох соприкасающихся тел, шумное дыхание.

Время от времени какой-нибудь из оленей, шедших с нашей стороны этого потока, останавливался, несколько мгновений пристально разглядывал нас и спешил дальше.

Это было поразительно. Казалось, протяни руку – и вот тебе ответ на все, что нам хотелось знать об оленях. Каковы их обычаи и привычки? Каковы великие законы миграций, незримо подготавливаемых, незримо протекающих?

Серые пушистые тела сплошным потоком текли мимо нас. Я смотрела озадаченно – напряженно, с чувством, уже испытанным однажды, когда Джон Кросс спросил меня, человека, не знакомого ни с летным делом, ни с Арктикой: «Куда и с какой скоростью дует ветер?» Прильнув к окошку «Сессны», я лихорадочно всматривалась в белую пустыню внизу, но, как ни напрягала свои мыслительные способности, ни до чего не додумалась. Оказывается, он хотел, чтобы я обратила внимание на тень от облака, бегущую по озерной глади. То была карта в руки. Какие же карты шли нам в руки сейчас?

Кое-что нам уже удалось подметить. Держа путь на запад, как и большинство оленей за последние дни, эти тщательно обходили озеро с севера.

Ни одно животное не ступило на скользкий лед. Ага! Значит, олени боятся льда.

На западной стороне озера, прямо против нашей стоянки, олени рассеялись по береговому склону и стали кормиться, разрывая копытами снег. Они удивительно напоминали веселую компанию, устроившую пикник на берегу замерзшей речки!

Тут мы обогатились одной из жемчужин, которыми так богата жизнь среди дикой природы. Крис пошел разгребать снег. Я стояла у двери палатки, наблюдая, как последние десятка два оленей гуськом огибают озеро с севера.

Внезапно они бросились бежать, потом замерли на месте, глядя назад, в ту сторону, откуда пришли. Я тоже посмотрела туда.

Крис! – негромко позвала я, и мы стали наблюдать вместе. Небольшое темношерстое, в светлых полосах жи вотное бежало прямо на застывших в ожидании оленей. Это была наша росомаха!

Глупышка! – сказала я, не в силах устоять перед соб лазном банального умозаключения. – Что она может с ними сделать?

Мы рассмеялись. Росомаха, неуклюже переваливаясь, упорно бежала вдоль строя оленьих ног. Олени поочередно наклоняли головы, поворачивали и медленно поднимали их, провожая взглядом пробегающее животное. Росомаха упорно не обращала на них внимания, направляясь ко второму скелету на ее обычном маршруте; олени неподвижно смотрели ей вслед. Перед нею ротозейничали живые карибу, а она даже не фыркнула на них для острастки!

Минут пять она прилежно занималась скелетом, потом поскакала галопом к следующему.

Я вспомнила о старинной плясовой эскимосской песне «Хлопотливая маленькая росомаха», ее пересказывала нам Ханна, жена Энди. «Мне нравится росомаха, – серьезно говорила Ханна. – Она такая храбрая, сильная, хлопотливая». Что хлопотливая – то верно! Но надеяться на то, что нам еще удастся воочию убедиться и в ее силе и храбрости, значит ожидать от жизни слишком много «жемчужин». Горожане, получая «жемчужины» целыми пригоршнями в кино или в пересказе, недооценивают их. И лишь люди, живущие среди дикой природы, знают, как они редки. Своими глазами увидеть, как ведут себя при встрече два более или менее крупных животных различных видов в естественных условиях, – это не каждому дано.

На следующий день мы по наивности решили, что уже пришла весна. Было солнечно и тихо. Я устроила себе купанье, и оно оказалось более холодным, чем можно было ожидать. Крис воздвиг шест с перекладиной и проветривал на нем спальные мешки.

Затем он сделал крюк из углового железа, заточил его, прикрепил к палке и принялся долбить в голубом льду аккуратный колодец – два фута в длину, два в ширину и пять в глубину. Эта затея показалась мне смехотворной, и я так прямо и заявила ему. Но как ни странно, в колодец насочилась вода, и мне осталось лишь поблагодарить его за то, что теперь можно покончить с рубкой льда и черпать воду прямо из озера.

В тот же вечер Крису пришла в голову еще одна идея: он смастерил жалкое подобие лопаты, чтобы привлечь к снегоуборочным работам и меня. Мы расчищали лед от затвердевших грядок снега, готовя посадочную дорожку для Томми; он должен был прилететь 17 мая с горючим.

Двигаться по голому льду надо крайне осторожно. В моральном кодексе человека, забравшегося в необитаемые места, есть одно важное правило. Я узнала его от Билли Эверетта, восьмидесятилетнего старика, живущего в глубине гор Олимпик, Это произошло при следующих обстоятельствах. Крис закреплял веревку, по которой нам предстояло спуститься со скалы. Мы с Билли ждали. Спокойно и уверенно Билли сказал: «Нет ничего хуже изувечиться в необитаемой глуши. Только доставишь людям лишние хлопоты».

Утром 17 мая нас постигло горькое разочарование. Впервые за время нашего пребывания здесь озеро обложил густой туман. Но потом произошло маленькое чудо. Без четверти двенадцать небо обдуло, в двенадцать Томми резво перемахнул через гряду гор на юге и сел на нашей дорожке. Он очень удивился, услыхав, что у нас был туман.

Он сидел на наших спальных мешках, держа в руках чашку кофе, которого у меня осталось совсем мало. С этим рейсом можно было получить все продукты, какие только имелись в Коцебу, если б я сделала заказ, когда Томми возил меня туда. Но тогда я даже не подозревала, как небогаты наши продовольственные запасы.

Томми привез горючее (теперь можно было жечь его для обогрева) и чудесный подарок в виде пачки журналов, старых и новых – лучших, какие только можно достать в Коцебу. Его выбор делал честь нашему вкусу: это были номера «Популярной механики», а не «Исповедей».

На дальнем берегу озера виднелось несколько оленей. Они казались совсем светлыми на освещенном солнцем снегу. Полушутя, полусерьезно Томми сказал:

– Мне бы следовало убить одного для вас.

Я почти хотела, чтобы он сделал это. Но мы попали сюда по своей воле, мы прилетели на самолете и должны были привезти с собой продовольствие. Жить где – либо на подножном корму явный анахронизм в наш век, за исключением случаев действительно крайней необходимости.

Мысль о тумане не давала мне покоя, и я вышла взглянуть на погоду. С востока, подгоняемый ветром, быстро надвигался туман. Томми сидел как ни в чем не бывало, глядя в открытую дверь палатки, выходившую на запад. Немного погодя он взглянул на небо и осторожно поставил чашку на пол.

– Мне пора. Увидимся в июле, – сказал он, прикрыл дверь и побежал к самолету. Сквозь последний просвет на северо-западе он взмыл ввысь, сделал над нами невидимый круг, и рев самолета затих в юго-западном направлении.

Снова похолодало, но теперь часто выдавались тихие туманные дни. Наш колодец на озере замерз. Палатка, вечно хлопавшая и полоскавшая на ветру, утихомирилась. Затихли и птицы: они пели всего день или два. «До поры до времени притаились, как и мы», – сказал Крис.