Эволюция для всех, или Путь кентавра

Пока книжка не разошлась по свету, пока не попала в число прочитанных, трудно предрекать ее судьбу. Все же, мне кажется, книжке А. А. Гангнуса не суждено попасть в число тех, которые попусту занимают место на книжных полках. Я думаю, что даже ученые-биологи прочтут ее не только с удовольствием, но и с пользой. Профессиональная работа современного биолога неизбежно сужает поле его зрения, становится трудно уследить за всеми проблемами биологии. Скажем, многие ли из биологов помнят о том, что в изверженном материале вулкана Тятя найдены ювенильные биохимические соединения, у какого из звероящеров делятся поровну признаки млекопитающих и рептилий и что в лаборатории академика Д. К. Беляева отбор лисиц вели по признаку добродушного характера, получив изменения во многих других признаках. А ведь для понимания законов эволюции совсем не вредно помнить об этих и многих других приводимых в книге фактах.

Конечно, «не фактом единым» жива наука. Знание голых фактов не делает человека ученым, а перечень фактов — еще не научная дисциплина. Нужны еще гипотезы, теории, законы, связывающие факты, придающие им научный смысл, позволяющие предсказать и затем получать новые факты. Среди палеонтологов, как и вообще среди биологов, можно найти людей, поддерживающих разные эволюционные теории. И это различие во взглядах нельзя объяснить тем, что одни лучше знают фактический материал и поэтому придерживаются истинной теории, а другие — и специалисты поплоше и потому теории поддерживают сомнительные. Знаменитый палеонтолог К. Циттель, автор и редактор одной из первых сводок по всем группам ископаемых организмов, не поддерживал дарвинизм в том виде, в каком он был в конце прошлого века. Но едва ли кто-нибудь из дарвинистов рискнет сказать, что Циттель сильно уступал в знании палеонтологии своему современнику В. О. Ковалевскому, известному последователю Дарвина, одному из основателей эволюционной палеонтологии (кстати, А. О. Ковалевский, которому в книге А. А. Гангнуса посвящено несколько разделов, — брат В. О. Ковалевского).

К сожалению, в науке часто бывает так, что одни и те же факты приводят к разным выводам, к полярно противоположным теоретическим взглядам. И часто это объясняется не количеством или подбором фактов, а недостаточным развитием самой теории. Не все выводы достаточно хорошо продуманы, не все концы увязаны друг с другом, не все следствия извлечены. В том, что в области теории эволюции предстоит еще немало поработать, не сомневается ни один компетентный специалист. Не сомневается в этом и автор книги. Снова и снова возвращается он к еще нерешенным загадкам, показывая и их привлекательность, и их сложность, но не безнадежность их решения. Может быть, прочитав книжку А. А. Гангнуса, многие читатели, и не обязательно юные, лишний раз вспомнят о еще не сделанном и не решенном. Но при этом важно, чтобы читатели, особенно те, которые склонны к скепсису, не сделали и противоположного вывода. Я так и вижу лицо юного скептика, который, поджав губы, презрительно пожмет плечами и скажет: «Я думал, что этим палеонтологам что-то известно, а на самом деле ничего у них нет, одни гипотезы».

Он будет не прав, этот юный скептик. За двухвековую историю палеонтологии собрано так много документов о развитии жизни на Земле, что некоторые очень важные черты прошедшей эволюции установлены не менее надежно, чем последовательность правления египетских фараонов. Количество описанных родов вымерших животных и растений исчисляется десятками тысяч, а видов — сотнями тысяч. Мы знаем основные династии живого мира, господствовавшие в разные периоды, мы имеем неплохое представление о различии живого населения разных континентов и морей в разные геологические эпохи. Хотя, конечно, многое остается тайной. Все же геологическая летопись не так полна, как хотелось бы. «Неполнота геологической летописи», о которой упоминает А. А. Гангнус, нередко служила поводом и для грустных размышлений, и для ехидных намеков в адрес палеонтологии. Ч. Дарвин пессимистически сравнивал эту летопись с разрозненной книгой, от которой сохранились лишь случайные слова. Один видный немецкий ботаник считал, что при такой неполноте летописи на палеоботанические данные лучше просто не обращать внимания — они-де только сбивают людей с толку. Это, конечно, уже крайность, и несправедливость таких упреков, будь то в адрес палеоботаники или вообще палеонтологии, хорошо показана в книге А. А. Гангнуса, особенно в главах, посвященных эволюции позвоночных. Наблюдательность, хорошее знание биологии нередко позволяют палеонтологам восстанавливать утраченные мягкие части животных по скелету с такой же уверенностью, с какой наш замечательный антрополог М. Герасимов восстанавливал лицо по черепу. По отверстиям в черепе палеонтологи могут судить, был ли у животного мягкий и теплый нос, по специальной сумчатой кости — была ли сумка. Мой товарищ по палеонтологическому кружку В. Суханов сумел очень убедительно показать, какими походками обладали древние животные. Правда, для этого ему пришлось отпрепарировать несметное число ныне живущих четвероногих.

И опять я вижу лицо юного скептика, говорящего: «А кто это может доказать? Ведь никогда мы не найдем териодонта с еще мягким и теплым носом, и никогда он не пройдет перед нами, чтобы подтвердить гипотезу о его походке!» Приходится признаваться в известной справедливости этих замечаний. Мы и в самом деле не можем подтвердить прямыми наблюдениями многие наши гипотезы. Все же не будем забывать, что градусник прямо в Солнце тоже никто не будет заталкивать, но едва ли тот же скептик сомневается в надежности данных о солнечной температуре. Невозможность прямого наблюдения не обязательно лишает гипотезу научной надежности. Ведь каждая обоснованная гипотеза органично входит в общие научные представления, косвенно подтверждается ими и косвенно же подтверждает их. Важно только, чтобы гипотеза не была изолированной, а была вплетена в общую ткань фактов, законов, принципов, а также других гипотез. И это тоже хорошо показано в книге А. А. Гангнуса. Гипотеза о теплом, подвижном носе триасовых рептилий хорошо укладывается во множество других фактов — анатомических, морфологических, палеоклиматических, стратиграфических. И пока в этой совокупности гипотетических, но очень правдоподобных представлений не найдено существенного изъяна, у нас нет оснований презрительно к ним относиться. То же можно сказать и о многих других предположениях, о которых рассказывает своим читателям А. А. Гангнус.

Вернусь теперь к тому, с чего я начинал, к тому времени, когда я вечером бегал вместе с товарищами в палеонтологический кружок. Благодаря нашим старшим наставникам мы постигали не только латинские названия ископаемых раковин, костей и листьев, но и те общие закономерности в эволюции жизни на Земле, которые выявляет палеонтология. И все же жаль, что тогда у нас не было под рукой такой книжки, какую написал А. А. Гангнус. Как помогла бы она нам тогда и в выборе книг для чтения, и во внимании к далеким от палеонтологии (на непросвещенный мальчишеский взгляд) наукам! В школе я терпеть не мог химию, особенно органическую, и невдомек мне было, что разница между мочевиной и мочевой кислотой, возможно, сыграла немалую роль в эволюции рептилий. И знание этой разницы, может быть, дало бы мне больше, чем знание латинских названий всех костей на крышке парейазаврового черепа.

Только много позже я понял, что современная наука не состоит из независимых дисциплин, что каждая из ее ветвей самостоятельна не больше, чем части живого организма. И если человека по-настоящему заинтересует хотя бы самая малая часть науки, он рано или поздно будет интересоваться всем. А если нет, значит, его интерес неглубокий, несерьезный. Книга А. А. Гангнуса дает немало материала для подобных размышлений. Ведь недаром на ее страницах сошлись баляноглосс, конструкции самолетов, работа рибосом и передний край молекулярной биологии — генная инженерия.

С. В. Мейен, палеонтолог, доктор геолого-минералогических наук