Все или ничего

С той ночи, когда произошло убийство, Джез ночевала в доме Рэд на острове Лидо. Так же как Рэд, она не могла оставаться наедине со своим безумным, отупляющим горем, и Рэд тоже нуждалась в том, чтобы пережить вместе с ней самые трудные первые дни. Джез собрала все необходимые вещи и теперь жила как бы на два дома, перебираясь из Сан-Хуан-Капистрано в Ньюпорт-Бич и обратно, благо расстояние между ними было невелико.

– Старый мистер Уайт, – вернулась к разговору Джез, видя, что Рэд не реагирует на поток информации, который обрушился на нее, – это ушедший на пенсию банкир, отец губернатора. Все финансовые операции отец совершал только в банке мистера Уайта в Сан-Клементе, и не знаю уж почему, но только мне кажется, что отец оставил ему единственный экземпляр своего завещания. Наверно, потому, что он никогда не доверял законникам.

– О, Джез, не нужно так беспокоиться обо мне! Ведь я вижу, что ты совсем не расположена говорить! – воскликнула Рэд.

– Рэд, милая, перестань! Ты тоже беспокоишься обо мне. А мне невыносимо находиться в гасиенде, когда там толпятся эти шестеро подростков, едва знавшие отца, и пытаются соблюсти приличия, но у всех на лбу написан вопрос: почему это должно помешать им как следует повеселиться на Рождество? Бедняжка Сьюзи не может предаться горю, пока они там, – мне кажется, она держится только потому, что стесняется дать волю чувствам в их присутствии.

– Сьюзи собиралась научить меня... готовить, – едва выговорила Рэд, словно пыталась припомнить что-то, что произошло с кем-то другим миллион лет назад.

– Мне она такого никогда не обещала. Значит, ты ей действительно понравилась.

– Мы строили планы... вечеринок... Я так и не подарила Майку рождественские подарки...

– Послушай, Рэд, отдай их мне. Я верну их в магазин. Не стоит тебе держать их в доме.

– Хорошо, – как-то слишком покорно согласилась Рэд. – Свертки лежат в шкафу в холле. Мы только распаковали серебряный сервиз. Я знала, что спрятано в той коробке, которую принесли неделю назад, и мне так не терпелось показать сервиз Майку, я не могла утерпеть до Рождества!

Горло Рэд сдавили рыдания, и она скорчилась, как от боли, стуча кулаками по коленкам, чтобы сдержать себя.

Джез крепко обняла ее и прижала к груди. Где найти слова, которые могли бы облегчить Рэд очередной приступ горя? Обнимая ее, она надеялась успокоить ее хоть как-нибудь.

– Не волнуйся, милая, я все отправлю назад в магазин. Все отправлю назад, – вновь и вновь бессмысленно повторяла она, словно укачивая ребенка, пока Рэд, наконец, не выпрямилась и не вытерла глаза.

– Господи, какая же я эгоистка! Надо брать пример с тебя – ты умеешь держать себя в руках, – вымолвила Рэд.

– Мне легче, мне есть чем заняться, а вот ты только и делаешь, что думаешь об одном и том же. Ну, мне пора ехать в Сан-Клемент. Нехорошо заставлять мистера Уайта ждать.

– Я не знала, что до сих пор принято оглашать завещания, – произнесла Рэд, пытаясь выказать заинтересованность в делах Джез.

– Я и сама не знала. Мне казалось, что просто приходит письмо от чиновника или что-то в этом роде. Но мистер Уайт – человек старой закалки. Я скоро вернусь, вот только еще навещу Кейси в больнице. Ты сегодня должна как следует поужинать, иначе я просто не выпущу тебя из-за стола. Пойдем, проводи меня до дома.

Две женщины медленно побрели назад. Джез с удивлением отметила, что еще как-то умудряется передвигать ноги, несмотря на опустошенность и оцепенение, когда хочется только одного – умереть.

Невзирая на свой возраст, мистер Генри Уайт по-прежнему занимал офис в Сан-Клементе, на той же улице, что и банк, которым он столько лет управлял. Приходя туда каждое утро, он сначала прочитывал пять газет, а в дневные часы занимался вопросами собственных инвестиций и разговаривал по телефону, стараясь поддержать связи в политических кругах. Такой круг интересов обеспечивал ему полнокровную, здоровую старость, венцом которой стало вторичное избрание его сына на пост губернатора штата Калифорния.

Прежде чем сесть за стол, мистер Уайт усадил Джез, Валери и Фернанду в пододвинутые для них кресла и только после этого перешел к делу. После похорон он уже имел возможность переговорить с каждой из дочерей усопшего, поэтому не стал терять времени на пустое выражение соболезнований.

– Юные леди, я и представить себе не мог, что произойдет такое. Мне в голову не могло прийти, что я переживу вашего отца, но раз уж это случилось, то должен вас сразу уведомить, что я глубоко не одобряю его завещания. Я не доверяю завещаниям, написанным собственноручно. «Кустарные» – вот как я их называю, и неважно, законны они или нет, я им не доверяю все равно.

Валери закусила губу – ее раздражала его педантичная, старомодная манера. От возбуждения она нервно дергала ногой. Фернанда крепко сжала руки на коленях, время от времени резким движением отбрасывая волосы с лица. Джез неподвижно застыла.

– Я много раз говорил вашему отцу, – продолжал мистер Уайт, – что завещание должен составлять адвокат и храниться ему надлежит в адвокатской конторе, но он и слушать меня не желал. Еще его отец доверил мне хранить написанное от руки завещание, и Майк считал, будто то, что было хорошо в стародавние времена, хорошо и сейчас. Я с этим не согласен, но, может, так оно и есть...

Фернанда посмотрела на Валери, а потом возвела очи горе, показывая тем самым, что делает все возможное, чтобы не выйти из себя. Не обращая на нее внимания, мистер Уайт продолжал в той же неторопливой, манере.

– Данное завещание, вне зависимости от моих замечаний и несмотря на рукописную форму, абсолютно законно, а уж я в том, что касается завещаний, собаку съел. Ха! Итак, оно было написано три года назад, пятнадцатого января 1987 года, и я присутствовал при его составлении. Хотя закон этого и не требует, я настоял, чтобы оно было засвидетельствовано моим секретарем и нынешним директором банка. Насколько мне известно, другого завещания не существует.

Он стянул с носа очки и по очереди обвел взглядом сидящих перед ним женщин. Заметив явное нетерпение на лицах Фернанды и Валери, он минуту помолчал, а затем продолжал, медленно и четко выговаривая слова, как человек, который хочет, чтобы его как можно лучше поняли.

– Итак, юные леди, некоторые суммы денег завещаны Сьюзи Домингес, которая многие годы служила кухаркой в вашей семье, и пастухам, которые почти всю жизнь проработали у вашего отца. Суммы это немалые, что неудивительно, если учесть, как долго эти люди были связаны с семьей Килкулленов. Тем не менее причитающиеся им деньги составляют лишь малую толику от стоимости поместья, так что я зачту эту часть позже. Полагаю, что больше всего вас интересует, как распределена свободная от долгов часть наследства, которая состоит из вклада в банке Сан-Клемента и шестидесяти четырех тысяч акров земли, известных как ранчо Килкулленов.

Генри Уайт вновь обвел присутствующих изучающим взглядом из-под морщинистых век, но лишь Джез ответила ему доброй и ласковой улыбкой. Она знала, что отец считал Генри Уайта надежным человеком и верным другом; она видела его несколько раз, когда отец брал ее с собой в банк, и, несмотря на суховатую манеру старика, она понимала, что тот искренне переживает эту безвременную смерть. Наконец он приступил к чтению документа, который держал в руке.

– «В отсутствие наследника мужского пола я, Майкл Хью Килкуллен, оставляю деньги на счету в банке Сан-Клемента на правах доверительной собственности, чтобы из них содержалось фамильное поместье, гасиенда «Валенсия». Как распорядиться этими средствами, будет решать моя дочь Хуанита Изабелла Килкуллен. Гасиенду «Валенсия», объявленную историческим памятником Калифорнии, со всем содержимым, а также подъездную аллею, сады, окружающие дом, конюшни, надворные постройки и коллекцию фотографий, собранных моим дедом, Хью Килкулленом, я завещаю исключительно и безусловно моей дочери Хуаните Изабелле Килкуллен. Гасиенда «Валенсия» всегда была ее домом, и, насколько мне известно, ни одна другая из моих дочерей не считала ее таковым».