Никто, кроме тебя

Проснувшись, Антонио увидел, что он один. Не раздумывая долго, он встал с постели и, шатаясь подошел к телефону. Опираясь о хлипкий столик, он набрал номер телефона дома Ломбарде и дрожащей от слабости рукой, прижал трубку к уху. Сквозь шум частых молоточков, что стучали у него в голове, он с трудом расслышал чей-то голос:

– Кто это? – спросил Антонио.

– Кто говорит? Это ты, Кот? Антонио узнал голос и положил трубку.

Рамон с удивлением взглянул на Максимилиано: интересно, что это за Кот, о котором он слышит уже второй раз, и почему у нового хозяина такой странный вид?

Преодолевая подступающее головокружение, Антонио позвонил Пабло. Женский голос ответил ему, что Пабло нет дома.

– Я – Антонио Ломбарде, – сказал он, – и хочу, чтобы он за мной приехал…

Неожиданно в комнату вошла Маура, за ней – Рафаэль. Увидев Антонио с телефонной трубкой в руках, она быстро подбежала к телефону и нажала на рычаг.

– Ты с ума сошел? Зачем ты это делаешь, дорогой? Антонио тяжело повернулся к ней. Но не успел он ей ответить, как Рафаэль взял его за плечи и, преодолевая слабое сопротивление, повел к кровати.

– Дорогой, тебе опасно звонить в Акапулько. Если Максимилиано, Родриго или Ракель узнают, где ты, они могут приехать сюда и довершить то, что начали, – убеждала его Маура.

Антонио молчал.

Максимилиано узнал голос, сказавший в телефонную трубку всего несколько слов, и немедленно отправился к Луису. Всю дорогу в голове у него крутилась фраза: «В огне не горит, в воде не тонет!»…

Макс, не здороваясь, прошел в комнату, лишь спросив у Луиса, где Габриэль.

– Я запер его в чулане. Но с ним что-то надо делать. Макс пожал плечами:

– Не знаю. Я сказал его сестре, что спасение брата в ее молчании. Если мы убьем мальчишку, надо будет убить и ее, а потом Чучо и… Мы влипли в неприятное дело.

– Я хочу оторваться и двинуть за границу. Максимилиано бросил на подручного разъяренный взгляд.

– Нет, ты останешься здесь и будешь со мной до конца, я не собираюсь тонуть один!

– Нас с вами больше ничего не связывает. Я выполнил свою часть работы.

– Ты уверен? – быстро спросил Макс и, помедлив, добавил: – Кот появился. А сегодня утром кто-то позвонил домой и мне показалось, что это был голос Антонио.

– Это невозможно. Дон Антонио умер, так же как и этот проклятый Кот.

– Дай Бог, дай Бог… Говорю это ради твоего же блага, Луис, потому что, если Антонио жив, я пропал. Но в ад я пойду не один… Кое-кто пойдет туда вместе со мной, и ты среди прочих.

Камила с Клаудио вернулись в Акапулько на следующий день после того, как Ракель родила девочку, и Камила тут же поехала в больницу. Ей было бы трудно встретиться с Ракель один на один, и она попросила Викторию сопровождать ее. Оказавшись в стороне от событий, которыми кипел дом Ломбарде, Камила смогла наконец посмотреть на них со стороны, издали, и, как нередко бывает в таких случаях, многое увиделось ей иначе. Кроме того, она узнала, что не сможет иметь детей. Поэтому ей очень хотелось, чтобы Ракель позволила ей заниматься с девочкой. Ведь это ребенок ее любимого брата! К тому же Ракель собиралась назвать девочку Минервой – так звали их с Антонио мать.

Ракель никогда не была злопамятной, и сейчас она от всего сердца сочувствовала Камиле: какое это несчастье – не иметь ребенка! По-новому открылись теперь Ракель и материнские чувства Виктории, она поняла: в душе Виктория знает правду о своем сыне, знает, но отвергает ее, вопреки всем доводам продолжая твердить себе и людям: «Нет, нет, это ложь, ложь!» Вот и сейчас: «Ты не можешь винить Макса во всем на свете», – сказала Виктория на предположение Ракель, что звонок Роберто Агирре скорее всего подстроен Максом и поэтому бесполезно ждать, что позвонят еще раз.

Но Камила, как никогда горячо поддержала Ракель.

– Ты слепа, Виктория. Твоя любовь к сыну заслонила от тебя реальность. Я не знаю, виноват ли Макс в том, в чем его обвиняет Ракель, но… он способен на это. Тут я нисколько не сомневаюсь.

– Как ты можешь так думать о нем? – возмутилась Виктория. – Вы с Максом выросли вместе, как брат и сестра! Это неправда, неправда! Вчера сестра того юноши отрицала, что это Макс нанял ее, а клеветник Габриэль даже побоялся вернуться домой!

Ракель была потрясена.

– Нет! – взволнованно сказала она. – Вчера вечером он был здесь, и говорил то же самое: что Макс назвал себя Роберто Агирре, заплатил Мерседес. А потом сюда пришел Макс и увел его. Наверняка он что-то с ним сделал, может, и его тоже убил. Камила, Камила, ты должна мне верить, я не сумасшедшая! Я ничего не выдумываю, это правда. Клянусь тебе… Если ты когда-нибудь любила своего брата, ты должна мне верить! – рыдала Ракель.

…После этого разговора Виктория долго не находила себе места: как может Ракель говорить о ее сыне такие чудовищные вещи и кто знает, кому еще она это рассказывает. А ее угрозы пойти в полицию?.. И когда приехал Оскар, она пожаловалась: теперь Ракель обвиняет Макса еще и в убийстве Габриэля.

– Да она сошла с ума, она сошла с ума. Оскар! Она лишилась разума и всех… всех нас погубит, – в ужасе говорила Виктория.

– Не беспокойся… Может быть, следует применить более жесткие меры… – осторожно сказал он. – Совершенно очевидно, что у нее нервы совсем никуда. Может быть следует поместить ее в специализированную клинику…

Эти слова донеслись до ушей дона Даниэля, возвращавшегося от Ракель. Он в недоумении остановился: его дочь хотят отправить в сумасшедший дом?!

Пласенсиа немного смутился:

– Да нет же… У вашей дочери нервы не в порядке, и ей необходимо лечение.

– Да, но вы говорили о том, чтобы поместить ее в клинику, а так поступают с настоящими сумасшедшими.

– Можно я объясню, мама? – вмешался в разговор Максимилиано. – Сеньор Саманьего, пойдемте со мной. – Он подхватил дона Даниэля под руку. – Идемте.

Максимилиано привел дона Даниэля в свою комнату, усадил его и, стараясь говорить спокойно, сказал, что не имеет ничего против него или против Марты: «Вы, действительно, правильно вели себя, – сказал он, – но Ракель, к сожалению, заупрямилась и обвиняет его Бог знает в чем, даже в исчезновении этого парня Габриэля. Она утверждает…»

– Вы хотите сказать, что она сумасшедшая? Что ее изолируют? – прервал его дон Даниэль.

– Если она не изменит своего поведения, я вынужден буду защищаться, – сказал Максимилиано. – У меня просто не останется другого выхода. Оскар не только врач, но и большой друг моей матери, и мой тоже. Он может легко найти специалистов, которые признают Ракель невменяемой и предпишут ей соответствующее лечение. Если будет нужно поместить ее в психиатрическую лечебницу, скажем, в США или в Швейцарии, за деньгами мы не постоим, тем более, что речь идет о вдове Антонио Ломбардо.

– Ну уж этого я не допущу! – вскипел дон Даниэль. – Да, я трус! Я был трусом всю свою жизнь, но всему есть границы! И вы не посадите мою дочь в психушку!

– Я и не хочу этого, дон Даниэль, но Ракель сама не оставляет мне другого выхода. Но вы можете ее убедить, я уверен в этом… Разве вам не нравится здесь жить?

– Что вы сделали с Габриэлем? Максимилиано заверил дона Даниэля, что с ним все в порядке и завтра или послезавтра он позвонит своей сестре, чтобы успокоить ее.

– А вы тем временем поговорите с Ракель, чтобы все мы опять жили хорошо и спокойно, как раньше, – сказал он.

– Вы не представляете, как мне жаль, что у меня не хватает ни сил, ни смелости воздать вам по заслугам. Но рано или поздно кто-нибудь заставит вас заплатить за все, что вы совершили. И когда это случится, я на коленях буду благодарить святую деву Марию.

– Благодарить? – злобно сказал Максимилиано. – Это меня вы должны благодарить за то, что живете жизнью, о которой, только мечтать могли в пьяном бреду!

Разговор кончился ничем. Расстроенный дон Даниэль ушел к себе, а Максимилиано, вернувшись в гостиную, махнул рукой:

– Ах, мама, я устал от всех этих проблем…