Он пресытил меня горечью, или Так тоже можно жить (СИ)

— Садись, подвезу, — Максим махнул рукой в сторону машины.

— Не нужно, я как-нибудь сама, — отказалась Таня.

— Да не бойся ты так меня, — снисходительно произнес Максим.

— Я не потому, — запротестовала Таня, — просто я не хочу с тобой ехать.

Она давно уже не боялась его, и ее не сжигала всепоглощающая ненависть, только ни к чему ворошить прошлое, которое и так дает о себе знать, хотя бы во сне, как сегодня. «А ведь сон в руку», — вспомнила Татьяна.

— Танюша, я не могу долго тебя уговаривать, здесь нельзя стоять, автобус может подойти, — самоуверенность в его голосе сменили умоляющие нотки, — поехали, а?

— Ну, хорошо, — согласилась Таня.

— Это твое? — Максим взялся за сумку.

Таня кивнула. Довольный Максим с легкостью подхватил ее сумку и поставил на заднее сиденье, а перед ней открыл переднюю дверь. Закрыв за ней дверцу, он сел на свое место. Машина устремилась вперед, и вовремя — на остановку выруливал автобус.

— Ты приняла правильное решение, — сказал Максим, — лучше потерпеть десять минут в моем обществе, чем полчаса трястись в переполненном автобусе с тяжелой сумкой.

Таня тихонько рассмеялась.

— Разве я сказал что-то смешное? — удивился Максим.

— Просто когда ты начал, я подумала, что ты скажешь коронное: «Лучше сделать и каяться, чем не сделать и каяться».

— Да я просто кладезь премудрости, как чужой, так и собственного сочинения, мои перлы уже можно цитировать, — с радостью подхватил Максим.

— Ты совершенно не изменился.

— Ты только что говорила обратное, — поймал ее на слове Максим.

— Такой же бахвал, — уточнила Таня.

— Это говорит только о моей верности — я не изменяю своим привычкам.

Всю дорогу до дома они так и проговорили — совершенно ни о чем, но в тоже время, боясь замолчать. Остановившись у ее подъезда, Максим спросил:

— Я не заслужил чашечку кофе?

— Я так и знала, что твой поступок не бескорыстен, — вздохнула Таня, — не надо было садиться к тебе в машину.

— Отвезти тебя назад? — угодливо спросил Максим.

— Нет, спасибо, — Таня открыла дверцу машины.

Максим тоже вышел из машины, взял сумку с продуктами.

— Тяжелая, — сказал он, — давай донесу.

— Я сама. Ну, пока, — Таня взяла у него сумку, и пошла к дому.

— До свидания.

Ну вот, вспомнила Таня, она даже не спросила, кто родился у Авроры. Таня обернулась, Максим все еще стоял, провожая ее взглядом.

— Максим, как Аврора?

— Отлично.

— Кто?

Максим подошел к ней.

— Может, ты все-таки пригласишь меня на чашку чая, и я тебе про всех расскажу, и про Свету, и про Аврору.

— Вымогатель, — она с осуждением посмотрела на него, но он не смутился и ответил:

— На том стоим.

Таня вздохнула и подала ему сумку:

— На, неси, ты этого хотел.

Максим радостно схватил сумку и открыл перед ней дверь подъезда.

В подъезде она пропустила Максима вперед, заглянула в почтовый ящик — пришло еще одно анонимное письмо, — догнала Максима, открыла дверь.

Дома она незаметно положила письмо на холодильник, ей не терпелось вскрыть его, но она не могла этого сделать при Максиме, авторы писем угрожали навредить Игорю, если она проболтается.

Чай заваривать она не стала, чтобы турецкий чай приобрел нормальный «чайный» цвет его нужно было долго настаивать, но и после этого он не приобретал настоящего чайного вкуса, став «притчей во языцех» по всей стране. Максим внимательно следил за тем, как она варит кофе, она чувствовала, что он хочет вмешаться в этот процесс, но не смеет — теперь он был только гостем в ее доме.

Она узнала, что у Светы родилась девочка Настенька, а Аврора месяц назад родила мальчика, которого назвали Сережей. Что через месяц у них защита дипломов, а на распределении Максим и Саша выбрали местный химкомбинат.

— А ты как поживаешь? — спросил Максим.

— Нормально. Представляешь, меня до сих пор иногда вызывают к следователю — дело еще даже не отправили в суд, а потом мне еще в суде придется выступать.

— Извини, если бы я мог, то не допустил бы, чтобы…

— Ничего, — перебила Таня, ей совсем не хотелось выслушивать какой он заботливый, — зато приобрела жизненный опыт.

— Да ты философ! «То, что нас не убивает, делает нас сильнее», так?

— И беднее. За приобретение этого опыта приходится платить дорогой ценой — здоровьем, доверием, счастьем.

— Жизнь — вообще дорогая штука.

— Да это ты философ.

Они одновременно допили кофе, молча поставили чашки на стол. Ну вот, вроде все сказано. Наверное, пора прощаться. Неожиданно для себя она, лишь бы замять паузу, произнесла:

— Хочешь еще кофе?

— А можно еще чашечку? — вместе с ней заговорил Максим.

От того, что они заговорили, об одном и том же, да еще так синхронно, стало смешно, и они рассмеялись.

Таня поднялась, чтобы сварить новую порцию, бросила взгляд на письмо — прочтение его снова откладывалось.

— Я вижу, ты купила пепельницу, — заметил Максим.

— Если хочешь — кури, — предложила, не оборачиваясь, Таня. Пепельницу она купила в тот же день, как Игорь впервые остался у нее ночевать.

— Спасибо, но я бросил.

— Давно?

— Как только освободился.

— Почему именно тогда? — заинтересовалась Таня. Игорь много курил, и ей это не нравилось.

— В камере тем, кто курит, приходится очень тяжело, по крайней мере, так было со мной. То трясешься над этими сигаретами — хватит ли до следующей передачи, когда они кончаются, растягиваешь их на несколько дней, часами только и думаешь, когда можно будет выкурить следующую. То как идиот радуешься, когда их получаешь. И твое настроение и даже поведение зависит от этих сраных курительных палочек, вернее от их наличия. А я терпеть не могу, когда мной управляют, даже если это дурацкие трубочки с табаком, даже если это мои собственные привычки. Не хочу от них зависеть.

Таня внимательно следила за кофе, и только, уловив момент и сняв турку с плиты, смогла ответить:

— Это правильно.

Она разлила кофе по чашкам, села на свое место.

— Но я так и не смог избавиться от другой зависимости, — продолжил Максим, сделав первый глоток кофе.

— Кофемания? — предположила Таня.

— Гораздо хуже, то есть лучше…нет тяжелее, намного тяжелее. Это неизлечимо.

— Что же это? — спросила Таня.

— Не что, а кто — это ты, Таня. У меня как будто что-то вынули из груди, и там теперь пустота… Я не могу глубоко вздохнуть — у меня дыра в груди. Мне так холодно от нее… Я не могу думать о тебе — это так больно. Я не могу не думать о тебе — это как перестать дышать.

— Ничего, — успокоила его Таня, — пройдёт ещё немного времени и какая-нибудь новая девушка излечит тебя от этого.

— Таня, о чём ты говоришь, какая девушка? У меня по вечерам так сильно чешется спина под лопатками.

— Что, аллергия? Или заразился? — шутливо спросила Таня.

— Нет, кажется, это крылья прорезаются на спине от моего ангельского поведения. Я и рад бы был, но кроме тебя для меня никого не существует. Ты одна на всей земле. Танюша, можно…

— Максим, не надо, — прервала признания Таня. — Назад возврата нет. У меня есть друг, он меня любит.

— А ты его?

— Ну конечно! — поспешила ответить она.

Максим отхлебнул кофе, откинулся на спинку стула и спросил:

— И что он сделает, когда придет и застанет нас вдвоем?

Вот таким, дерзким и самоуверенным, он устраивал ее больше, чем со своими душевными излияниями, от которых щемило сердце.

— Он не придет.

— На работе?

— Нет, — она посмотрела на письмо, как будто оно могло исчезнуть с холодильника, и призналась, — он в тюрьме.

— Господи, Татьяна, с кем ты связалась? — вскричал Максим. — Не могу поверить, моя девушка, моя принцесса связалась с каким-то уголовником! Разве я тебе не говорил, что они все оттуда выходят ненормальными? Он же присосется к тебе как клещ, будет тянуть из тебя деньги, бить тебя, и ты не сможешь избавиться от него, пока он снова не сядет. Брось его, оставь пока не поздно. Поверь моему слову, мало кто из них остается адекватным.