Грешки

— Черт бы тебя побрал, ты меня с ума сводишь! Я никогда еще не хотел никого так сильно, как тебя!

— Отпусти меня! — Джуно попыталась вырваться, но Макс притянул ее к себе, прижался к ее губам и стиснул изо всех сил. Когда он наконец отпустил ее, они оба тяжело дышали. Джуно заметила, что прохожие смотрят на них и перешептываются.

— Извини, Джуно, но прошу тебя, пойдем ко мне.

У нее дрожали колени, она колебалась, зная, что должна вернуться домой и сесть за работу, но не могла противиться силе притяжения магнитного поля, в котором оказались они с Максом.

— Только ненадолго, — тихо сказала она.

Глава 3

То, что произошло между ней и Максом, надолго вывело Джуно из душевного равновесия.

После ссоры на улице они пошли к нему в комнату и выкурили «джойнт» с его соседом по комнате. Все шло спокойно. Он прочел им свое новое стихотворение, в котором были смутные намеки на Никсона и войну во Вьетнаме. Потом сосед побежал на лекцию.

Макс и Джуно занялись любовью с каким-то ожесточением, которого никогда не было прежде. Ярость, овладевшая ими на улице, казалось, не оставила их и здесь. Возможно, именно поэтому Джуно, предавшись неистовству, впервые вместе с Максом поднялась до вершины наслаждения, и восхитительный взрыв света озарил ее. «О Господи, — подумала она, — так вот, значит, как это бывает!»

Но в тот самый момент, когда девушка достигла экстаза, Макс ударил ее по лицу. В его взгляде не было ни любви, ни желания — ничего, кроме жестокости. Однако даже после этого или из-за этого у нее продолжался сильнейший оргазм. Эта смесь страсти и жестокости испугала Джуно. А еще больше то, что Макс обладает такой властью над ней, когда они трахаются. Да, происходящее между ними можно было назвать только так. Они не занимались любовью, а совершали что-то дикое. Макс обзывал ее самыми грязными словами. Джуно это возмущало, шокировало, но ее тело отвечало на его грубость желанием, и злость заглушала отвращение, нараставшее в душе.

Она ушла от Макса сразу же после этого. Он не попросил ее остаться на ночь, да Джуно и не согласилась бы. Девушка бежала всю дорогу до Вандербилт-Холла и целых полчаса стояла под обжигающе-горячим душем, плача, с остервенением оттирая себя намыленной губкой и словно пытаясь смыть горечь унижения. Как только она позволила Максу сотворить с собой такое! Было уже три часа утра, а она еще не приступила к работе над эскизами декораций для пьесы Алекса Сейджа.

События прошлого вечера очень встревожили ее.

Джуно собиралась вернуться к себе и работать, а вместо этого поддалась чему-то темному, неподвластному ей.

Уважение Джуно к себе пошатнулось.

Вернувшись в комнату, она легла, повернула торшер так, чтобы свет не беспокоил Марджори, и попыталась взяться за работу. Однако едва Джуно раскрыла альбом для эскизов, мысли снова вернулись к тому, что произошло между ней и Максом. Интересно, что теперь думает о ней Макс и не расскажет ли он обо всем своим приятелям. А вдруг ему придет в голову написать об этом стихотворение — в качестве домашнего задания по классу поэтического творчества? Едва ли он в восторге от случившегося. При мысли, что она где-нибудь столкнется с Максом, ее охватывал ужас.

Весь следующий день Джуно, измученная бессонной ночью и тягостными воспоминаниями, ненавидела себя.

Эскизы декораций для пьесы «В задымленной комнате одного отеля» получились невыразительными, идеи — неинтересными. Она с радостью начала бы все сначала, но было уже поздно: позвонил Алекс и попросил перенести их встречу на половину шестого.

— Ну что ж… неплохо, — сказал он, быстро просмотрев наброски. — Мне нравится. — Он улыбнулся, но вчерашнего энтузиазма в его словах не было.

По пути домой Джуно подумала, что эскизы, возможно, не так уж плохи, однако ей все же следовало бы отменить встречу и поработать над ними еще денек. «Черт бы тебя побрал, Макс Милтон!» — говорила она про себя, понимая при этом, что виноват не он один.

Снова увидев Алекса, Джуно чувствовала, что ей очень хочется работать над декорациями к его пьесе. Это объяснялось не только ее творческими устремлениями, но и желанием быть рядом с ним. Конечно, Алекс разочарован. Ах, зачем она позволила себе так опозориться, когда наконец-то у нее все начало налаживаться? Еще никогда в жизни Джуно не совершала таких безответственных поступков.

— Спасибо. Я надеялась сделать эскизы гораздо удачнее, но… — пробормотала она и замолчала. Какой смысл оправдываться?

— Все в порядке, правда, они мне понравились…

Проблема в другом. Боюсь, что ради Джула придется принять идеи Дэйва. Джул тяжело болен, и, думаю, нам лучше не нагнетать обстановку. — Алекс откинул с лица прядь волос. Лоб у него был высокий, над правой бровью — крошечный шрам. — Я по-прежнему хочу, чтобы ты работала над оформлением пьесы. Будешь помогать Дэйву.

Джуно через силу улыбнулась. Еще вчера ей казалось, что Алекс придет в восторг от эскизов к пьесе. И вот она сама все испортила.

— Конечно… с удовольствием. — И вдруг от усталости и разочарования глаза Джуно наполнились слезами, хотя прошлой ночью она не могла плакать. Девушка попыталась незаметно смахнуть их, но они полились еще пуще. — О Господи! — пробормотала она. — Извини.

Все это ужасно глупо.

Алекс протянул ей бумажную салфетку.

— Наверное, причина во мне? Ну как ты?

— Я веду себя как дурочка, — всхлипнув, пробормотала Джуно. Слезы по-прежнему текли ручьем. — Мне так стыдно!

Алекс поставил коробку с бумажными салфетками ей на колени и достал из шкафа бутылку хорошего вина.

Открыв ее, он наполнил два хрустальных бокала и протянул один из них Джуно. Бокал был тонкий, и, обхватив его ножку, девушка ощутила ее хрупкость.

— Это тебе поможет, — сказал Алекс. — На день рождения мой старик подарил мне целый ящик «Сент-Эмильон».

Несмотря на свое удрученное состояние, Джуно улыбнулась:

— Я еще никогда не встречала человека, которому подарили бы на день рождения ящик вина. Это так… не знаю, что и сказать. — Джуно закусила губу, почувствовав себя провинциалкой.

Алекс рассмеялся, радуясь, что она перестала плакать. Он смеялся легко, добродушно и довольно громко.

Казалось, смех доставлял ему такое же удовольствие, как и повод к нему.

— Попробуй вино, — предложил он. — 1964 год был благоприятным для бордо.

— Откуда ты столько знаешь о винах?

— Мой отец — большой знаток вин. Он дипломат и по долгу службы часто принимает гостей. Родители развелись, когда я был ребенком, и с тех пор мне пришлось проводить год с матерью, а следующий — с отцом в разных странах мира.

— Вот здорово! Наверное, это восхитительно!

Алекс пожал плечами:

— Даже не знаю. Мне не с чем сравнивать. Конечно, я много повидал. Но парнишке восьми-девяти лет интереснее играть в бейсбол или носиться где-нибудь со сверстниками Детские увлечения прошли мимо меня. Я уезжал из одного места, когда там еще не увлекались какой-то новой игрой, а приезжал в другое, когда там уже переставали в нее играть. — Он усмехнулся. — Тайны взросления так и остались для меня тайнами. Наверное, я начал писать потому, что всегда наблюдал жизнь со стороны, сам в ней не участвуя, и теперь решил извлечь из этого хоть какую-то практическую пользу.

— Ну и ну! А я вот прожила всю свою жизнь в одном городке и в одном доме и всегда мечтала увидеть мир и все испытать.

— Я с удовольствием поменялся бы с тобой местами.

Джуно рассмеялась:

— Тогда ты пил бы дешевое вино, а я поражала бы тебя своими познаниями в виноделии.

— Кстати о винах. Я рано понял: мне необходимо научиться разбираться в них, чтобы отец обратил на меня внимание. Теперь обсуждение достоинств того или иного вина — почти единственная тема наших с ним разговоров. — Алекс сделал глоток — Он хотел бы видеть меня адвокатом или, на худой конец, — банкиром, но я решил стать драматургом. Вот по нему мы с ним разговариваем только о винах.