Ройал (ЛП)

Я опять хочу захлопнуть дверь перед его носом, но чувствую, что это не произведет должного эффекта снова.

Вместо этого, вздернув брови, я поднимаюсь на носочки и смотрю через плечо Ройала. Мой взгляд натыкается на раритетный «Челленджер», припаркованный через дорогу. Окна тонированы настолько, что сквозь них ничего не видно. Совершенно черная гоночная машина с двумя белыми полосками, которая отчаянно нуждается в покраске, но по-прежнему источает сексуальный магнетизм.

Я узнаю этот автомобиль.

Вы не пропустите что-то подобное в окрестностях. Брукс всегда комментировал такие автомобили, говоря, что из-за таких машин наши улицы выглядят ужасно. Он хотел пожаловаться местным властям, но я его отговорила. Мы всегда думали, что эта машина принадлежит старшему сыну нашего соседа через улицу.

— Это твоя? — спрашиваю я, нахмурив брови.

Ройал поворачивается, чтобы взглянуть на «Додж» — единственный припаркованный автомобиль на улице, и смотрит на меня.

— Ты преследовал меня! — восклицаю я.

Он поднимает руку к лицу, пытаясь скрыть улыбку, как будто мое обвинение какая-то шутка.

— Нет, не преследовал…

Дрожь сотрясает мое тело, эмоции вырываются на поверхность.

Я не могу остановить их, даже если бы и пыталась.

Все эти годы я оплакивала этого человека, скучала по нему, любила его, ненавидела. Я была готова отдать все, лишь бы узнать, что с ним случилось.

И все это время он следил за мной.

Ройал был молчаливой частью моей жизни, и я даже не имела ни малейшего представления об этом.

— Я ненавижу тебя, — выдыхаю эти слова, выходящие из глубины моего темного сознания. И судя по тому, как меняется выражение лица Ройала, он слышит мое заявление громко и четко. Я обхватываю свое тело руками, пытаясь защититься от ветра. Мои губы покалывает, лицо немеет. Снаружи тридцать градусов мороза, а я стою в дверях в одном тонком халате.

В моем животе целый ураган.

Желчь поднимается и поднимается, отчаянно ища выход, и я не успеваю ничего предпринять, когда содержимое моего желудка выходит наружу.

Меня тошнит прямо на его обувь.

Апельсиновый сок и водка окрашивают его серые кроссовки.

Глава 4

Ройал

— Ройал, — выдыхает Деми, прикрывая рот рукой. Ее красивое лицо бледнеет.

Учитывая все, что происходило со мной за все мои двадцать шесть лет, рвотные массы на обуви — просто ерунда.

— Все… все в порядке, — я приподнимаю одну ногу и смотрю, как липкая оранжевая слизь стекает с него.

Деми вытирает губы рукавом чистого халата и открывает дверь пошире, чтобы я смог пройти.

— Позволь мне взять полотенце, — она спотыкается, шагая по коридору, и возвращается с пушистым белым полотенцем, которое пахнет кондиционером и выглядит мягким как плюшевый мишка. Упав на колени, она начинает вытирать мою обувь, пачкая чистое полотенце пятнами морковного цвета.

Деми вновь подносит руку ко рту, все ее тело содрогается, когда приступ тошноты повторяется.

— Деми, — я тянусь к ней, чтобы попытаться поставить на ноги. Она встает, закрывая рот рукой, голубые глаза становятся круглыми как блюдца. Я в двух секундах от вопроса, где ванная комната, но не успеваю, как ей снова становится плохо.

Запах свежей рвоты заполняет небольшое пространство коридора перед тем, как Деми снова тошнит.

— Сколько ты выпила сегодня? — я отодвигаюсь от Деми, дыша через рот, и быстро снимаю кроссовки. — Где ванная?

Деми закрывает рот рукой и указывает в гостиную, где видно приоткрытую белую дверь. Я отвожу ее туда, и как раз вовремя.

— Иисус, — я держу ее темные волосы, собирая их в хвостик, пока она обнимает девственно белый унитаз. Пустая банка свежей ароматической смеси стоит на задней части унитаза, а зеркалу над раковиной не хватает полки. Этот дом не так идеален внутри, как выглядит снаружи.

Деми поднимается и, скрючившись, направляется к раковине, чтобы прополоскать рот прохладной водой.

— Ты не должен заботиться обо мне, — она умывается, а затем выражение ее лица становится грустным.

— Конечно, должен.

Деми устало качает головой и, спотыкаясь, выходит в коридор. Я следую за ней, пытаясь придержать, положив руку на ее спину, пока она поднимается по лестнице. Эти гладкие, деревянные ступеньки могут привести в ее состоянии к травмам.

Ее тело реагирует на мое прикосновение — рывком она поворачивает голову и смотрит на меня. Беспорядочные темные пряди волос прилипают к ее лицу. Деми пахнет смертью, которую я чувствовал много раз, как желчь и кислые апельсины, и взгляд у нее такой, который мог бы заставить дрожать даже дьявола.

При этом, все мои мысли о том, как она чертовски красива.

Как нереально быть так близко к ней снова.

Как неправильно это.

Как по очень многим причинам я не должен находиться здесь, и как не могу остаться в стороне.

Я притворяюсь, будто не знаю, где находится ее комната. Деми толкает двойные двери, заходит и сразу же направляется к комоду. Она начинает открывать ящики и копаться в одежде, вынимая охапки футболок и бросая их на пол, как может делать только пьяный человек.

Разочарованно вздохнув, она смотрит на кучу ткани.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Она качает головой.

— Я не могу решить, какую футболку надеть.

Ах, проблемы пьяных людей.

Я наклоняюсь и беру из кучи первую попавшуюся синюю футболку.

— Вот.

Деми берет ее, расправляет на коленях и качает головой.

— Это Брукса. Я не могу.

Я беру серую, что лежит в нижней части кучи.

— Вот эту.

Она кладет ее поверх синей. Эта футболка с эмблемой «Старшая школа Рикстон Фоллс», даже в тусклом свете спальни я замечаю это. На спине трафаретом напечатаны слова «Университетский футбол».

— Не могу, — говорит она. — Эта была когда-то твоей.

Мой желудок переворачивается. Деми до сих пор хранит мою старую футболку. Это должно что-то значить.

Она скидывает все футболки с колен и отодвигается назад, пока не упирается затылком в стену кремового цвета, с болезненным глухим стуком Деми ударяется об нее головой, и ее глаза закрываются. Через две секунды с ее губ слетает легкий храп.

— Деми, — я беру ее за руку и нежно трясу.

Ее рука холодная.

И вся испачкана.

Идея переодеть ее в бессознательном состоянии не очень хорошая, но я не могу уложить Деми, покрытую оранжевой грязью, в кровать.

Сняв халат с плеч, я снимаю с нее грязную майку. Она не просыпается. Я подготавливаю серую футболку — одну из тех, которые я отдал ей в мой выпускной год в школе, после окончания сезона в футбольной команде — и натягиваю ворот футболки через грязные волосы и аккуратно засовываю ее руки в рукава. Хлопковые шорты на ней каким-то чудом избежали «оранжевого извержения».

Я поднимаю Деми на руки, проскальзывая руками под спину и бедра, и отношу в постель. Я не знаю, где обычно спит Брукс, поэтому укладываю ее посередине. Не хочу, чтобы она скатилась. До сегодняшнего вечера я никогда не видел Деми пьяной и никогда не ночевал с ней, чтобы знать, беспокойный ли у нее сон.

Есть очень много вещей, которые мне неизвестны. Может, Деми права? Мы просто пара незнакомых людей сейчас.

Незнакомцы, которые когда-то любили друг друга больше, чем могли.

Когда Деми уже лежит и спокойно спит в своей кровати, я осматриваю свои грязные джинсы и носки, снимаю их и бросаю в мусорное ведро в ванной комнате. Быстро проверяю верхние ящики комода и нахожу ящик с пижамами Брукса.

Они сложены красиво и аккуратно. Одна к одной. Красные. Черные. Голубые. Все атласные с белым кантом. И с монограммой. Как пафосно. Я выбираю пару черных штанов и спускаюсь вниз. Иду к кушетке, хотя не думаю, что засну сегодня.

Бессонница — та еще сука, но она мне на руку, так как я хочу быть на чеку, если Деми проснется ночью и решит сделать что-то идиотское. После семи лет, кажется, ее упрямство все еще при ней.