Палм-бич

Мэри Эллен посмотрела в доброе лицо Томми, которое то появлялось, то исчезало в бликах призрачных огней, заливаемое оранжевым, пурпурным и ярко-зеленым светом, когда поезд проносился через пещеры ужасов, а безголовые мертвецы разбрызгивали вокруг кровь. Как много выражало это лицо! У Томми был ошеломленный вид человека, застывшего у раскрывавшейся перед ним пропасти, ничего не понимающего, удивленного и беспомощного в руках судьбы. Рот его приоткрылся, глаза сверкали, он часто дышал, раздувая ноздри. Взрывы оглушительного хохота придавали комизм страшному напряжению чувств, но они же и усиливали его, подчеркивая особую прелесть момента, когда соединяются сердца и соприкасаются души. Мэри Эллен прошептала Томми твердым голосом среди кипевшей вокруг бури ужасов:

– Я хочу, чтобы ты любил меня, Томми. Голос Томми захлебнулся в накрывшей его волне возбуждения. Да. Любить – это таинство. Красота полного единения. Он всю свою жизнь стремился к этому.

– Да.

– Я хочу здесь. Сейчас.

Мэри Эллен произнесла это настойчиво, требовательно. Она крепко сжала его рукой, подчеркивая недвусмысленность своих слов и пронзая все его существо стрелами наслаждения.

– Как?

И тогда Мэри Эллен улыбнулась ему. До сих пор она не знала, как, но теперь поняла.

Место для них найдется. Где-нибудь да найдется. Этого требовал момент, и это требование было справедливо. В глазах Мэри Эллен Томми увидел, что она хочет забыть об унижении в прошлом, потеряв голову в настоящем. А он лишь страстно желал быть с нею. Когда вагончик замедлил движение, он встал вслед за Мэри Эллен, выпрыгнул вслед за ней, и через несколько секунд, едва пустой вагончик скрылся из виду, они оказались одни в темноте.

Времени на размышление не было. Не было времени нервничать. Оставалось лишь слушать журчащий, отрешенный смех, видеть откинутую назад прекрасную головку, страсть, сверкающую в искрящихся глазах, чувствовать, как к нему прижимается мягкое тело. Томми держал девушку целую вечность, вдыхая ее теплый запах, с изумлением скользя пальцами по нежной коже на ее шее. Она принадлежала ему, и здесь, в безликой тьме, пока другие искатели острых ощущений проносились мимо всего в нескольких футах от того места, где стояли они, Томми упивался радостью обладания.

Механические вопли прорезали воздух, провоцируя восторженный визг пассажиров, на полную катушку использовавших минуты ужаса, но Томми слышал лишь стук своего сердца, ощущал только холодные руки, которые подталкивали его к блаженному соединению. Он внимательно вглядывался в Мэри Эллен, пытаясь запечатлеть ее красоту в своем сознании. Черная, грязная стена, к которой прислонилась Мэри Эллен, казалась ему потрясающе прекрасной оправой, пыльный воздух, который они вдыхали, – свежим и искрящимся, как в первый день весны. Держа Томми обеими руками, смотря ему неотрывно в глаза, Мэри Эллен медленно, мягко тянула его к себе. Двигаясь туда, куда вела его Мэри Эллен, Томми ощущал слабость в ногах и пульсирующий ритм в желудке.

Мэри Эллен прильнула к нему, опалила своим теплым дыханием его щеку; ее белое платье мгновенно задралось до талии, а белые хлопчатобумажные трусики как бы сами собой скользнули вниз. Она была первосвященницей, которая руководила и управляла древним ритуалом любви.

Томми пытался растянуть каждый момент, продлить его, однако не смог сдержаться.

Мэри Эллен направила его в себя, ее тепло успокоило Томми, укутало его своей любовью, создало приют, в котором ему было суждено оставаться всю жизнь. Она издала долгий, судорожный вздох удовольствия от радостного умиротворения, которое принесло его присутствие. Это было так справедливо. Это было так, как должно быть и как должно было быть всегда. Момент настал. Бесконечный момент единения. Позднее наступит сладкое завершение, когда будут общаться их души, но сейчас существовала лишь реальность единственной истинной близости – внушающая благоговение своей простотой и красотой.

Они двигались, как во сне, словно один человек, исполняя танец в древнем ритме, которому никогда не учат, который никогда не объясняют. Они крепко обнимали друг друга, покачиваясь, склоняясь в слабых движениях, которые вызывали сладостные ощущения, купались в крепчайшем зелье чистейшего удовольствия. Иногда они замирали, паря на краю пропасти, и удивленно смотрели вниз на роскошную долину, к которой держали путь. Изредка они срывались вниз, как отважные ястребы, яростно рассекая ветер крыльями, летя над прохладными ручьями и зелеными лугами рая, в котором они будут жить. Они беззвучно бормотали что-то друг другу, двигая губами в тщетной попытке выразить невыразимое, не замечая сумасшедшего ада, который окружал их. Фальшивый ад, который помог им обрести рай.

Они как бы решили вместе, когда закончить свое путешествие, его волшебное завершение было оговорено в каком-то таинственном месте, где не появляются никакие мысли, не произносятся никакие слова. Целую вечность любовники стояли неподвижно, отдавая дань той жизненной силе, которая скоро пройдет через них, окропляя пламя своим бальзамом, знаменуя конец и новое начало. И вот наконец это случилось. Акт созидания, сопровождаемый криками восторга обоих любовников, ликующими, пронзительными – и единственно неподдельными среди окружившего их со всех сторон неподдельного ярмарочного гвалта.

Глава 2

Лайза Старр переключила свое сознание на высшую скорость и перешла на сгорание. Потоки импульсов от осатаневших, протестующих мускулов отзывались в бешено работающем мозгу болью и восторгом, восторгом и болью. Это надо прочувствовать, выстрадать, если хочешь увлечь группу за собой. Тут-то и заключается весь секрет. Воздух в маленьком, душном гимнастическом зале ходил ходуном от грохота тридцати пар кроссовок, упорно отбивающих ритм упражнения по аэробике.

– Выше. Поднимайте выше.

Голос Лайзы утонул в хриплом реве стереоаппаратуры, но ее поняли. Все, кто был в зале, нашли в себе новый запас сил и еще энергичнее стали работать ногами.

Лайза видела, как растет напряжение. Отлично. Они поспевают за ней. Не останавливаются. На блестящих от пота лицах читалось изнеможение, но что-то в них проступало еще. Восхищение и благодарность. Лайза учила их делать нечто сложное, искать и находить нечто сверх возможного. Они были на пределе сил, и это доставляло им удовольствие.

Пора менять темп.

– Руки вверх, ноги в стороны – и раз, и два, и три, и четыре…

Это упражнение Лайза любила. Чем-то была приятна строгая геометрия движений, во время которых ладони хлопали над головой, а ноги прыжками безостановочно раздвигались и сдвигались.

Для нее и для многих в группе это упражнение было возможностью расслабиться. Отдыхом посреди всепоглощающего действия. После чудовищно тяжелого поднимания колен передышка необходима. Однако легко было не всем. Лайза отыскала глазами свою подругу.

Бедная Мэгги. Она фанатически предана занятиям и работает усерднее остальных, однако вид у нее такой, будто ее постоянно сводит какая-то судорога. Не то чтобы Мэгги была уродиной, все части тела, если рас-. сматривать по отдельности, вполне сносные, но фигура в целом производила ужасное впечатление.

Незаметно для Лайзы Мэгги с явным восторгом смотрела на свою подругу и наставницу, и глазам ее представала совершенно иная картина. Иногда Мэгги размышляла над тем, что же именно в великолепном теле Лайзы заслуживает наибольшего восхищения. Совершенная линия круглых ягодиц, напоминающих половинки сердца и плавно переходящих в бедра безупречной формы? Ее грудь, уверенно выпирающая вперед, неподвластная силе земного притяжения и увенчанная упругими сосками, проступающими через уже промокшее насквозь розовое трико? Ее шелковистые темные волосы с танцующей челкой, взлетающие и падающие на мускулистые плечи? Или, может быть, само лицо – огромные глаза, синие, как Коралловое море? Лайза умела делать их еще больше, когда хотела выразить удивление или интерес, и, казалось, глаза эти притягивали мужчин, как магниты. Маленький упрямый носик, который порой недовольно морщился. Полные, зовущие губы, которые, когда Лайзе было хорошо, приоткрывались, и за ними поблескивали превосходные зубы. Как на это ни посмотри, приходится согласиться, жизненная лотерея – сплошной обман. Лайзе Старр слишком повезло.