Доля дьявола (ЛП)

И был таков.

Когда обнаружили палец и прибыла полиция, Эдвард скрыл многие вещи, стер кадры с ленты камеры безопасности, находящейся у заднего входа. Он оказался настолько глуп, пытаясь скрыть свои следы. Детективы вычислили не хватающих кадров, а также проследили вход в компьютер, как только они получили всю эту информацию, Эдварду ничего не оставалось, как признаться.

Лейн оттолкнул газету от себя.

Вот значит как! Сын, которого все боготворили и любили, находился в тюрьме за убийство человека, о котором никто не сожалел.

Раз уж пошло такое дело, это было крайне несправедливо, но иногда жизнь преподавала нам именно такие уроки. Несчастье, было обратной стороной счастья, но не всегда счастье приводилось в движение добродетелью или свободой воли, и лучше всего было запомнить, что эти два понятия никак не были связаны с личностью человека.

В противном случае можно было потерять рассудок.

Глава 4

— О чем черт побери ты говоришь? — потребовал Эдвард ответа.

Акустика в комнате для допросов была похожа на душевую кабину, пустые стены и отсутствие мебели эхом разносили его голос, словно в ракетболе.

Хорошо, возможно, он спросил немного резким тоном.

Но поскольку это была Шелби. И она привыкла иметь дело в течение дня с большими, непредсказуемыми лошадьми… значит, она не испугается его. Конечно, не ту шелущеную оболочку человека, с которой ей уже пришлось столкнуться, в виде пьяницы, причем ни один раз за свою жизнь.

— Я хочу знать, почему вы соврали полиции, — повторила она.

Эдвард взглянул на нее.

— Как ты сюда попала?

— Я приехала.

— Я не это имею ввиду. Как ты смогла попасть в тюрьму после полуночи?

— Это так важно?

Эдвард понял, что пора «взять быка за рога».

— Что ты сказала Рэмси?

Она всего лишь пожала плечами.

— Я сказала, что мне нужно с вами поговорить. Вот и все. Когда полиция была в вашем коттедже в тот день, он дал мне свой номер и добавил, что если мне понадобится подмога, я всегда могу ему позвонить. Я поняла, что на мои звонки вы отвечать не будите, также я поняла, что вам не захочется никого видеть или знать, что вас собирается кто-то навестить. Днем бесконечно снуют журналисты.

— Я не лгал полиции. Все, что я рассказал, как убил своего отца — правда.

— Нет, это не…

— Полное дерьмо…

— Не смейте ругаться в моем присутствии. Вы же знаете, я ненавижу, когда вы ругаетесь. — Она села напротив, как будто то, что он выругался, позволяло ей сесть напротив и «без церемоний снять перчатки». — Вы сказали им, что повредили лодыжку, когда тащили тело от грузовика к реке. Вы сказали, что даже доктор Колби приходил потом.

— Именно так. Ты же была там, когда он осматривал меня.

— Вы не там повредили щиколотку. Вы споткнулись и упали в самой конюшне. Я была свидетелем, как это произошло, и вы хорошо это знаете. Я даже потом помогла вам вернуться в коттедж.

— Я полностью уверен, что ты ошибаешься, вспомнив, как произошла травма…

— Я не ошибаюсь.

Эдвард еще раз попробовал ее переубедить, но не продвинулся дальше первой попытки, когда она стояла на своем.

— Дорогая моя, ты видела меня голым. И точно знаешь, как… мы продолжим… говорить насколько я травмирован? Я падал много, много раз… позволь тебе напомнить, что из-за того, что ты не была в том подлеске со мной, на берегу реки, не означает, что я не повредил себе щиколотку именно там. Это похоже на то, когда люди удивляются, что упало дерево, но никто не слышал грохота. Уверяю тебя, когда падают деревья, они создают много шума, но ты можешь его не услышать.

— Вы солгали.

Он закатил глаза.

— Если я солгал, хотя я никому не лгал, какое мне от этого польза? Я сижу за убийство отца. Я признался. Я сказал, что именно я совершил это убийство и попробуй угадай? Найденные доказательства подкрепляют мои слова. Поэтому я могу тебя заверить, что не стоит столько волноваться о моей лодыжке.

— Я думаю, что вы этого не делали. И мне кажется, что вы врете, чтобы прикрыть кого-то другого.

Эдвард рассмеялся на ее слова.

— С каких пор ты заделалась Коломбо? К твоему сведению, тебе понадобится новый гардероб, замызганный плащ и сигара.

— Я видела, что вы были пьяны в ту ночь, когда его убили. Вас не было дома. Вы, безусловно, были не способны в таком состоянии волочить обездвиженное тело.

— Позволь, я с тобой не соглашусь. У нас алкоголиков, ответная реакция происходит очень быстро…

— Ни один из грузовиков не выезжал той ночью. Я сплю над конюшней B, и все грузовики стояли в ряд прямо под моим окном. Я бы услышала, как заводят двигатель… да, и лебедка, о которой вы говорили? Она была сломана.

— Нет, не была.

— Была.

— Тогда как я, Господи ты боже мой, воспользовался ею, чтобы поднять тело моего отца в кузов грузовика…

Она постучала по столу.

— Не произносите имя Господа всуе…

— Иииии мы все на том же месте, не так ли? Послушай, я убийца. У меня очень низкие стандарты поведения, и я не напрасно, черт возьми, так хочу, чтобы было.

Шелби подалась вперед и, когда ее глаза столкнулись с его, он пожалел, что нанял ее.

— Вы не убийца.

Он первым отвел взгляд, проиграв в гляделки.

— Похоже, мы зашли в тупик. Я буду отрицать все, что ты скажешь и придерживаться исключительно своей версии, потому что именно так все и случилось… и твой дорогой Бог знает это. Тогда вопрос, по-видимому, заключается в том, что ты собираешься делать?

Она молчала, он незаметно взглянул на нее.

— Ну?

Она опустила глаза и сцепила натруженные шершавые руки, он воспринял ее жест, как выигрыш в их схватки.

— Не делайте этого, Эдвард. Пожалуйста… Кто бы не убил его, вы должны позволить ему отсидеть срок. Потому что иначе все неправильно, совершенно несправедливо.

О, ради Бога, она начала плакать. У нее не было истерики, на которую он мог бы многое списать, она просто плакала, как человек, испытывающий глубокую боль и ощущающий себя таким беспомощным, что не может исправить существующую несправедливость.

Господи, ему было бы лучше, если бы она прыгала по комнате, рвала и метала. Возможно, даже запрыгнула бы на стол и наорала на него.

— Шелби.

Она отказывалась смотреть ему в глаза, вытирая нос со всей элегантностью охотничьей собаки, от чего ему стало только хуже. Она, он точно знал, была настоящей. Во всем. В ней не было ничего фальшивого и напускного, с чем он так часто сталкивался в той прошлой своей жизни. У Шелби Лэндис было не больше времени на гордость и эмоции, как и у него.

Поэтому ее слезы были неподдельны.

А также весьма неудобны для него.

Эдвард взглянул на камеру наблюдения, которая была установлена в дальнем углу комнаты. Когда его допрашивал в этой комнате детектив Мерримак, там горела маленькая красная лампочка, мигая. Теперь ее не было.

«Хорошо», подумал он, подавшись вперед и положив руку на предплечья Шелби.

— Это неправильно. — Она шмыгнула носом. — Я провел достаточно много времени с моим отцом, когда все было «неправильно». С этим вроде как покончено, так будет честно.

— Посмотри на меня. — Он сжал ей руку. — Давай, ну же. Если не посмотришь, я приму это за личное оскорбление.

Она пробормотала что-то, он надавил еще раз ей на предплечья.

— Шелби? Посмотри мне в глаза.

Наконец, она подняла голову, и черт возьми, ему захотелось, лучше бы она этого не делала. Поблескивающие слезы ударили ему прямо в грудь.

— О чем ты, на самом деле, беспокоишься? — спросил он. — А? Почему ты усугубляешь проблему? Мо будет управлять конюшнями так же хорошо, как и я, вероятно, даже лучше, и у тебя всегда будет работа в Red&Black. У тебя появился милый молодой человек. Послушай меня. — Он сдвинул свою руку. — Ты в полной безопасности. Тебя никто не уволит, и ты не уйдешь в никуда, хорошо? Ты больше не сирота.