Рок, туше и белая ворона (СИ)

Тонкая кривая линия, просматривается под нотной пяти полосной разлиновкой.

Шрамы.

От запястья и до самого сгиба локтя. Их не стереть, слишком старые шрамы. Потому, я и сделала эти татуировки, чтобы скрыть ото всех моё первое затмение. Моё грехопадение. Шаг за грань. Много чего, выбирать можно что угодно. Кроме отца, Альбины и Солы, никто этого не видел. Ну и непосредственно тату-мастер, но Тёма просто один мой знакомый. Мне стоило титанических усилий решиться на это. Но не потому что больно или страшно, нет. Это ведь значило, что я должна показать ему шрамы. К тому же работа предусматривает, то, что ему нужно прикасаться ко мне. Врачи вообще не в счёт, они и не такое видели. А те, кто видел, едва ли смог разглядеть кривой, рваный шрам под татуировкой нот. Нереально. Рисунок полностью продуман и направлен на абсолютное сокрытие наличия шрама. Я сама его придумала, нарисовала именно для себя.

Мне было девять лет, когда у меня случилась первая паническая атака.

Внутри всё скрутило. Я словно потеряла воздух. Уловив нужный ритм, перевела дыхание и спрятала руки под рукавами.

Паническая атака. Так говорили, сама я даже не помню, что произошло. С этого момента и не помню ничего, что было «до», и снов не вижу. Я стала… стала парить, с переменным самовозгоранием, это не единственный проигранный раунд, он был первым, но не единственным… Я знаю, что мне нужна чёртова помощь. Мне это нужно, но есть большая разница между знанием и осознанием, между желаемым и нужным. Основа-основ моих бед здесь, в это м месте, в этом доме, а так же в том, что я не для меня не существует чётко установленных границ. Бывает хуже. Бывает лучше. И между «можно» и «нельзя», я где-то посередине. Каждый шаг, как по острию лезвия. Одно неверное движение и всё может закончиться. Но чаще всего я просто не знаю какое движение верное, а какое ― нет. И всё чаще в последнее время. Это ежедневная война с самой собой, бой со своей головой, со своими демонами и призраками. И я думала, что это опасно только для самой себя. Но это не так. В зоне риска все кто мне близок. Хотела бы я больше не чувствовать этой пропасти в своей жизни. Но каждая попытка проникнуть в эту темноту, всё равно, что… держать курок на спуске у своего виска. А спустить этот грёбанный курок прямо на себя — не то что я хочу.

Я стараюсь не думать об отце, но это тоже сложно. Я помню, как он спросил меня тогда, когда я даже имени своего вспомнить не могла…

«― Мышка, ты помнишь, что случилось?

Он, огромными, испуганными глазами смотрел на мои забинтованные руки. Пусто уставившись на незнакомого мне человека, с тёмно-рыжей шевелюрой и густой щетиной на бледном лице, я мотнула головой.

― Нет… Ты помнишь, Флориду, Диснейленд? Или Юту, племя… родственников… Боги, хоть, что-нибудь?»

Он тогда жил в штатах, во Флориде, когда я была мелькая он обещал меня забрать с собой в штаты, так он говорил. Он обустроился, привёз меня ненадолго, сводил в Диснейленд, показал всё, что можно было, за короткий срок. Мы ездили в Юту, туда где индейская резервация родом из которой была моя бабушка Рэйвэн, там у меня появился тайный проводник, такой же как у отца. А потом отправил обратно к матери, мол, у него будет очень много работы, чтобы мы потом могли жить и не тужить, как говориться. Он примчался обратно, когда узнал о случившемся и забрал меня сразу после лечения. К несчастью это было уже слишком поздно, но он никогда не узнает об этом. Он и так постоянно винит себя во всех бедах, мириады тысяч раз прося простить. Вряд ли он переживёт, если узнает всю правду моего грёбанного детства. Он не узнает. Хотя бы потому, что я сама её не знаю.

После аварии, моя маман выдвинула отцу иск, ведь он должен был нести ответственность, за то, что не смог уследить за мной. Как будто у них есть хоть один шанс уследить за мной! Мои родители идиоты. Неужто им невдомёк, мне восемнадцать, я могу собрать свои манатки и убраться отсюда. Они судились множество раз, а я множество раз кочевала из города в город. Неделю назад, моим скитаниям пришёл конец — неделю назад, состоялось последнее заседание суда. Суд лишил моего отца родительских прав, с номинальным судебным предписанием о запрете на приближение…

«…Мы вышли из зала заседания, он вцепился в меня руками, крепко зажав. Ему было невдомёк, что я готова быть где угодно, только не в его объятиях. Я была слишком зла, слишком разочарованна, слишком на грани слёз и желания врезать ему по роже.

― Прости меня, мышка, я подвёл тебя…

Я вырвалась и залепила отцу пощёчину.

― Конечно, мать твою, подвёл! Мне не нужны были долбанные штаты, и солнце Флориды! Мне нужен был мой нормальный непьющий, чёртов отец! Любящий, чёрт возьми, отец!

Народ вокруг походу в фантастическом шоке от злостной тирады малолетней пигалицы. Плевать на них!

― Вэкэн Танка, Тори, я всё исправлю, обещаю.

Его голубые глаза сияли на мученическом осунувшимся лице. Его ломало. А я погибала от этого вместе с ним.

― Исправишь? Исправишь, чёрт возьми?! Верни мне мою здоровую душу! Верни мне детство, Константин! А лучше просто оставь меня наедине во тьме! Это единственное, что у вас прекрасно получается!

Он не мог пошевелиться, пригвождённый моими словами. Я причиняла ему боль. Причиняла и ненавидела себя, за то, что мне это нравится. Наплевать. На лице Инны вспыхнуло тщеславное торжество, но мне всё ещё плевать.

― Пойдём Вика.

― Отвали, нахер! ― Я оттолкнула руку матери и прошла мимо тараня её плечом, ― И не смей называть меня так!»

Иногда мне хочется пристрелить своего фазера, честное слово. Из жалости. До сих пор не понимаю, как из долбанных семи миллиардов людей, я родилась у двух лауреатов премии «Самый Ужасный Родитель В Мире» .

Про то, что когда я только переехала и пошла в эту школу, мне первым делом пришлось познакомиться с местным школьным психологом, вообще отдельный разговор. Я уже говорила, как я отношусь к психологам? Он не стал исключением. Отец конечно скрыл информацию обо мне. Никто не знает о многочисленных реабилитациях в забугорных психиатрических центрах. Никто не знает о судебных разбирательствах, за драки, наркотики, и прочее дерьмо, ведь отец решал вопрос конфиденциальности до суда. Всё тщательно скрыто. Спасибо папочке! Хотя, делал он это исключительно в своих интересах, он всё-таки человек публично-известный, и такая слава в виде сумасшедшей дочери, ему не прельщает. Но он просил меня, не игнорить этого психолога. Клянусь, я попыталась. Мне пришлось ходить к нему целый месяц. Разумеется на контакт я не шла, на личные вопросы отвечала коротко и односложно, а то и вовсе не отвечала. Из-за таблеток и недуга я могу быть сонной и невнимательной. А может у меня некоторая степень дислексии [16]. Нет, вряд ли. Я в меру образованная для своего возраста. Просто пункт № 19: ненавижу школу. Хорошая новость в том, что этот пункт отныне можно вычеркнуть со спокойной душой. В общем, в основном мы вели беседы на отстранённые темы, не трогая мою больную голову. В принципе меня вполне устраивало такое сотрудничество. Прям до того момента, когда меня накрыло панической атакой на его глазах. Видимо ему было достаточно тех знаний обо мне, которые он мог получить из отстранённых разговоров со мной, достаточно для того, чтобы точно знать куда ударить и обличить меня по полной программе.

В тот день он каким-то образом умудрился подкрасться к теме матери и моей явной ненависти к ней. Сама не поняла, как он, чёрт подери, это сделал, но я кое-что вспомнила, кое-что из моей темноты ― причину, почему я больше не пою и к роялю не подхожу. Никогда. Я играю на электрогитаре. Но тут всё очень непросто, ведь когда я играю, восприимчивые и чувствительные люди, после этого долго не могут прийти в себя. А Сола услышав спустя полгода нашего знакомства, всерьёз задумалась, что она совсем меня не знает. И не потому что, как музыкант я отстой, нет. Просто в моих руках любая музыка начинает болеть и кровоточить. Уверенна, если бы я была композитором, это была бы в корни больная музыка.