Такая милая пара

– Но никто не приедет на церемонию в Храм, – во время очередного раунда телефонных переговоров сказала мама, – ты же знаешь эту семейку. Они пропустят церемонию и явятся прямо к праздничному столу.

– И Майкл может поступить так же, – ответила я, – это единственное, что меня заботит.

– Ты не в курсе, насколько серьезно он готовится к обращению? – узнав, что между церемонией в Храме и банкетом будет часовой перерыв, спросила мама.

Майкл сделал мне предложение и тут же сообщил, что он решил принять иудаизм. Он дразнил меня, рассуждая, как хорошо иметь жену, телом которой можно восторгаться по ночам.

– Супружеская жизнь – не такая уж и замечательная штука, – отвечала я ему, – просто предполагается, что ты станешь с кем-то жить.

– Жить так же, как живут дети...

– Ты говоришь так, потому что сходишь от меня с ума... Но ведь это еще не повод тащиться к мировому судье.

– Кажется, ты предпочитаешь раввина. Что ж, я могу поменять религию.

Я никак не могла понять – вдруг Майкл все еще шутит со мной.

– Но ты же не веришь в Бога!

– Я белый англо-саксонский протестант со Среднего Запада. У меня нет культовых корней, обычаев и способов самовыразить себя. А иудаизм – это культурная и философская сокровищница, аккумулировавшая опыт тысяч поколений. И он взывает ко мне. Я хочу многое понять, и он поможет мне в этом. Иудей ведь знает – кто он и что.

– Да. И, как правило, он невысок ростом и лыс. И зовут его Гарри или Эйб. Неужели ты думаешь, что тебе это подойдет?

– Я хочу быть иудеем. И это во многом упростит все проблемы, связанные с женитьбой.

Вскоре после этого разговора мы были официально помолвлены. Мне было приятно, что Майкл все время старается облегчить мне жизнь, но некоторых поступков его я для себя до конца объяснить не могла. Он смело шел на духовные жертвы, и все, что стояло за этим, была его любовь ко мне, столь всепоглощающая, что ради меня он, похоже, был готов на все.

Успешно пережив знакомство Майкла с семейством Баскин, я с волнением ждала встречи с его родителями. Меня беспокоило, как они воспримут тот факт, что их крещеный сын влюбился в еврейку.

Майкл был младшим ребенком в семье, и родители его представлялись мне глубокими стариками. Одна из его старших сестер жила в Сиэтле, другая – в Миннеаполисе. Обе они вышли замуж и покинули отчий дом в те времена, когда мой суженый еще пешком под стол ходил. Во время Второй мировой его отец, освобожденный по возрасту от строевой службы, два года организовывал шоу-программы для наших ребят в Европе. Майкл родился через десять месяцев после его возвращения. Его матери, Норме Ведлан, тогда было сорок, и такие поздние роды в то время удивили многих. Это сейчас все в порядке вещей. В наш первый приезд в Спрингфилд я хотела, чтобы мы все вместе посетили церковь. Этим я хотела показать его родителям свою веротерпимость. К моему глубокому удивлению, они очень спокойно восприняли известие о намерении Майкла изменить религии, в которой он вырос.

Я представила себе, что бы началось, если бы я заявила своим, что возжелала принять Святое крещение. Это было бы воспринято как личное оскорбление, как крушение всей их системы моральных и духовных ценностей. И они, мои родные, сделали бы все, чтобы воспрепятствовать претворению такого решения в жизнь.

Когда Майкл названивал мне вечерами по телефону, он с таким неподдельным воодушевлением рассказывал о своих подготовительных занятиях, что мне казалось, что он интересуется моей религией значительно больше, чем я.

– Привет, малышка, – говорил он, и в его голосе я слышала сдерживаемое желание. Мне так нравилось, когда меня называли «малышкой», а я чувствовала себя при этом такой взрослой, – чем ты сегодня занималась?

– Моталась в колледж, а как твои дела на работе?

– Нормально, – равнодушно отвечал Майкл.

– Тебе скучно там?

– Похоже на то. Люди вокруг очень приятные, вот работа – дрянь. – Майкл не любил говорить на производственные темы.

– Терпи, станешь директором – будет веселее, – успокаивала его я.

– Я сегодня смотался пораньше. На занятия. Знаешь, я узнал, – здесь его голос выдал неподдельный интерес, – узнал, что у евреев, оказывается, нет рая.

Я молчала, пытаясь переварить услышанное.

– Что значит у нас нет рая?

– Это значит, что ты живешь здесь один раз, а потом вечный сон, черная дыра и адью, амигос... Такая установка мне подходит.

– Господи, может, нам обоим податься в католики?

Раввин, которого посещали мои родители, был слишком ортодоксален. И поэтому Майклу пришлось искать себе другого наставника. И он его нашел. Раввин Ривка из Бэт-Эммэт-Израэль настоял лишь на том, чтобы Майкл в течение трех месяцев посещал курсы, а потом передал три сотни зеленых на нужды синагоги. Еще две сотни потребуется на покрытие расходов при проведении обряда.

Восшествие в Лоно свершилось в Бэт-Эммэт-Израэль за неделю до Пасхи. Процедура была на удивление скромна и бескровная. Майкл принял имя Мойша, в честь Мозеса и моего пра-пра-прадеда Минковица, жившего в России. Пращур слыл весьма богобоязненным иудеем.

– Мойша Ведлан – это звучит гордо! – пробуя на вкус слова, продекламировала я.

А новоиспеченный Мойша красовался в синем в полосочку костюме, с ермолкой на голове. В руках у него покоилась Тора. Раввин Ривка молился рядышком. В какой-то момент Мойша сделал изрядный глоток вина, рэбби вновь стал творить молитву, а, закончив, благословил неофита. Так состоялась моя помолвка с молодым иудеем.

Через две недели мои занятия в колледже завершились. Сосед Майкла к тому времени съехал с квартиры. Барри нашел себе укромный уголок, где он мог спокойно предаваться блуду с одной из клиенток фирмы, в которой он подвизался. Эта особа страшилась огласки их отношений, не без оснований полагая, что ее благополучие пойдет прахом, если она будет уличена в связи с помощником бухгалтера от «Джей Вальтер Томпсон». (Отношения их продолжались весьма недолго. Месяца через три пассия Барри получила повышение по службе, а ее горе-любовник, соответственно, отставку.) Но к этому времени мы с Мойшей-мореплавателем уже обжили уютную квартирку рядом с Линкольн-парком.

– И ты хочешь, чтобы я ездила к тебе в этот жуткий район? – допытывалась мама, укладывая мои вещи перед переездом.

– Конечно.

– А вдруг ваши соседи умыкнут ваши свадебные подарки? Что ж, надеюсь, Майкл знает, что делает, – со вздохом проговорила мама. – Хотя он мужчина, ему – проще. Они вообще по-другому относятся к этим вещам...

– Он знает, что делает, мама.

– Но если ты собираешься жить неподалеку от Линкольн-парка, то хотя бы следует привести в порядок квартиру.

– На наш взгляд, она в порядке.

– Этот вязаный свитер очень похож на мой.

– Ты забыла, как сама его мне отдала...

– Ну ладно, – с неуверенностью заключила мама, – хоть я и думаю, что он мой. – И вернулась к прерванному разговору.

– Вам просто необходимо купить мебель. Ведь там нет даже приличного обеденного стола.

– На первых порах мы обойдемся тем, что есть.

– Но стол, который там есть, слишком мал для праздничных обедов!

– Для каких таких это обедов?

– Ну, неужели вы не собираетесь приглашать нас к обеду?

Я начала складывать носки, а мама – разбирать их по цвету.

– Если нам придется тратиться еще и на обеденный стол, то тогда обед влетит нам в копеечку. Но я могу пустить на это дело деньги дедушки Минковица... Там что-то около тысячи.

Мама бросила работу, села на кровать и уставилась на меня.

– Пусть они так и лежат у тебя на счету, – заговорщицки понизив голос, начала она, – и не трогай их.

Помолчав, она как самую сокровенную мудрость, донесла до меня опыт своей жизни:

– У хорошей жены всегда должна быть заначка. Не дай Бог, если что-нибудь случится, чего я очень и очень не хочу...

– Ты всегда думаешь о каких-то гадостях, – прервала ее я.

Но она не унималась.