Колючая звезда

– Ты очень добр, Филлип. Я ценю это.

– Не преувеличивай. Но какое-то время я смогу отвозить тебя домой. Я часто оказывал подобные услуги твоей матушке.

В том, как он произнес последнее слово, Клаудии послышалось желание лишний раз уколоть Мелани. Неприязнь к девушке побеждала в нем вялые попытки быть с ней дипломатичным и вежливым.

– Можешь ты подождать примерно минут двадцать? – спросил он.

– Да я пока сниму грим, переоденусь. Словом, зайди за мной, когда будешь готов.

Мелани посмотрела ему вслед и задумчиво проговорила:

– Что, в самом деле, этот человек о себе думает?

– Не сердись на него, Мел, ведь он столько лет среди нас. Моя мать взяла его помощником режиссера, когда он был безусым мальчишкой, толкущимся вокруг театра. Я помню, как он однажды возился со мной и Физз во время дневного спектакля, няньке тогда пришлось отлучиться. Он без конца кормил нас сластями. – Клаудия осмотрелась. – Кажется, это было здесь, да, точно, именно в этом театре. Тогда, помнится, давали «Антония и Клеопатру».

– Когда давали «Антония и Клеопатру», – сказала Мелани с заметным оттенком горечи в голосе, – моя мать играла вторую служанку слева. Я до сих пор храню программку.

Клаудия, стараясь всячески проявить такт, дружелюбно положила руки на плечи Мелани.

– Продолжай, дорогая, мы знаем, что папа любил ее, это важно. И мы все любим тебя. Неужели тебя серьезно задевает и огорчает грубоватость режиссера?

– Он не позволяет себе никакой грубоватости, когда разговаривает с папой. Я ведь слышала. Да, мистер Эдвард. Конечно, мистер Эдвард. Чего изволите, мистер Эдвард? Три проклятых мешка, набитых под завязку дерьмом? Будет сделано, мистер Эдвард. Нет, он не стоит своей должности. Ему бы гораздо больше подошла роль дворецкого. Он забыл свое место, забыл, что он человек низшего класса.

Мелани, большую часть жизни проведя с матерью в Австралии, отличалась удивительной непосредственностью, поэтому в выражении своих чувств, будь то восторг или злость, не стеснялась.

Клаудия улыбнулась.

– Дорогая, попытайся понять его. Элен Френч и Эдвард Бьюмонт всеми почитались за идеальную пару на сцене и вне ее. Этим, возможно, просто кормили наивную публику, но Филлип всегда свято верил в то, что это так и есть. Как, впрочем, и все верили, что являлось одной из причин, почему театр вечер за вечером до краев наполнялся публикой. Нация гордилась своими любимцами и не допускала мысли, что они могут расстаться. – Клаудия усмехнулась.

Какое-то время Мелани еще дулась и сердилась, но постепенно раздражение прошло.

– Прости, Клоди. Я не должна так распускаться. Просто все думают, что твоя мать была святая, а это еще хуже, чем если бы она была святая на самом деле. Я всю жизнь страдаю от этого.

Клаудия обняла сестру и сказала:

– Мы знаем, что это не так, и ты не должна обращать внимания на поведение Филлипа.

Мелани склонила голову на плечо Клаудии.

– Понимаю, Клоди. Но я, увы, не такая сильная, как ты.

– Вздор. Ты – Бьюмонт и вполне соответствуешь стандартам этой фамилии. А теперь иди и хорошенько повеселись на вечеринке. Только не забудь, что завтра у нас дневной спектакль.

– Ох, как я ненавижу эти дневные спектакли.

– В конце концов, всегда есть возможность привести себя в чувство между представлениями. Я вот тоже терпеть не могу телестудии, но чеки получать мне нравится.

– Теперь понятно, – с ухмылкой проговорила Мелани, – почему ты согласилась участвовать в телесериале. Он, кажется, начнется со следующей недели, или я ошибаюсь?

– Ох, детка, не доставай меня. Я уже с полдюжины интервью дала, так что говорить об этом у меня не осталось сил.

– Знай, Клоди, мое сердце принадлежит тебе. Клаудия улыбнулась.

– Сущий ребенок, – сказала она. – Физз никогда бы не посмела сказать мне такое.

– Если ты так считаешь, значит, знаешь Физз гораздо хуже, чем думаешь, – возразила ей Мелани. – Она во сто крат лучше нас обеих.

– Ну, не знаю, как я, а ты, Мел, принимая во внимание некоторые обстоятельства, не так уж плоха, согласись.

– Принимая во внимание что? – спросила Мелани, уперев руки в бока.

– Принимая во внимание хотя бы то, что ты австралийка. Что же еще?

Ее жизнь в Австралии была предметом вечных шуток между ними, и Мелани, перенявшая привычки новообретенного семейства, ответила сестре тем же:

– Ах, да. Тогда позволь мне заметить, что для англичанки ты тоже не так уж плоха.

– Комплименты, комплименты, – сказала Клаудия, смеясь, – я могу слушать их целый день, но не пора ли тебе пойти и привести себя в надлежащий вид, если ты не передумала идти на вечеринку?

Мелани издала тихий визг ужаса и умчалась приводить себя в порядок.

Войдя в свою уборную, Клаудия вытащила все записки из охапки исключительно красных роз, оставленных для нее на служебном входе поклонниками, и испытала некоторое разочарование от отсутствия записки Габриела Макинтайра, который исчез, больше не сделав попытки встретиться с ней. Ей казалось, что он не тот мужчина, который легко отказывается от задуманного.

Она переоделась в узкие джинсы и шелковую рубашку – наряд, который как нельзя лучше подчеркивал ее фигуру: хорошей формы грудь, округлые бедра и тонкую талию. Затем расчесала волосы, оставив их свободно свисать на плечи и спину. Собрав красные розы в один букет, она поставила их в широкую вазу, стоявшую на гримерном столике, а записки положила в сумочку, чтобы на досуге прочесть их и, если понадобится, на какие-то ответить.

В этот момент Филлип появился в дверях. Клаудия взглянула на желтые розы, небрежно оставленные на стуле, и по непонятной ей самой причине взяла их в руки.

Филлип удивленно посмотрел на цветы.

– Ты что, берешь их домой?

Клаудия испытывала большой соблазн сказать, что это не его дело. Но она постаралась быть вежливой, чтобы не портить настроение ни себе, ни ему.

– Они тебе не нравятся? А по-моему, очень миленькие.

– Твоя мать такие цветы ненавидела, – изрек он так, как и положено изрекать непреложную истину в последней инстанции. – Она всегда принимала только белые розы. Даже от мистера Эдварда. Ты ведь помнишь, что она говорила по этому поводу?

Конечно, ее мать в этом деле была непререкаемым авторитетом. «Нельзя доверять мужчине, подносящему вам желтые розы», – не раз говорила она. Белые розы были неотъемлемой частью имиджа Элен Френч, а потому ее уборная больше походила на девичий будуар перед свадьбой.

– Помню, Филлип, помню! – Клаудия поморщилась. – Но я решила вообще никаким мужчинам не доверять, что бы они там ни приносили. А розы это розы, неважно, какого цвета. Вот эти, к примеру, прекрасно подойдут к цвету моих гардин. Так мы едем или нет?

Остановившись у порога дома Клаудии, Филлип предложил проводить ее до дверей квартиры.

– Ты не должна быть слишком легкомысленной. Женщина, живущая одна, весьма уязвима.

– Я знаю, – сказала она. – Одной жить скверно. Но я осторожна. Несколько недель назад мне установили охранную сигнализацию.

Напряженность дня начинала сказываться. Она возвращалась домой с ноющей коленкой и подбитым глазом, и все, чего ей хотелось, это добраться до постели. Поднявшись по лестнице к своей квартире, она вставила ключ в замок, отперла дверь и нажала на кнопку отключения сигнализации, чтобы не перебудить соседей. Но сигнализация была отключена.

Клаудия нахмурилась. Странно. Она впервые забыла включить ее, уходя. Впрочем, она была так напугана, что не могла не быть осторожной. Да, она точно помнила, что сигнализацию, уходя, включила. Стоя в холле, она какую-то секунду колебалась, не спуститься ли вниз и не сказать ли Филлипу, что она изменила свое решение. Он настоял на том, что не отъедет до тех пор, пока не увидит, что она зажгла свет. Но, с другой стороны, тогда придется пригласить его на чашку кофе, и он проторчит у нее час, если не больше. Вместо этого она еще раз мысленно перебрала последние минуты перед своим отъездом в театр. Таксист нетерпеливо сигналил. Она очень спешила.