Рождественские желания (ЛП)

— Понимаю.

Единственная проблема заключается в том, что я пытаюсь найти работу здесь в качестве автора. Я создала довольно хорошее портфолио еще в Сан-Франциско. И знаю, работать нелегко, особенно, когда я не резидент этой страны, и, если я что-нибудь и найду, то без оплаты. Но если бы я только смогла получить эту работу в бесплатной ежедневной газете «24 часа», она не только обеспечила бы мне что-то устойчивое и (надеюсь) постоянное, но я бы чувствовала, что достигла чего-то. Уход с работы в «Бэй Эриа Уикли» был одной из самых сложных вещей, которые я когда-либо делала, хотя я должна была так поступить. Я просто не хочу двигаться назад.

После того, как я становлюсь чистой без единого следа спермы или мишуры, мы одеваемся и садимся в «Рендж Ровер» Лаклана, направляясь в его спортзал.

Я видела множество боксерских фильмов, поэтому думала, что знаю, чего ожидать. Ну, знаете, обшарпанное, темное помещение, типа склада, с множеством сердитых парней, одетых в толстовки и бьющих «грушу», пока тренеры кричат на них и называют по именам, импровизированные матчи на ринге, которые заканчиваются тем, что кто-то оказывается в нокауте, а так же бесчисленные насмешки и оскорбления. Как обычно.

Но здесь все не так. Да, это склад на окраине города, но я удивлена, потому что внутри он светлый и просторный. Здесь не так уж много людей, лишь пара боксирует в одной части, а другая борется друг с другом на широком коврике, мягкая версия UFC¹.

— Так вот, где творится магия, — говорю я Лаклану.

Он хмыкает что-то в ответ, посылая мне скромную улыбку. Я в курсе, как он любит преуменьшать свои умения, но он боксирует уже давно, и, зная, как обычно он на сто процентов выкладывается во всем, за что бы не брался, он будет хорош.

Так и есть.

Я сажусь на скамейку, а его тренер Джейк выходит познакомиться со мной. Думаю, я ожидала кого-то типа Эрнеста Боргнайна, полного и старого, готового к Рокки, может быть, даже Нику Нолту. Но он моложе нас обоих, очень похож на шотландца и удивительно загорелый.

Лаклан пару минут разговаривает с ним о вещах, которые я не могу расслышать или понять, а затем снимает рубашку, открывая мускулистое тело и все эти татуировки. Надевает боксерские перчатки и направляется к боксерской груше в углу, внимательно слушая каждое слово, которое говорит ему тренер.

Не думаю, что видела более сексуальное зрелище, чем Лаклан, со всей силы избивающий боксерскую грушу. Имею в виду, не уверена, что это возможно даже после прошлой ночи, или, может быть, с Лакланом вообще, но на данный момент – это абсолютная правда. Он полностью захвачен происходящим, лоб напряжен в глубокой концентрации, когда он снова и снова бьет грушу. Для него словно не существует ничего больше, мышцы натянуты словно струны, пот льется по лбу и телу. Он бьет с такой силой, что я практически чувствую, как от этого удара все внутри меня дрожит.

Он проводит со своим тренером около сорока пяти минут, некоторые из них в спарринге, а иногда, делая приседания и удары ногами, но этого более чем достаточно. Закончив, хватает полотенце и начинает вытирать лоб, подбегая ко мне. Его улыбка, глаза, он весь настолько расслаблен, и именно так обычно и выглядит после секса.

— Ты, — начинаю говорить я, пробегая пальцами по его плечам, вниз по рукам, совершенно не заботясь о том, что он весь потный. — Ты был восхитителен.

Он посылает мне сдержанный взгляд.

— Сегодня я был слабоват. Обычно работаю быстрее.

Качаю головой.

— Ты ведь даже понятия не имеешь.

Он хмурится и берет бутылку воды, быстро откручивая крышку, прежде чем осушить ее. Неа. Он вообще не понимает, насколько он замечательный мужчина. Его эго не позволяет этому факту даже появиться в его голове.

Лаклан решает принять душ дома, так что мы садимся в его машину и практически отъезжаем, когда он получает сообщение от Тьерри, его коллеги по регби и друга, который хочет сходить куда-нибудь.

— Он хочет вечером пойти на рождественский базар, — говорит Лаклан. — Но все нормально, если я скажу ему нет. У нас полно дел.

Мне нравится Тьерри, хоть у меня никогда и не было возможности узнать его получше. Он француз, очень красивый и обаятельный. Но более того, мне нравится видеть Лаклана в окружении друзей, до тех пор, пока мы не ходим в паб. Я знаю, именно поэтому Тьерри предложил базар. Это нейтральная территория, и даже если мы были там прошлой ночью, я не против вернуться. В конце концов, это Рождество.

— Все в порядке, — уверяю его. — На самом деле, возможно на этот раз мы сможем попасть на проклятое колесо обозрения.

Однако когда позже мы идём на базар, чтобы встретиться с Тьерри, очередь такая же длинная, как и до этого.

— Как насчёт того, чтобы покататься на коньках? — предлагает Тьерри, кивая в направлении катка, который выглядит полностью заполненным.

Есть одна вещь, касающаяся коньков. Я их ненавижу. Мое чувство равновесия довольно ужасно, что было одной из причин, по которой в Сан-Франциско я брала уроки фехтования. И они помогали мне. Однажды, когда я была в старшей школе, я пошла на каток, так вот, я провела все время на попе, в то время как мое увлечение, Билли Га-Га Грин, высмеивал меня. Это было унизительно, и я больше никогда не каталась. И никогда больше не разговаривала с Билли.

Но я не собираюсь рассказывать об этом Лаклану, хотя он смотрит на меня так пристально, в такой манере, что хочется сразу рассказать ему все свои секреты.

— Не поклонница коньков? — спрашивает он.

Посылаю ему и Тьерри натянутую улыбку. Не хочу выглядеть плаксой и не умеющей веселиться, особенно, при его друге.

— Просто у меня не очень хорошо получается, — говорю я.

— Ну, тогда я тебе кое-что скажу, — произносит Лаклан, понижая голос и немного наклоняясь ко мне, горячим дыханием согревая мою щеку. — У меня тоже не очень хорошо получается.

— Ерунда. Ты хорош во всем.

— Нет, это правда, — быстро говорит Тьерри, его парижский акцент заставляет слова звучать драматичнее. — Поверь ему. Однажды команда должна была сделать с нами фотосессию на катке, и Лаклан был ужасен. Просто ужасен.

Лаклан закатывает глаза.

— Не помогло и то, что в прошлой жизни ты был фигуристом.

Тьерри пожимает плечами, посылая ему хитрую улыбочку.

— Только не надо завидовать.

Когда мы добираемся до катка, и я неохотно натягиваю пару взятых на прокат коньков, которые пахнут, словно сделаны из сыра, я понимаю, что Тьерри действительно умеет кататься, как ангел, и вопреки самоуничтожительной позиции Лаклана и утверждениям француза, Лаклан - противоположность ужасному.

Имею в виду, он не лучше всех, но он, по крайней мере, может стоять на льду и плавно двигаться, а не падать каждые пять секунд. Как я.

К тому времени, когда я падаю в десятый раз, Лаклан качает головой и поднимает меня на ноги.

— Кайла, не хочу тебе это говорить, — серьезно произносит Лаклан, держа меня за руки. — Но у тебя отстойно получается.

— Я же говорила! — восклицаю я, желая ударить его, но знаю, что, если отпущу его хоть на секунду, снова упаду.

Тьерри катится к нам.

— На самом деле, думаю, она сказала, что не очень хороша в этом. Что означает, она будет хотя бы немного уметь кататься. А она не умеет.

— Ferme la bouche, — говорю я Тьерри. Закрой свой рот.

Он поднимает бровь, держа руки за спиной.

— Лучше-ка я уберусь отсюда до того, как она скажет мне ещё что-нибудь по-французски. Говорит она так же ужасно, как и катается.

Тьерри быстро катится прочь, и я кричу ему:

— Знаешь, не обязательно говорить обо мне так, словно меня здесь нет!

— Он имеет в виду хорошо, — говорит Лаклан, его глаза мерцают ещё сильнее в отражении белого льда. — Так хорошо, как может француз. Пойдём. Давай проедем хотя бы один круг.

Прежде чем я успеваю возразить, Лаклан подъезжает ко мне, его коньки у внутренних сторон моих, одна рука обернута вокруг моей талии, а другая держит меня за руку.