Снова с тобой

— Может быть. Но мы уже не в силах что-либо изменить.

— Это решать не мне.

Что-то сжалось в душе Мэри. Ее решимость двигаться вперед осторожно, мелкими шагами сменилась внезапным желанием сразу разрубить запутанный узел. Ей было слишком больно. И она понимала, что причиняет боль Чарли.

— О чем ты меня просишь? — приглушенным, подрагивающим голосом спросила она.

Улыбка сбежала с его лица, он взглянул на нее с усталой печалью, которая рвала на части сердце Мэри.

— Я ни о чем тебя не прошу, Мэри. На это я не имею права, точно так же, как ты не вправе просить меня отказаться от всего, что я так долго строил. — Он скорбно покачал головой. — Когда я был молод и самоуверен, я во многом ошибался, но с годами успел кое-что усвоить. К примеру, я знаю, что если попытаться забить квадратный колышек в круглое отверстие, то сломается либо колышек, либо края отверстия. Я не хочу так поступать с тобой. — Он нахмурился. — Хотя, признаться, я до сих пор настолько эгоистичен, что хочу попытаться.

Мэри вздохнула.

— Ты прав. Это напрасный труд.

Он поднял бокал.

— Остается только утопить наши печали в вине. Твое здоровье. — Но Мэри чувствовала, как напряжены мускулы его шеи, как грусть проступает сквозь шутливую маску. В его глазах отражалось смирение. Он устал и смирился, и эти чувства были не похожи на страх и неуверенность, которые мучили их в юности.

— О, Чарли… — тихо произнесла она, боясь расплакаться. — Как бы я хотела… — Она прокашлялась и продолжала: — Как бы я хотела, чтобы все было иначе. Для меня не существует никого, кроме тебя. И никого не существовало, и вряд ли кто-нибудь сможет тебя заменить.

Она ждала, что он упомянет про Полу Кент, почти желая услышать о ней, потому что благодаря этой конкретной подробности ей стало бы проще держаться отчужденно. Боль была слишком сильна.

Но Чарли ответил с хрипотцой в голосе:

— Значит, нам остается только продолжать жить как прежде. Обо мне не беспокойся. Я ко всему привык. — Он слабо улыбнулся и отпил вина. — Закажем ужин?

— У меня вдруг пропал аппетит, — призналась Мэри.

— Ты должна съесть хоть что-нибудь.

— Как ты похож на мою мать! — Она невольно засмеялась.

— Послушай… — Чарли подался к ней, и на миг она различила непоколебимую решимость, скрытую под тонким слоем неуверенности. — Послезавтра наша дочь выходит замуж. Ноэль так много выстрадала, что мы просто обязаны радоваться ее свадьбе. — Он отстранился, его лицо смягчилось. — Давай все-таки заглянем в меню. Наш ресторанный критик уверял, что здешнее заливное из лосося просто нельзя не попробовать.

Мэри отрезвило его… другого слова не подберешь — его благородство. Отставив пустой стакан, она взяла меню.

— Ты прав, Чарли, я вела себя эгоистично. — В смелой попытке, которая даже ей самой показалась фальшивой, она беспечно добавила: — Незачем портить чудесный вечер с самым достойным холостяком Бернс-Лейк. — У нее опять мелькнула мысль о Поле Кент.

— Так мы называли старого Кадлса, помнишь? «Самый достойный холостяк Бернс-Лейк». — Чарли засмеялся. — Бедняга, ему оставалось только торчать в своем загоне и глазеть на коров через ограду.

Мэри тоже засмеялась, воспоминания о прошлом озарили настоящее мягким теплым светом. Она вспомнила, как Кадлс однажды удрал из своего загона и выскочил на дорогу. Пожилая пара в розовом «бьюике», едущем по шоссе 30-А, до смерти перепугалась, обнаружив, что прямо им навстречу несется лучший бык мистера Петтигрю. Водитель, бывший мастер-телефонист, вместе с женой едущий навестить ее сестру в Вермонт, в панике попытался объехать атакующего быка и отделался громадной вмятиной на боковой дверце, которая впоследствии вызвала серьезные подозрения у патрульного полицейского.

Мэри улыбнулась.

— Наверное, те супруги еще долго помнили об этой встрече.

— И Кадлс тоже. После того случая он будто спятил. — Чарли тихо усмехнулся. — И не только он — особенно после того, как ты уехала. — На миг его глаза влажно блеснули, но он сумел отогнать печальные воспоминания усмешкой.

— Насколько я вижу, ты оправился от потрясения, — неожиданно для себя выпалила Мэри. — Я слышала, в последнее время ты часто видишься с Полой Кент.

К ее досаде, Чарли не стал ни подтверждать, ни опровергать ее слова.

— Вот как?.. Ну, ты же знаешь, что такое маленький город. Здесь слухи растут как грибы после дождя.

— Но в некоторых слухах есть доля правды.

Чарли мгновенно напрягся.

— Нельзя требовать все сразу, Мэри. — Его тон был прохладным, но не утратил любезность. — Если ты хочешь взять то, что я могу предложить — а я предлагаю немногое, — это твое право. Ты же знаешь, упрашивать я не стану. Но ты уже сделала выбор, и я уважаю его, хоть он мне не по душе. Но не проси меня о большем.

— Прости. — Чарли был прав: она получила то, к чему стремилась, и теперь была вынуждена мириться с мыслями о Поле Кент. — Займемся ужином?

Слова были выбраны неудачно, и Чарли заметно поморщился, однако быстро оправился и сверкнул неотразимой улыбкой.

— Пожалуй. Ну, что скажешь о лососе?

— Звучит заманчиво, — солгала Мэри.

Значит, вот что это такое. Получить отказ легко, как упасть с дерева, а пережить его труднее всего на свете. Почти так же трудно, как в первый раз смотреть в спину уходящему Чарли. Они поужинали салатом и лососем, затем заказали пирог с клубникой и ревенем, который Мэри жевала через силу. За чашками кофе-эспрессо они долго медлили. Особенно Чарли никуда не спешил и не подавал виду, что присутствие Мэри причиняет ему боль. Они поговорили о свадьбе и о том, насколько вероятен брак Триш и отца Джо. Мэри спросила о Бронуин и услышала, что та часто встречается с Данте Ло Прести. По-видимому, Чарли изменил свое мнение об этом парне. За одну-единственную ночь, о которой оба боялись вспоминать, Данте сумел проявить себя с наилучшей стороны.

Они расстались перед рестораном и, прежде чем разойтись каждый к своей машине, церемонно поцеловались. Пока Мэри смотрела, как Чарли выезжает со стоянки, на ее глаза неожиданно навернулись слезы. Однажды ей уже пришлось провожать его взглядом. На свадьбе, в кругу друзей и родных, им вряд ли представится случай поговорить, тем более так откровенно, как сегодня. А потом она вернется в Нью-Йорк. Прежние приезды Мэри в Бернс-Лейк были неудачными: Чарли вечно оказывался занятым. После смерти Дорис они виделись только на похоронах. Скорее всего в следующий раз они свидятся на каком-нибудь школьном спектакле или на выпускном вечере Эммы. Может, у них появятся еще внуки (в конце концов, их дочь совсем молода), и они встретятся на крестинах. Обменяются парой вежливых фраз. Чарли придет вместе с Полой Кент — или другой счастливицей, — и видеть их вдвоем будет тяжело, но терпимо. Мэри уже привыкла терпеть боль.

Но сейчас, оставшись одна в машине, окруженная тихим стрекотом ночных насекомых и журчанием мельничного ручья, Мэри позволила себе сбросить маску. И просто выплакаться. Оплакать то, что она потеряла, и долг, который ей еще предстоит выплатить… и отчаяние, которые вызывает даже разумный выбор.

«О, Чарли… — мысленно произнесла она. — Я не хотела, чтобы все кончилось вот так. Просто я не видела другого выхода».

Мэри плакала, пока на стоянку не явилась какая-то подвыпившая веселая компания и не начала рассаживаться по машинам. Боясь, что кто-нибудь спросит, не нужна ли ей помощь, Мэри принялась рыться в бардачке в поисках коробки салфеток. В зеркало заднего вида она мельком увидела свое отражение: припухшие красные глаза, отметина на лбу, оставленная рулем. Она яростно высморкалась в салфетку и завела двигатель. По пути к дому матери, точнее, к дому Ноэль и Хэнка, у нее разболелась голова. Казалось, что она распухла и стала вдвое больше.

Ей вспомнилась одна из поговорок матери: «На каждую кастрюлю найдется крышка». Эта простая истина вызвала у Мэри мрачную улыбку. Почему, почему она полюбила мужчину, с которым по тем или иным причинам не может жить?