Черный лебедь

– Тогда чего же ты так сердишься? – заметила Ипполита.

– Я сержусь потому, что не могу быть с тобой, не могу быть для тебя тем, кем хотел бы.

Ипполита ничего не ответила, потому что прекрасно знала, что он имел в виду. По сути, Эмилиано относился к тому типу мужчин, с которым стоило бы связать свою жизнь. Старший сын Монтальдо унаследовал красоту, характерную его роду, мужественную красоту, которая еще больше оттенялась последними чертами отрочества. У него был спокойный, убедительный голос и взгляд, способный завоевать любую девушку. Но Ипполита предпочитала иметь его только в качестве друга.

Как многие влюбленные, не пользующиеся взаимностью, Эмилиано оглядывался в поисках соперника, но не находил его. Злые языки, которые прежде приписывали Ипполите множество любовников, в последнее время молчали. Это подогревало надежды Эмилиано, хотя ему не было еще и девятнадцати лет, а ей шел уже двадцать шестой.

Пока же Эмилиано был занят подготовкой к экзаменам на аттестат зрелости. Когда он достигнет этой цели и поступит в университет, то найдет способ преодолеть сдержанность Ипполиты и привязать ее к себе, несмотря на разницу лет.

Он вернулся в свою комнату и огляделся вокруг. Повсюду в беспорядке валялись книги и конспекты, в беспорядке, в котором, тем не менее, он прекрасно ориентировался. Сейчас он повторял для экзамена по литературе «Божественную комедию» Данте. Он помнил на память целые страницы текста, но еще нетвердо знал некоторые литературоведческие работы, которые и собирался проштудировать. Все, что его интересовало, он стремился знать в совершенстве и, добиваясь этого, не жалел времени и сил.

Эстер гордилась успехами сына и старалась дома создать ему все условия. Тетя Полиссена, которая после трагических дней освобождения поклялась, что ноги ее больше не будет в Белладжо, уехала в Кастильончелло с Валли и Лолой, в то время как Джанни и Фабрицио жили на озере с Анджелиной. В их новом жилище, элегантном трехэтажном особняке на виа Мельци д'Эрил, оставались только Эмилиано и его родители.

Это было здание, построенное в начале двадцатого века, – роскошный особняк в стиле модерн, принадлежавший богатой еврейской семье, уехавшей перед войной в Соединенные Штаты. Когда в сорок шестом году Эдисон купил его, дом был в совершенно запущенном состоянии. Потребовался год большого труда и немалые деньги, чтобы вернуть ему прежний блеск. Туринский дизайнер Карло Моллино разработал интерьеры: от зеркал, создававших очаровательную игру перспектив, до освещения и драпировок, вытканных на заказ вручную.

Один Эмилиано, в противовес всей этой роскоши, обставил свою комнату с монашеской простотой: стены, закрытые книжными полками, раскладной диван-кровать да письменный стол. Большая радиола была его единственной уступкой современной технике: она несла вести о мире и заполняла его досуг музыкой, чередуя классические вещи с блюзами Луи Армстронга и мелодиями Гленна Миллера, которые после идиотских фашистских запретов широко распространились по всей Италии.

Усевшись за свой рабочий стол, Эмилиано с головой погрузился в дантовский «Рай», когда его внезапно оторвала от книги звонкая телефонная трель.

Звон раздавался из коридора, где был общий телефонный аппарат. У родителей имелись свои телефоны в комнатах, но они считали излишним предоставлять такую же привилегию детям. По мнению Эдисона, одного телефона на всех было больше чем достаточно.

Эмилиано подождал, надеясь, что кто-нибудь подойдет к телефону. Но поскольку эта дьявольская трель не прерывалась, он вышел, наконец, в коридор и взял трубку. И сразу узнал мягкий, слегка вибрирующий голос Ипполиты:

– Эмилиано! Слава богу! – взволнованно заговорила она. – Сейчас же приходи сюда. Твоему отцу плохо.

Ничего, кроме этого, из короткого первого разговора он не понял, но тут же спустился на первый этаж. Встретив служанку, поднимающуюся из прачечной с корзиной еще мокрого белья, Эмилиано спросил ее, где мать.

– Синьора ушла, – ответила служанка. – Думаю, что вернется только к ужину.

Эмилиано мысленно поблагодарил судьбу, которая уберегла мать от того, чтобы первой столкнуться с этой дурной новостью, поскольку она могла бы пагубно отразиться на ее больном сердце.

– Я скоро вернусь, – сказал он. – Если кто-нибудь позвонит, пусть назовет себя и скажет, что передать.

Армида, простая деревенская девушка, от испуга вытаращила глаза. Она бы предпочла лучше целый день заниматься стиркой, чем выполнять такое ответственное поручение, какого ей еще никогда не давали.

Бегом добравшись до гаража, Эмилиано сел на свой мотоцикл, который завелся, к счастью, сразу, без всяких капризов, и за десять минут добрался до корсо Семпьоне, где располагалось теперь издательство «Монтальдо».

Синьорина Гранчини, предупрежденная швейцаром о его приходе, преградила дорогу молодому человеку, который направился прямо в кабинет отца.

– Очень сожалею, – почти умоляюще сказала она, – но командор в этот момент очень занят. Он приказал, чтобы его не беспокоили.

Строгая хранительница секретов издателя ничего не знала о происшедшем в кабинете и не могла позволить, чтобы Эмилиано застал отца в интимной беседе с этой нахальной блондинкой. Но Эмилиано, выказав неожиданную силу, поднял ее на руки и, ни слова не говоря, усадил среди бумаг на письменный стол. Затем быстро вошел в кабинет Эдисона.

Отец лежал на диване, одежда его была в беспорядке, лицо землистого цвета, взгляд потухший. Дышал он неровно и с трудом. Ипполита, сгорбившись возле него на стуле, плакала.

Не задавая вопросов, Эмилиано схватил телефон и вызвал «Скорую помощь», потом набрал номер доктора Франчески, семейного врача.

– Сейчас за моим отцом приедет «Скорая», – сказал Эмилиано, не выказывая ни малейшего волнения. – Я отвезу его в больницу. Мы увидимся там, доктор. Прошу вас, отправляйтесь туда немедленно.

Эмилиано знал, что доктор Франчески бросит все, чтобы оказать помощь Эдисону Монтальдо. Он положил трубку и подошел к отцу.

– Что случилось? – спросил он Ипполиту. – Я не знаю, – ответила девушка, вставая. – Мы разговаривали, когда он… неожиданно начал хрипеть. Ему не хватало воздуха.