Кофе в постель (СИ)

Пусть почти и не мог, а все равно, Слава постарался немного подтянуть голову, чтобы оказаться еще ближе к ней.

Да что же с ним?

Но, несмотря на все желание выяснить, он не мог спросить. При каждой попытке произнести хоть слово, горло резало, будто осколками стекла. Святослав опять закрыл глаза и выдохнул.

Неожиданно он ощутил, как ему в губы ткнулось что-то холодное и мокрое.

— Врач сказал дать тебе кусочек льда, когда действие наркоза закончится, — продолжая негромко говорить и нежно поглаживать пряди волос на его голове, объяснила Ната.

Он лизнул лед, понимая, что во рту, в самом деле, все пересохло.

Врач. Операция.

Святослав вдруг осознал, вспомнил, как выходил из своей палаты, и как его укладывали на кушетку, вводя в вену какое-то лекарство. А потом… потом он не помнил ничего. Только, как ему казалось, голос Наташи, что-то тихо и нежно рассказывающий. Он не мог вспомнить слова, но почему-то, уже почти не сомневался, что действительно, видел ее во время сна, который видел на протяжении операции.

— Не шевелись, Слава, — он ощутил прикосновение ее губ к своему лицу. — Хирург просил, чтобы ты не пытался двигаться в первое время, помнишь?

Он не помнил.

Но учел. И постарался заставить свой мозг хоть как-то заработать.

Если сейчас он очнулся после операции, тогда ясно, отчего Слава лежит лицом в подушку и разглядывает плитку пола. На спине должен был быть свежий шов. А это, очевидно, палата реанимации…

«Господи!», если бы Святослав мог, он бы подскочил на месте, «что Ната тут делает?!»

Врачи категорически отказались пускать ее в реанимацию, это он помнил. Сказали, что будут сообщать ей о состоянии здоровья мужа, но находиться с ним разрешат только, когда переведут в обычную палату.

И все-таки, она находилась здесь.

Словно бы для того, чтобы еще раз проверить, Слава опять заставил себя поднять веки и скосил глаза.

Наташа сидела возле самой кровати на какой-то шаткой, круглой табуретке и гладила его по голове, периодически наклоняясь и целуя лоб Святослава. А ее глаза… может, конечно, он еще плохо видел, но Славе показалось, что Ната выглядит очень уставшей и напряженной.

«А ведь ей надо отдыхать!», вдруг вспомнил он об их последнем разговоре и… ребенке.

— Что… ты… тут…? — после того, как Слава рассосал лед, вложенный женой в его губы, говорить стало немного легче. Но все равно, эти три слова показались ему титанической нагрузкой. Опять вернулось ощущение битого стекла в горле.

Однако Наташа поняла его вопрос.

Усмехнувшись, она наклонилась, прижавшись губами к его рту, и тихо вздохнула.

— Нас оказалось гораздо больше, чем врачей. Тех, кто желал лично убедиться в том, что с тобой все нормально, — пояснила его жена с усмешкой. — Я готова была ждать в коридоре, но наши с тобой матери, — он издал какой-то странный звук, удивляясь ее формулировке. — Да, — Ната опять поцеловала его. — Твои родители тоже тут, не думал же ты, что они послушаются, и не приедут, когда тебя оперируют? — тихо поддела Ната его.

Слава только вздохнул.

— Так вот, наши матери заявили, что или врачи пускают к тебе хотя бы меня, или они все так и останутся сидеть под дверью реанимации. А это, восемь человек, между прочим, — в голосе Наташи слышался смех. — У врачей не было шансов.

Святослав попытался улыбнуться, но подозревал, что у него вышла какая-то гримаса.

— Знаешь, наши мамы быстро нашли общий язык, — продолжала тихо говорить Ната, так и прижимаясь к его щеке. — Хоть и познакомились только утром.

Он не знал, хорошо ли это, но и плохого не видел ничего. А потому, просто сделал еще один вдох, наслаждаясь тем, что дышит ароматом Наташи.

— Тебе… надо… спать, — Святослав заставил работать непослушное и строптивое горло.

— Ничего, — Ната потерлась носом о его щеку. — Еще высплюсь. Лучше я с тобой посижу. Вдруг тебе еще льда захочется, или что-то еще будет нужно, — ему нравилось ощущать ее слова, оттого, что губы Наташи щекотали его кожу. — Только, Александр Николаевич сказал, что и лед можно не раньше, чем раз в час.

Слава не видел проблемы в том, чтобы потерпеть. А вот в ее пренебрежении собственным сном — проблема имелась.

— Ната… медсестры, — он почти злился оттого, что не мог нормально говорить. — Спи…

Она усмехнулась. Но, Святослав вдруг почувствовал влагу на своей щеке и растеряно понял, что это Наташины слезы.

— Дудки, — прошептала его жена любимое слово своего брата. — Чтоб я позволила каким-то другим женщинам ухаживать за своим мужем? Не дождешься. Будешь меня терпеть, — она легко стукнула его по носу.

Он хмыкнул, безумно желая иметь возможность сказать, что это единственное, чего он действительно хочет. Даже сейчас — быть все время рядом с ней.

Однако Наташа, кажется, не нуждалась в уточнении. А потому, просто продолжила рассказывать то, на чем он ее прервал.

— Слав, — она облизнула губы, — когда станет больно, говори сразу. Не надо терпеть. Хирург сказал, что боль будет очень сильной.

Святослав только криво улыбнулся.

Или, во всяком случае, попытался сделать что-то в этом духе.

Ему все сложнее становилось удерживать мозг в рабочем состоянии. Несмотря на то, что он несколько часов провалялся без сознания, на Славу наваливалась тяжелая, подавляющая усталость. И он не мог уже с этим бороться.

Наверное, увидев его состояние, Наташа тихо прошептала «спи», продолжая едва ощутимо перебирать пальцами пряди его волос.

Он послушался, перестав сопротивляться.

И только когда уже почти погрузился в сон, вспомнил, что так и не спросил о результате… Но уже не смог преодолеть слабость.

В следующий раз Святослав проснулся только на следующее утро. Точнее ему казалось, что он несколько раз приходил в себя в течение ночи. Но воспоминания об этом были смутными. Только образ Наташи, которая опять просила его не шевелиться. И еще два кусочка льда, что жена проталкивала между его губами, а он, это Слава точно помнил, целовал ее пальцы, потому что больше ни до чего дотянуться не мог.

В этот раз пробуждение оказалось менее приятным.

Он чувствовал боль. Спина ныла, каждую мышцу, словно растягивало в противоположные стороны. А ноги болели так, будто их все еще резали и при том, по живому.

Но Слава не собирался расстраиваться. Он надеялся, что боль — хороший признак. Если бы развился паралич, он бы не чувствовал ничего.

Наташи в палате не было. Или же он просто не видел ее.

Но, несмотря на дикое желание увидеть жену, Святослав обрадовался, надеясь, что она взялась за ум и наконец-то решила отдохнуть.

А потому, он просто лежал и считал эти дурацкие разноцветные точки в граните пола. После тысячи тридцати двух, он перешел на счет щербинок в кафеле стен.

Через какое-то время, узнать которое возможности Слава не имел, пришел Александр Николаевич. Хирург долго что-то читал в его карточке в полной тишине, мерил давление Славы, мучил его, якобы необходимыми тестами.

Хотя, Святослав начал подозревать, что хирургу просто нравится колоть беспомощных и неподвижных людей острой иглой в ноги и пальцы, усиливая их мучения.

Наконец, закончив эти все манипуляции, врач сообщил, что операция оказалась сложнее, чем они думали, и Святославу придется провести гораздо больше времени в больнице. А потом, вероятно, еще месяц, может два, ходить с помощью костылей.

Хирург говорил еще что-то, но Слава больше не уловил ничего. Облегчение, которое он испытал при слове «ходить», перекрыло все остальные эмоции. А потому, Святослав только изо всех своих, мизерных, в общем-то, на данный момент сил, сжал пальцы жены, которая тихонько подошла к его кровати во время осмотра доктора. И Наташа ответила ему таким же пожатием, показывая, что рядом.

Следующие три недели Слава с Натой провели в больнице.

Наташа, посмеиваясь, называла это их «медовым месяцем», заявляя, что и в этом они отличились от традиций.