Когда птицы молчат (СИ)

Что случилось, Инна?

Ничего. Это личные вопросы. Еще раз простите.

Может быть, я могу чем-то помочь?

Она грустно улыбнулась и отрицательно покачала головой. Абсолютно не осознавая, что делаю, я прикоснулся к ее плечам, слегка сжал их, почувствовав сквозь ткань пиджака тепло ее тела. А она доверчиво взглянула мне в глаза и прижалась лбом к плечу. Но уже через секунду самообладание вернулось к ней. Она отстранилась и сделала вид, что ничего не было.

Зато я не смог ничего забыть. Сколько бы попыток я не предпринимал, пытаясь сделать наше общение более неформальным, она не сдавалась. Ее ровные и вежливые ответы были лишены всяких намеков на что-то необычное и интимное, что проскользнуло меду нами однажды.

Завтра будет суббота, и я планирую уезжать к дочке и Ире. По обычаю, сложившемуся в последние два месяца, я проведу все выходные с ними. Мне кажется, что специально для того, чтобы я мог побыть вместе с Женей больше времени, Ира поменяла квартиру с однокомнатной на двухкомнатную. Когда я высказал ей свою догадку, она лишь фыркнула и сказала, что ей ближе к работе, и Женя может спать в отдельной комнате, но я чувствовал, что она сделала это ради меня. Я оставался у них на одну ночь и два дня. И к моему удивлению, наши отношения были ровными, даже дружескими, без ощущения неловкости оттого, что мы когда-то спали вместе. Но в остальном чувство близости осталось. Оно проскальзывало в заботливых жестах, машинальных, привычных, ставших чем-то естественным за несколько лет совместной жизни. Привычка делать кофе по утрам, заботиться о том, как на мне сидит одежда, говорить, что волосы уже отрасли и пора в парикмахерскую.

Но все же Ира изменилась. Она обрела уверенность, стала жестче, требовательнее к себе и окружающим. Я перестал узнавать в ней свою прежнюю жену, милую, иногда робкую женщину, которая боялась причинить неудобство окружающим. В ней появилось что-то властное, но я не смог бы сказать, что это отталкивало.

Пока мы с Женей собирали паззл или конструктор, она разговаривала на кухне по телефону, твердо настаивая на своем, не прогибаясь ни на сантиметр, если была уверенна в собственной правоте. А в ней она теперь была уверенна всегда.

Вот такой женщиной она стала. И когда я осознал эту перемену, понял, что со мной жила все эти годы другая Ира. Она была такой, какой я хотел ее видеть, но те той, кем была на самом деле.

Когда мы познакомились, ее сердце было разбито. И ее уязвимость, ранимость вызвали во мне непреодолимую потребность защитить, уберечь. Если бы она оправилась сама, и, возможно, пережила такие потрясения еще несколько раз, она стала бы в конечном итоге такой, какой я вижу ее сейчас.

Я вернулся с обеда около трех часов. Инна сидела за своим столом. Когда я вошел в приемную, она подняла голову и тут же потянулась за папкой на столе.

Вас искал Матюшин.

Не удивляюсь.

Он был немного возбужден. И, по-моему, напуган.

Скорее всего тем, что скоро ему придется расстаться с должностью начальника отдела.

Он просил меня сообщить, когда вы вернетесь. Мне позвонить ему?

Через полчаса. А пока сделайте мне кофе, пожалуйста. Я так и не успел его выпить, выдернули из-за стола.

Хорошо, Владислав Александрович.

В кабинете я откидываюсь на спинку огромного кожаного кресла. И что мне делать? Как сохранять спокойствие каждый раз, когда она рядом?

Инна вошла с подносом в руке, цокая по полу восьмисантиметровыми каблуками.

Валентин Петрович собирает совещание через час, а в понедельник у вас в десять встреча с инвесторами из Польши.

Да, я помню, спасибо.

А еще вам звонили китайцы.

Что сказали?

У них новая секретарша, которая не очень хорошо владеет английским. И мне показалось, что она твердо убеждена в том, что я знаю китайский

А вы не знаете?

Я уже села за словарь.

И как успехи?

Есть некоторые сдвиги.

Скажите, что вы выучили?

Инна залилась краской, а потом звонко рассмеялась.

Я выучила фразу «Вы говорите по-английски?».

Скажите мне, — я начинаю улыбаться, предвкушая нечто интересное.

Не могу. Это нужно говорить исключительно китайцам.

Почему?

Потому что наш человек поймет ее превратно, — ее душил смех. Это было так нетипично для моей сдержанной секретарши.

Инна, ну смелее…

Она начал буквально заливаться, ее волшебный смех звенел колокольчиком. Наконец, набрав в легкие воздух, она выпалила:

Ни хуй шо инюй ма?

Что? — я начинаю смеяться. Инна же, спрятав абсолютно пунцовое лицо в ладонях, задыхается от приступа смеха. Мы гогочем, как дети, не в силах сдержать веселье.

И вы уже освоили на практике эту фразу? — я стираю слезы.

Вот, жду звонка. Надеюсь, русский они там не знают.

Нет, ей невозможно противиться. Она восхитительна, когда смеется, а ее стыдливость, способность заливаться краской при непристойной шутке рождает что-то невероятно трогательное внутри.

Инна… — я не знаю, как донести ей то, что чувствую, — я не хочу обидеть тебя своим предложением, но ты мне нравишься. Не думай, что я буду на чем-то настаивать, просто хочу встретиться с тобой не по работе, выпить чашку чая, может быть, посмотреть фильм.

У меня ребенок и почти нет свободного времени.

Неужели тебе не с кем его оставить?

Она колеблется, потом набирает в грудь воздух, чтобы дать мне отпор.

Я могла бы оставить Максима, но не вижу смысла, зачем?

У меня нет никаких непристойных намерений. Я просто хочу хорошо провести время, я так давно… — я не хочу говорить, что давно не сидел за столиком с женщиной, которая мне нравится, не смотрел, как она берет чашку тонкими пальцами, как улыбается.

Я понимаю, но мне нужно смотреть в будущее. У нас не срастется, работать вместе станет неудобно, а я дорожу своей должностью.

Инна действительно получала неплохие деньги для секретарши. И работала здесь дольше, чем я. Ей есть что терять.

Ты мне нравишься, — это признание вылетело помимо моей воли, просто выскользнуло из приоткрытых губ.

Я не стану встречаться с боссом.

Она смотрит на меня не возмущенно, не рассерженно, а с сожалением. И я чувствую, что тоже нравлюсь ей.

Но она непреклонна.

Когда я остаюсь один, запускаю руки в волосы, ероша их привычным движением.

Неужели надежда на счастье не оправдается? У нее много работы? Она не успевает, потому что сама воспитывает сына? Или это отговорка?

Почему-то вспомнилась Ира. Она тоже осталась сама. Конечно, я помогаю ей деньгами, но судя по всему, она добилась финансовой независимости. Но какой ценой? Женя — ее единственное утешение, близкий человек, оставшийся рядом. И в то же время из-за дочки она лишилась личной жизни. Я это знаю наверняка. Женя рассказала, что мама каждый вечер забирает ее из детского сада, и они проводят так все будни. А когда я приезжаю к ним на выходные, Ира остается с нами, изредка покидая на час, чтобы скупиться или сделать маникюр. Мы не разговариваем на личные темы, но знаем, угадываем, что одиноки. И когда я засыпаю на диване в зале, не испытываю никакого дискомфорта, как и она. Словно все сексуальные порывы в нас умерли в тот день, когда мы обрели свободу, именно тогда, когда каждому из нас они пригодились бы, чтобы найти новую пару.

Мне нужно на совещание. Когда я возвращаюсь, Инны уже нет. И почему-то мне хочется вырваться из города сегодня же. Я набираю Иру.

Привет, как ты смотришь на то, чтобы я приехал сегодня?

Она не против. И я понимаю, что сейчас я приеду к самому близкому человеку, моему лучшему другу, который всегда поймет, сможет посоветовать, как лучше поступить, и — я очень на это рассчитываю — накормит вкусным ужином.

Глава 27

Итак, что случилось?

Я смотрю на Влада, поглощающего жаркое из телятины.

Тебя мама перестала кормить?

Нет. Я бы сказал, она почти перестала меня видеть.