Сладкая песнь Каэтаны

На улице их ждал Пентекостес, сердито поправляя узел галстука и указывая на развешанные плакаты. В качестве префекта он не видел способа воспротивиться выражению воли народа.

– Очень сожалею, Полидоро. Только посмотрите, чего они тут понавесили. Налетели как египетская саранча, я ничего не мог поделать.

Пентекостес, терзаемый деликатностью, шумно сморкался, и видно было, что он охотно скрылся бы с глаз фазендейро. Его удерживали лишь торжественность его миссии и богатство Полидоро.

В пятницу Триндаде проснулся изукрашенный плакатами, приготовленными специально в честь бразильской футбольной команды накануне финала чемпионата мира.

– Как хороши украшенные плакатами улицы! Это воскресенье принесет славу Пентекостесу, – насмешливо сказал Виржилио, не догадываясь о причинах дурного расположения духа политического деятеля.

– Поглядите на плакаты: ДА ЗДРАВСТВУЕТ МЕДИЧИ, ПРЕЗИДЕНТ-ЧЕМПИОН! – Радость Мажико выдавала его любовь к военным. Со времени переворота в 1964 году он был спокоен за судьбы Бразилии.

– В Триндаде подлиз – пруд пруди, – презрительно отрезала Диана.

Развешанные по улице плакаты напоминали про флажки на июньских торжествах [37]. Каждый плакат по-особому обожествлял того или иного игрока. О героях Олимпийских игр был сложен целый эпос; под эгидой самого Нептуна, в пене славы красовалось имя Пеле.

– А это что такое? – запинаясь, произнес Полидоро и указал на плакат между Медичи и Пеле.

Себастьяна, при всей своей скромности, захотела показать свои хилые успехи в чтении, которому обучал ее Виржилио, и начала читать по слогам:

– Про-сти-тут-ка вер-ну-лась. Бур-ны-е а-пло-дис-мен-ты! – прочла она с одного захода.

Себастьяна осталась довольна, но правильное прочтение пока что не сопровождалось у нее столь же быстрым пониманием прочитанного. Поэтому она гордо выпрямилась, готовая пожать лавры. Но, обернувшись к Полидоро, увидела, что он побледнел и чуть ли не лишился чувств. Только тогда она заподозрила, что в надписи что-то не так.

– А о какой это проститутке там написано? – недоверчиво спросила она.

Эрнесто подошел к Пальмире, желая показать себя перед ней храбрецом.

– Это работа Нарсисо. Война началась, но и мы к бою готовы.

Себастьяна, проникшаяся высоким искусством и воображавшая себя куртизанкой былых лет, вовсе не оскорбилась: ведь даже на земле Христа, так далеко от Триндаде, многих женщин забрасывали камнями только за то, что они занимались этим ремеслом. В любую эпоху ханжи и импотенты требовали человеческих жертв.

– Настала очередь Триндаде показать свою нетерпимость, – сказала она, вспомнив одну из фраз Виржилио.

Пентекостес еще не ушел и дожидался, как развернутся события.

– А чем вы можете доказать, что существуют подобные обвинения? С каких пор нас можно сравнивать с язычниками? Если вы ставите под сомнение наш уровень цивилизации, почему бы не обратиться в суд с жалобой? – вызывающе высокомерно изрек он.

Вмешательство Пентекостеса грозило обернуться ссорой с Полидоро – удобный случай посчитаться за старые обиды.

– К чему столько пустых слов, Пентекостес? Кого вы хотите обмануть, кроме проституток и сутенеров? – ответил Полидоро, приготовившийся к схватке: не верил он, что слова этого человека разрубят узел.

Пентекостес уступил, пытаясь скрыть собственное замешательство. Дружба с семейством Алвесов, особенно с Полидоро, обязывала его к сдержанности, даже невзирая на престиж и служебный долг. К тому же и время поджимало: давно пора ему сидеть в кабинете и защищать интересы города.

Слова Пентекостеса побудили многих вернуться в «Ирис». Все еще глядя на плакат, который никто не догадался снять, Полидоро вдруг заметил, что остался один. Подумал, что Виржилио, знаток стратегии, почерпнутой из книг о войне, должен был остаться рядом с ним.

– Враг начал сжимать кольцо осады, – сказал Полидоро. – Хотят посадить нас на хлеб и воду, верно, Виржилио?

Его успокоило воспоминание о Библии. Евреи, защищая своего единого Бога, тоже жизни не жалели.

Думая о клеветнических обвинениях в адрес Каэтаны, Полидоро не удивился молчанию Виржилио, обычно такого говоруна. Наверное, он старается извлечь из памяти примеры, которые можно было бы использовать в борьбе с врагами. Надо согласиться с ним в том, что, как только удастся обезвредить Додо, остальные противники сами сложат оружие.

– Чем мы их встретим? – стоял на своем Полидоро. Историк словно онемел. Такое поведение граничило с эгоизмом, отсутствием солидарности.

– Вы слышите, Виржилио? Обеспечьте немедленное отступление врага, если понадобится, мы скальпелем вскроем гнойник.

Все еще глядя на плакат, Полидоро решил дать возможность Виржилио реабилитировать себя. В особенности потому, что убедился: самая драматическая ситуация нуждается в союзах и союзниках.

Виржилио пребывал в молчании, выказывая безразличие и трусость. Покинутый другом, Полидоро счел необходимым посмотреть на учителя в упор. В состоянии ли он выдержать его стальной взгляд? Но, повернув голову, не увидел Виржилио: тот исчез вместе со всеми.

– Куда удрали эти сукины дети?

Полидоро заподозрил, что его помощники юркнули в кинотеатр через боковую дверь, хлопавшую на ветру приближалась непогода.

Он не тронулся с места. Хоть его и страшило одиночество, присоединиться к остальным он не решался. Не мог предугадать, какие сети плетут для него по отдельности Додо и Каэтана с одной и той же целью – заполучить его в плен. В любой обстановке он ощущал себя жертвой этих двух женщин. Никогда Каэтана не позовет его к себе, чтобы обнять и тем самым вернуть ему жизнь или хотя бы пролить слезинку в память о былой любви.

– Ладно, пусть плакат повисит, пускай все посмотрят, – мстительно изрек он.

Хотел было уйти, но устыдился. Как вожак разбредшегося стада, он должен был собрать его снова, ибо он отвечает за все глупости, которые эти люди могут совершить. Поражение в «Ирисе» вернет его в объятия Додо.

Думая об этом, Полидоро столкнулся вдруг с Франсиско, и тот выразил ему свое восхищение.

– Можно узнать причину?

– Я всегда восхищался победителями, – сказал буфетчик, уверенный, что угодил хозяину.

Полидоро почувствовал, что ангел-хранитель в лице сплетника Франсиско простер над ним свои крыла. Не всегда можно выбирать, чье тепло укроет тебя подобно дерюжному покрову, во всяком случае, встреча с Франсиско – добрый знак. Надо во что бы то ни стало преодолеть одиночество. Хлебнув горького с друзьями, Полидоро теперь грелся под солнцем надежды. Он протянул руку Франсиско.

– Пойдемте со мной в «Ирис». Вы – мой гость.

В эту субботу учителя обуяло великодушие. В отличие от поэта Гомера, который всегда вызывал представление о древнем тезке Виржилио и которому нужен был светоч, дабы различать тени, Виржилио сам взялся освещать сцену кинотеатра «Ирис».

Он начал тренироваться накануне. Вызванная им игра света и тени поразила его воображение. Ведь он вечно от кого-то зависел, чтобы преодолеть границы и насладиться новыми видениями и сказочными пейзажами, а теперь он мог просто поднять глаза и видеть грустный склад рта и пышные груди Каэтаны. Или, скажем, маленькую хрустальную вазу – часть реквизита.

Каэтана запретила направлять свет прямо ей в лицо.

– Для такой артистки, как Каэтана, достаточно половины освещенного лица, – наставлял его Князь Данило, также опасавшийся пасть жертвой прямого луча прожектора.

Понимая всю тонкость борьбы с таким противником, как тьма, Виржилио попросил, чтобы его научили менять предохранительные пробки, но ни разу у него это не получилось. Наконец он смирился со скудными возможностями кинотеатра и пределами собственных талантов.

Вениерис с трепетом ожидал публичного признания его трудов.

– В котором часу откроют двери для зрителей? Утром, после бессонной ночи, с помощью Мажико и батраков Полидоро навесил от крыши до земли разрисованные полосы холста. Без груза на нижнем конце они хлопали о стены, искажая образ роскошного здания. Ложная дверь делала скромный кинотеатр похожим на маленький театр комедии.