Говорящая собака

– Пики?

– Никаких эмоций.

Стало быть, трефы, что еще остается? Следующий заход.

– Картинка или туз.

– Нет, – заметил Пучок.

– Пятерка или ниже.

– Ничего.

– Помните, вы не должны отвечать, – оттягивал я время. – Только когда я скажу: «Вот ваша карта» – и запишу ее. Восьмерка или ниже?

– Холодный, как огурец, – сказал пес, который вряд ли был на короткой ноге с огурцами. Насколько мне известно, в собачьем рационе они не предусматривались.

Стало быть, по методу исключения, оставалась девятка треф.

– Вот ваша карта, сказал я, придвигая к себе листок бумаги и взяв карандаш.

Я уже стал записывать карту, когда услышал слова Пучка:

– Он ни капельки не вспотел.

Я наспех заштриховал записанное.

В чем дело? Почему он так хладнокровен? Любого проберет дрожь или пот, когда дело идет о ста тысячах.

– Вас не беспокоит проигрыш? – спросил я.

– Ничуть, – непринужденно ответил Майлс, слегка улыбаясь и откидываясь в кресле.

– В таком случае здесь может быть проблема.

– Так какая карта? – с нотками злорадства в голосе спросил Майлс.

– Что за карта, что за карта? – забормотал Пучок, смущенно виляя хвостом.

– Гм.

– Это не карта, – заметил Майлс.

Тут я понял, что попал. Мой метод не действовал, когда я играл против того, кто эмоционально не переживал потерю денег.

– Ладно, – сказал я, демонстративно протягивая ему запястья для наручников. – Сажайте.

– Уже сдаетесь? – усмехнулся Майлс. – В таком случае фонд «Прозрение» будет вам чрезвычайно благодарен.

– За что?

– За вложение ста тысяч фунтов на их счет. Я уже заранее расстался с этими деньгами – они были предназначены на благотворительность. Вы садитесь в тюрьму, а дети в Африке избавляются от катаракты, так что все довольны. Деньги переходят к тем, кто в них нуждается и их заслуживает.

Пес притиснулся ко мне, жарко дыша.

– Это здорово, – сказал он. – Жалко слепых детей.

И он был прав.

– И что случилось бы с этими детьми, если бы я выиграл? Неужели вы не выделили бы им эти деньги?

– Нет.

– Но почему?

– Я филантроп, а не социалист, который мечтает раздать все свои капиталы. Существует предел персональной ответственности даже для финансовых набобов. Я уже давно собирался выделить им эту сумму, они идут у меня пятнадцатыми в списке. Четырнадцать организаций уже получили свое. Вы исчерпали мой лимит, полтора миллиона в год – это сумма, которую я могу себе позволить тратить на благие цели.

– Вы еще не выиграли, – сказал я. Ничего себе, я, оказывается, отбирал деньги у слепых африканских детей. О боже, теперь мне нужно, во что бы то ни стало, выиграть миллион сто тысяч фунтов.

– Мне кажется, я все-таки выиграл, – сказал адвокат.

– А что случилось бы, если бы вы проиграли?

– Я даже не задумывался об этом, мистер Баркер, – усмехнулся он.

– Скольким детям можно спасти зрение на эту сумму?

– Десяткам тысяч. Думаю, каждая операция стоит около двух тысяч фунтов.

– И вы готовы были отдать эти деньги мне.

– Я смотрю на это несколько по-другому. И в отличие от вас не призываю никого «принять мою точку зрения», как вы там говорили в начале нашего разговора.

– Нет, вы собирались поставить на карту здоровье тысяч детей. Не кажется ли вам это чересчур эгоистичным?

Майлс чуть зарделся. Краснеющий адвокат – это нечто новое.

– Он стал потеть, – тихо сообщил Пучок. Но я и сам видел это. Он отвел глаза, скрестил руки на груди – все признаки волнения налицо.

– Я не собирался проигрывать пари, потому что вы не можете угадать карту!

– Ну, теперь я начинаю думать другое. – Он был у меня на мушке. – Ну-ка, попробуем еще раз. Начнем все снова. Вам просто надо осознать, что значит проиграть. Если я угадаю карту, деньги пойдут на игру. Если нет, тысячи детей получат шанс увидеть мир. Это червы?

– Он весь покрылся потом! – возликовал пес. – И сердце у него застучало.

Меня и самого бросило в пот. Еще бы. Слепые дети. Я же не последний подонок.

– Трефы?

– Успокоился, – сообщил пес.

– Значит, червы, – констатировал я.

– Нога у него затряслась мелкой дрожью, – заметил пес.

Я и сам это видел.

– Это картинка или туз.

– Жми его, дави! – подзадоривал пес.

– Не будь свиньей, – одернул я его.

– Прошу прощения.

– Король или выше.

– Утих, – доложил пес, – но не очень.

– Дама, – сказал я.

– Гав, гав, гав! – обрадовался Пучок. – Вот он, детка!

– Значит, это валет червей.

– Успокоился. Похоже, это была дама.

Я написал на листке «дама червей» – в этот раз я не стал рисовать карту, после первой неудачной попытки уверенности у меня поубавилось.

– Вот ваша карта, – придвинул я ему листок. Теперь мне не нужно было подтверждения Пучка – Майлс заметно побледнел, ознакомившись с содержанием листка. Вот теперь у него был надлежащий вид. Такой, как и должен быть у человека, только что проигравшего сотню тысяч.

– Ну… я… – замямлил Майлс, с которого сразу сошел весь лоск.

– Я же говорил, – сказал Пучок.

Возможно, адвокат слишком долго жил в прагматичном Южном полушарии, возможно, «мое слово закон», усвоенное с университетской скамьи, было забыто, или, может быть, он просто был слишком умудрен опытом, в любом случае денег я так и не получил – ни денег, ни даже твердого обещания, что они будут моими. И вообще, я не ощущал твердой уверенности, что Майлс готов с ними расстаться.

Спорить не приходилось: я был не в том положении, чтобы отстаивать свои права. Достаточно было уже и того, что я доказал свои возможности, точнее, наши с Пучком возможности. Теперь ему были нужны гарантии, что я действительно разбираюсь в покере, что я, говоря профессиональным языком, «лошадка», на которую можно поставить сто тысяч. «Лошадкой» в покере называется тот, кто играет на чужие деньги, вроде брокера на бирже. В покере много таких звериных терминов. Например, 500 фунтов называются «обезьяной». Но, чтобы поставить их в игре, не нужно идти в зоопарк за североафриканской бесхвостой макакой по имени магот. Впрочем, я отвлекся.

Вначале мы заказали колоду карт, и я в десять минут разбил его в игру под названием «семикарточный стад».

– У меня был зажат туз, – заявил он, объясняя, почему поставил на кон все свои спички. – Я думал взять на следующей сдаче.

– Но ведь у вас нет чувства, что будто вы играете на деньги? – сказал я, ссыпая в карман спички по старой привычке забирать выигрыш со стола сразу. – Что и требовалось доказать. Так что собака, сами видите, здесь ни при чем. Я профессиональный игрок.

– Еще бы, – фыркнул Майлс, – вам только и осталось, что играть на спички.

Затем он настоял, чтобы мы сходили в бизнес-центр отеля, где располагался интернет-клуб.

Оказалось, что в Рождество играющих в интерактивный покер еще больше, чем в обычные дни. Впрочем, как это ни печально, я как раз один из таких людей, которые «не пропускают» и праздников.

Здесь я еще раз продемонстрировал Майлсу свои способности, поднявшись за три часа игры до четырех тысяч от начальной ставки в сотню. Кажется, мой спонсор был удовлетворен таким результатом.

Естественно, опять-таки Пучок здесь был ни при чем. Не мог же он разнюхать по проводам, что на уме у моего противника. Кстати, в покер в интернете играют далеко не одни новички.

Мы сидели в утонченной обстановке гостиничного ресторана, разрушая эту утонченную обстановку своими клоунскими рубашками. Пучок остался спать в номере Майлса, приняв в качестве снотворного пару стейков.

После обеда, несмотря на сытое благодушие, я почувствовал, что Майлсу что-то не дает покоя. Первое, что я мог предположить: он чувствует дискомфорт, имея в перспективе расставание с сотней тысяч фунтов, которые должен доверить отпетому мошеннику. Я решил попытаться успокоить его.

– Знаете, ваша мама был чудесной женщиной. И мы ладили с ней. Я сделал все, что мог.