Карьеристки

— И какова Ровена! Ну-ка отойди, дай поглядеть, — сказал Питер.

Ровена отступила на шаг, беспокоясь, что толпа наблюдает за ней, в том числе и несколько сторонников Джилберта Она разволновалась, заметив дружеский взгляд Питера Кеннеди. И тут же изобразила сияющую улыбку.

— Дух захватывает, — признался Питер после паузы, показавшейся ей вечностью. — Джеймс, а тебе, дьявол, везет.

Дрожь восторга пробежала по Ровене. Кажется, он говорит искренне.

— Ну что, дорогой, пойдем, у них дела, — улыбнулась Топаз. «И у нас тоже, — подумала она. — Где-нибудь, где потемнее и безлюднее».

— Это точно, — сказал Питер, ласково сжав ее руку. Он кивнул Ровене. — Но попозже нам надо будет встретиться с мисс Гордон. Я принял решение.

— Пошли, Ровена, выпьем шампанского, — предложил Джеймс.

Топаз веселилась вовсю. Гремела музыка, еды полно, и рядом Питер, как же не наслаждаться! Они побывали в видеозале, у прорицателя, у графолога, сказавшего, что Питеру можно доверять и на него надеяться, а у Топаз он обнаружил отличное чувство юмора.

— Интересно, а почему не предсказывают ничего плохого? — размышляла потом Топаз.

— А в тебе нет ничего плохого, — засмеялся Питер. Они наткнулись на совершенно пьяную группу соотечественников Топаз, которая безуспешно попыталась научить Питера песне «Звездный флаг» и танцевать щека к щеке под музыку камерного квартета.

— Ну наконец-то тебе понравился один американский обычай, — пошутила Топаз.

— О, мне много чего правится американского. — Питер Кеннеди запустил руку под платье Топаз.

Потом целовал ее у костра, а она чувствовала, как ее захлестывает неподдельное счастье. Когда она отчаянно билась в Нью-Джерси, пытаясь привлечь к себе внимание семьи, добиться популярности в школе, что-то сделать в жизни, она и не мечтала о таком. Здесь у нее друзей — не счесть, и англичан, и американцев. Она возглавляет студенческую газету, у нее есть лучшая подруга, на которую можно полностью положиться, и парень, в которого она по уши влюбилась.

— Ты для меня целый мир, — сказала она, еле дыша, когда они перестали целоваться.

Питер ласково погладил ее по волосам.

— Ты невероятная, — сказан Питер.

Она более невинна, чем кажется.

— Пойдем внутрь. Мне надо найти Ровену, и я не хочу, чтобы ты здесь простудилась.

— Хорошо, — согласилась Топаз, с обожанием глядя на Питера.

Ему такой взгляд не понравился. Почему она смотрит на него так преданно? Он же не отец ей в конце концов.

Смех. Улыбки. Аплодисменты. Шутки. Ровена включила автопилот. Уже три часа она выслушивает всякую чепуху, уши вянут от комплиментов — какая она сегодня потрясающая, но Ровена держалась стойко.

Всем женщинам-политикам приходится терпеть то же самое. Мужчинам куда проще, не надо надевать туфли на высоких каблуках.

— Хочешь пить? — Крис Джонсон через толпу новичков пробирался к ней.

Крис был в ее команде, умный, хороший парень с гривой каштановых волос, придававших ему сходство с молодым Альбертом Эйнштейном.

— О, ты просто спас мне жизнь, — с благодарностью сказала она, глотнув освежающего напитка. — Как там дела?

— Все о'кей, — закивал он. — Наши наливают двойную дозу…

Ровена улыбнулась. Такая щедрость — старый способ добиться популярности у избирателей.

— Не мои же деньги, — хором сказали они с Крисом и рассмеялись.

Ровена медленно допила, радуясь передышке, и расправила нежный шелк платья. Одному Богу известно, как она не порвала его в толпе. Она любила это платье, сохранявшееся несколькими поколениями семьи. Хотелось бы увидеть и свою дочь на таком же балу в нем. Это лучше, чем появиться в полуголом виде, как Топаз.

— Ровена! — окликнул Питер Кеннеди.

Она резко повернулась и увидела его возле колонны, перевитой золотистыми узкими лентами и листьями плюща. Он прислонился к стене, черный пиджак для торжественных случаев слегка помялся от объятий с Топаз.

— Привет, Питер, — сказала Ровена, вспыхнув. — Ну как, развлекаешься?

Он рассеянно кивнул.

— А ты не могла бы мне уделить минут пять? — спросил он.

Боже, какая она красивая, подумал Питер. И совершенная противоположность Топаз. Ровена так отчаянно смущалась, краснела, избегала его, что он уже ощущал знакомую дрожь… Ровена Гордон — это вызов для него, и гораздо больший, чем ее подруга. Девственница. Преданная Топаз. Или, во всяком случае, так говорят.

Она боролась с собой. Она хотела его.

— Конечно, — кивнула Ровена. Огляделась, посмотрела на веселящихся студентов, заполнивших каждый дюйм главного здания. — Может, пойдем в кабинет? — она жестом пригласила Питера за собой.

Ровена завела его под лестницу и набрала код. За дверью оказалась комната-шкаф — этакое архитектурное излишество, закрытое от глаз публики. Место для библиотекаря, казначея, секретаря организации, и только здесь они могли сейчас поговорить.

Питер закрыл дверь и тихо присвистнул.

— Пещера Али-Бабы, — протянул он.

Ровена покачала головой:

— Едва ли. Здесь даже не обогревается. Несколько компьютеров, папок для бумаг и банки из-под пива. Вряд ли они свидетельство несметных богатств.

Ровена не могла смотреть ему в лицо, внезапно оказавшись не в толпе, а наедине с ним. С мужчиной своей лучшей подруги.

«И как ты только можешь быть с Топаз! — сердито думала Ровена. — Ты ведь совсем другой!»

— Ты сказал, что принял решение, — проговорила Ровена старательно холодным тоном.

— Да, — согласился он. И подошел к ней ближе. Девушка почувствовала слабый запах туалетной воды. — Ты меня уговорила. Я, конечно, не смогу активно поддерживать тебя, но перестану — Джилберта. Завтра сообщу ему.

У Ровены гора свалилась с плеч. Он вручал ей победу на выборах. У Джилберта Докера нет ни малейшего шанса без помощи Питера Кеннеди. Бесталанный, несобранный, с дурацкими взглядами. На следующей неделе, во время дискуссии по феминизму, она покажет, что он такое.

— Я не знаю, как тебя благодарить, — Ровена сияла от счастья.

Питер еще на шаг подошел к ней.

— Но я знаю. — Он наклонился и легонько поцеловал ее в губы.

Через секунду Ровена отпрянула. Но секунда оказалась слишком долгой, достаточно долгой, чтобы Кеннеди успел почувствовать вкус ее мягких губ, обрадовавшихся поцелую. Сквозь свою рубашку и ее платье он ощутил, как напряглись ее соски. Глаза Ровены предательски сияли, дыхание прерывалось. Желание пронзило Питера. Топаз Росси — опытная страстная любовница, но робость Ровены, неуверенность — нечто иное. Ему хотелось обладать ею, научить сексу. Он никогда не имел дела с девственницами, и одна эта мысль невероятно возбуждала.

— Что ты делаешь? — прошептала Ровена. — А как же Топаз?

Питер чуть не сказал: а что Топаз? Но вовремя остановился.

— Я знаю, что виноват, — признался он, раздевая ее взглядом. О Боже, она краснеет с головы до ног. Как мило. — Топаз замечательная девочка, я обожаю ее. Но… но я не могу справиться с чувством к тебе.

— Топаз моя подруга, — продолжала Ровена.

Она хотела его, Боже.

— У нас нет будущего, — сказал Кеннеди. — Ты сама знаешь. Она американка, хочет в жизни не того, чего хочу я. А мы похожи, Ровена, и у нас есть шанс быть вместе. Давай я поговорю с Топаз и все объясню.

— Нет-нет, — покачала головой Ровена. Ей даже дышать было трудно. Услышать от Питера слова, о которых она столько мечтала, боясь себе признаться… — Оставь меня, я не могу… мы не должны… — Она распахнула дверь и со слезами на глазах выскочила из комнаты.

Питер Кеннеди смотрел ей вслед.

«Ну, уже недолго», — подумал он.

4

Воздух казался напряженным до густоты. Ровена сидела на скамейке. Ее красивое лицо точно окаменело. Похоже, она со всей серьезностью слушает путаную речь Джилберта Докера, пытающегося изложить свою точку зрения.

Сейчас он говорил о том, как неправильно феминистки толкуют шутки мужчин по отношению к женщинам-коллегам, стоящим на более низких ступеньках служебной лестницы. Толпа из подвыпивших игроков в регби, гребцов из Ориел возбужденно вопила, радуясь каждому сексуальному намеку. Обычно писклявый голос Джилберта странным образом обрел силу, парень явно испытывал удовольствие от собственной речи. Лицо покраснело, оратор вспотел от жары. Ровена заметила: Джилберт раздражает не только ее.