Позволяю любить

Юноша с нетерпением ждал вердикта: по большому счету в эти минуты продюсеру одним росчерком пера предстояло определить, суждено ли Анатолию Барсову проснуться вскоре богатым и знаменитым, либо он так и останется прозябать там, где он есть сейчас, — на кислых задворках эстрадной сцены.

Жаль парня.

— У тебя очень хороший голос, — медленно произнес Виктор, стараясь подобрать именно те слова, которые бы наиболее объективно отразили его мнение и по возможности смягчили бы юношеские раны. — Даже, знаешь, слишком хороший. А потому… — Виктор громко вздохнул (который уж раз за сегодняшний день?). — А потому, не обессудь, не пойдет. Неформат.

— Как это — неформат? — удивленно всполошился тот.

— Очень просто — с таким голосом в опере петь, а не попсу на нашей эстраде, — пояснил Виктор. — Ты ж сам потом не захочешь труляляшки забивать под фанеру. Еще и мне претензии высказывать начнешь…

Юноша не успел расстроиться, потому что сначала не на шутку обиделся. Стоял молчал, надменно поджав губы.

— Впрочем, на нашей студии, если есть желание, можешь записываться, — предложил Виктор. — Но предупреждаю: раскручивать не стану, это бесполезно. По крайней мере в том виде, в каком сейчас твои записи, они раскупаться не будут. И гастроли будут пустые, на «чёсе» ни ты, ни мы не заработаем. В общем, кругом провал. А мы делаем «мыло». Низкосортный, если угодно, культмассовый ширпотреб… Такова наша эстрада, а хороша она или плоха, такого вопроса не стоит. Наш критерий — прибыльность…

Барсов ушел явно расстроенный. Да и Виктору, как всегда после таких разговоров, было не по себе.

А что поделаешь? Попытки перевоспитать зрителя и привить ему хороший музыкальный вкус (как глупо, по-советски звучат такие слова!), заставить его слушать классику или хоть что-нибудь неизбитое — чистейшая ерунда, замысел, который ни к чему хорошему не приведет. «Пипл» всегда будет «хавать» то, к чему давно привык, всякую ересь типа «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я…», а Виктор, ежели примется за таких вот Барсовых, быстро разорится. Пожалуйста, если этот мальчик так сильно желает, пусть сам пробивает себе стену — хоть головой, хоть подручным танком. Но он, Виктор, извините, не танк и несовременными несвоевременными глупостями заниматься не станет. Оптимизм иссяк. И возраст не тот.

Порой он и вправду чувствовал себя ужасно старым, хотя газеты писали, что он — один из самых молодых миллионеров в новой России. Холостяк, тридцать три года, огромное состояние. Многие охотницы за богатыми мужьями мечтали заполучить его в свои цепкие лапки.

Вот и Ника сегодня как с цепи сорвалась, устроила безобразную сцену. Но он, пожалуй, не сердится. После таких вздрючек в крови адреналин играет, это как шампанское. В такие моменты в голову обычно приходят правильные решения, заключаются наиболее выгодные контракты, студия получает самых нужных людей, а ненужные будто по заказу выказывают такую дурь, что после один за одним появляются шикарные поводы дать им от ворот поворот. Похоже, Ника приносит ему удачу, она — талисман.

Виктор усмехнулся от такого сравнения. Хорош талисман — безмозглая блондиночка, смазливая мордашка, аппетитная фигурка… кричит и скандалит, как обворованная торговка на «блошином» рынке…

— Неужели не прокатит? — Юрий неодобрительно покачал головой по поводу ушедшего парнишки.

— Никак. Во всяком случае, сейчас. Может, в дальнейшем что-то и изменится.

— Когда, Вить? Что такое может измениться на нашей вшивой живодерне, чтобы ты вдруг взялся раскручивать такого вот талантливого провинциала?

— Не знаю. Пусть не скоро, но хоть что-то же все-таки должно измениться…

— Да ни черта ничего не изменится! — Юрий огорченно всплеснул пухленькой ладошкой. — И ты сам прекрасно это знаешь. А парню этому не с голосом не повезло — нет, ему не повезло с тобой.

— Это точно, — легко согласился Виктор. — Со мной ему ни капельки не подфартило! Кабы на моем месте кто-нибудь потолковей сидел, например ты…

Эх, зря он так! Юрий, в конце концов, не виноват в том, что некая визгливая блондинка закатила тебе утром болезненную пощечину…

И без того отлично, когда твой зам так тебя понимает. Не надо лишних слов, не надо ничего объяснять и по сто раз разжевывать. Перебросились несколькими лаконичными фразами — и все друг другу ясно.

А ты на него вызверился…

— Ты просмотрел контракт с «Арденом»? — спросил Юрий, словно никаких резкостей от Виктора в его адрес и не звучало.

Каков молодец! Настоящий друг!

Почему-то Виктор еще больше приуныл.

— Да. Условия неплохие. Но все же пусть юрист ознакомится.

— Угу. Прямо щас и отнесу. Давай бумаги. — Юрий поднялся.

Идиот!

Чертов барбос! В голове — большая дырка! Как можно было забыть такой важный документ дома?!

Виктор гадливо поморщился, вообразив, какой Ника может устроить спектакль, когда завидит пришедшего Юрия. Зрителей прибавилось — сам Бог велел повторить шоу на бис. Но и откладывать дела из-за глупой девчонки тоже не стоит.

Вернувшись домой, Виктор первым делом нашел нужный документ и передал его Юрию. Кажется, можно потихоньку исчезнуть.

Однако его насторожила непривычная тишина. Странно, Ника не выскакивает навстречу, не кричит, не бросается с оскорблениями. А она всегда бросается — не ругаться, так обниматься.

Что-то тут не то, не в характере Вероники так легко отступать от задуманного. Виктор вызвал охранника, тот ответил, что Вероника как удалилась в спальню, так оттуда не выходила.

Предчувствие подсказывало — надо туда. Только почему-то страшно вдруг не захотелось.

Юрий заметил замешательство друга.

— Иди-иди, — сказал он Виктору. — Я здесь побуду, внизу.

Виктор поднялся на второй этаж, сердце камнем сдавила мутная тревога. Зашел в спальню — и сразу все понял.

Зачем, Ника?

Нет, она не отказалась от задуманного. Вероника настояла-таки на своем — правда, сделала это самым бестолковым способом, на который была способна: она решила пугануть его эпатажной попыткой самоубийства. А что может быть эффектнее, чем горсть лекарств?..

Ника лежала бездыханно, сознание уже покинуло ее. «Все же актриса из нее никудышная, — мелькнула в голове неуместная мысль, — впрочем, режиссер получился бы дельный…»

Вокруг — живописный беспорядок, она — в эффектной позе: голова откинута назад, красивые волосы рассыпаны спелым сеном; вся загадочна, бледна и прекрасна. Рядом с ней Виктор заметил опустошенный флакончик из-под лекарства, а на самом видном месте — ну конечно, записка! Предсмертная, чтоб вы знали, записка!

Тьфу, дура! Дура! Дура! Трижды дурная дура!!!

Записка была написана ярким фломастером, текст гласил: «Ты еще пожалеешь». Выведено аккуратным почерком. Несколько раз переписывала. Возможно, и содержание письма изменяла.

Виктор поднял пузырек, поднес к глазам. Пентобарбитал. Что за гнусное пойло? Кажется, снотворное.

Виктор сделал все, что было в его силах. Лучшая клиника, лучшие врачи, лучшие препараты и лекарства. Но врачи — не боги, и медицина не всесильна.

В своем спектакле, рассчитанном на одного только зрителя, она детально расписала все действия, все акты этой страшной игры со злой теткой-смертью. Не рассчитала только времени наступления антракта — и переборщила с дозой. Организм не выдержал. Врачи вынесли неутешительный диагноз: острая почечная недостаточность, и никто из них не только выздоровления не гарантировал, но даже не прогнозировал вероятности выздоровления.

— Я не хочу умирать!.. Я только напугать тебя хотела!.. — рыдала она в реанимационной палате на гемодиализе. А потом — истерично хохотала и бросала в лицо Виктору страшные проклятия и оскорбления. Потом снова рыдала и в мольбе протягивала к нему руки. «Спаси меня! — кричала она. — За мной скоро придут. Не отдавай меня им!..» И — закатывалась в бурном хохоте.