Дашенька(СИ)

- Меня зовут Даша, - совершенно смутившись от последней догадки и вдруг обострившегося комплекса социальной несостоятельности, поспешила сказать Даша. - Я же утром не ответила...

- Ах да! - широко и доброжелательно улыбнулся Сергей. - Ну, вот и состоялось знакомство! Ну что, идем его отмечать?

Даша радостно заулыбалась и вбежала по ступенькам прямо в распахнувшуюся перед ней дверь. Самым приятным ей показалось то, что сама улыбка на ее лице была словно нежданным и редким гостем; она была такой непривычной мимикой, что в мышцах ощущение было такое, будто они выполняли какую-то зарядку, новую и очень приятную.

Квартира оказалась однокомнатной и совершенно по-холостяцки неуютной и неприбранной. Самая проста, но добротная мебель, очевидно старый и немодный палас, дорожки в коридоре, короткие занавески на окнах вместо элегантных гардин... К ступням в застиранных носочках на каждом шагу приставали незаметные глазу крошки... Но это было самое замечательное, самое престижное, приличное и человеческое жилье, которое Даше доводилось в своей жизни видеть.

Пищеблок был обставлен почти скудно, посуды и техники было минимум, но, очевидно, причиной тому были не финансовые затруднения - холодильник был новый, импортный и почти битком набитый продуктами, пусть и полуфабрикатами - от замороженных магазинных пельменей в морозильнике до колбасы, сыра и молока в холодильном отделении. Похоже, он - впрочем, как подавляющее большинство мужчин, - не блещет кулинарными способностями и питается яичницей и бутербродами.

Сергей включил электрический чайник, нарезал батон, сыр, колбасу, поставил на стол масло, затем порылся в небольшой спортивной сумке и выудил ранее упомянутую плитку шоколада.

Сидевшая за столом без признаков скатерти Даша прилагала все усилия, чтобы не захлебнуться собственной слюной и не выдать своего состояния, предшествующего голодному обмороку.

Какой счастливый сегодня день у Даши! Да, для некоторых людей наличие еду - уже счастье и есть.

Сергей бросил в большую чашку пакетик "Липтона", залил кипятком и поставил перед ней.

- Так, ты давай, налетай! Я присоединюсь минут через пять. На стройке работаю, искупаться после смены - первое дело!

Даша кивнула, зажав ладошки между коленками, но когда он скрылся в ванной, бороться с голодом уж не осталось ни мочи, ни стимула. Щуря глаза, как кошка, она принялась запихивать в рот продукты и глотать, почти не жуя. Ее состояние поймет лишь тот, кто когда-нибудь по-настоящему голодовал в течение продолжительного времени. Булочка, съеденная минут сорок назад, не удовлетворила, а лишь раздразнила аппетит.

Искупался Сергей и впрямь быстро, и скрылся в комнате, откуда послышалось жужжание фена.

Даша окинула взглядом стол и вздохнула: жаль, что нельзя, как верблюд, наесться впрок; маленький желудок плохо питающегося ребенка заполнился очень быстро, а глазам хотелось еще, - вот напасть!

Даша снова по-детски сложила ладошки между колен и по привычке сгорбилась на стуле.

- О! Молодец, ребенок! - воскликнул Сергей, входя в кухню и усаживаясь по другую сторону стола. - Отменный аппетит - признак крепкого здоровья!

Он тоже принялся обедать, а Даша наблюдала и думала, что вот ведь удивительная штука: взрослый чужой дядька, а никакой тревоги не вызывает! А ведь обычно Даша шарахалась не улице не только от взрослых мужчин и женщин, но и от кошки или мирно переваливающегося на птичьих лапках голубя, бредущего по тротуару.

...Она с удовольствием отвечала на его вопросы о том, в каком классе она учится, какие книжки читает и какие мультики смотрит, хотя и пришлось уклончиво объяснять, что телевизора у них нет, зато книги она брала в школьной библиотеке... Затем с увлечением слушала о стройке, как опасно работать на высоте, до чего тяжело и оттого почетно... было в прошлом веке. А теперь Сергей, скорее, продолжал династию: на стройке трудился его отец, двоюродный дядя, дед, прадед... Вроде дань предкам отдавал. Впрочем, ему не лень было тащиться два часа на электричке в любую точку Москвы или области; дорогу потерей времени он не считал, поскольку оно было полностью в его распоряжении - спешить ему было решительно некуда, жил он один, не имел ни жены, ни детей, ни болонки, так что каждая поездка для него лишь предоставляла возможность почитать или поразмышлять о прекрасном, высоком, вечном... Рассказал о своем двенадцатилетнем двоюродном племяннике-балбесе и посоветовал непременно учиться - и учиться хорошо. Это самая прямая дорога к выходу в люди.

- О, надо же, как мы с тобой заболтались, - заметил Сергей, посмотрев в окно, где солнце, в своем обычном режиме, мирно клонилось к закату, пронизывая далекие высотные дома золотом лучей. - Тебе домой пора, мама волноваться начнет.

Настроение Даши мигом свалилось ниже плинтуса при упоминании матери и необходимости возвращаться из благодатной атмосферы чужого и, что важно, трезвого образа жизни в воняющее алкогольно-кислыми рвотными массами родительское гнездо.

Сергей за несколько часов беседы ни разу не спросил о матери. Наверное, из врожденной деликатности. Ведь утром он получил о ней краткую, но весьма емкую характеристику.

Пришлось покориться судьбе и возвращаться домой. Но, к счастью, квартира оказалась совершенно пустой. Алкоголики, бросив жуткий бардак на кухне, пошли кутить за пределами "хазы". Ну и чудненько! Надька частенько исчезала на сутки, а то и двое, и в такие моменты Дашу даже чувство голода тяготило меньше. Главное, что никто не трепал нервы.

Самодисциплинированная девочка выполнила немногочисленные домашние задания, затем почитала немного - единственная отрада в жизни, честное слово! - и вновь радостно вздохнув от осознания отсутствия матери, забралась в постель. Такой довольной она себя не чувствовала, наверное, никогда, а сегодня вроде как все в жизни хорошо: желудок не ворчит и не болит, не давая уснуть, как обычно; Надькой и не пахнет поблизости; а за стеной тоже спит человек, который - один из немногих - посмотрел на нее, как на человека, а не на отброс общества.

Сергей

III

Конечно же, я знал о соседях. Видел множество раз оборванную, опухшую от возлияний, женщину, от которой разило, как от помойки при спиртоперерабатывающем заводе. Знал и о том, что живет с ней дочка, маленькая забитая девочка. Но, собственно, какое дело мне было до них? Жаль ребенка, конечно, не посчастливилось, но... меня это мало трогало. Главное, мамаша не буянит на лестнице, не засыпает на коврике у моей двери, не ссытся в лифте - уже хорошо.

Проникся я к этой девочке... Даше - точно! - когда она расплакалась так... что у меня невольно сердце защемило. Прям все горе она выплескивала с этим криком. А вернувшись со смены, в тот же день, поговорил с ней. Она совершенно неиспорченный ребенок. Затюканный и несчастный, вот что.

Заинтересовался.

Столкнувшись у подъезда с соседкой с пятого этажа, завел разговор и как бы невзначай подвел к моим соседям. Алевтина аж руками всплеснула, - и давай возмущаться мамаше да сочувствовать девочке... - Даше, Даше, ну да! - и выплескивать информацию.

Когда увидел ее спустя несколько дней, понял, какой одинокой она была: в ее взгляде, издалека обращенном ко мне, было столько надежды и ожидания. А ведь я ей чужой человек. А она вот так просто взяла и привязалась ко мне, доверилась, и по этому-то выжидательно-просящему взгляду я и понял, что, кроме меня, у нее никого нет - я имею в виду, вообще никого, - ей не к кому пойти, некому рассказать, не от кого ждать помощи. Она беспомощна в силу возраста и не может обойтись в жизни собственными усилиями.

Я улыбнулся ей издалека, ободряя, и остановился у подъезда, поджидая, и она припустила бегом.

- Здрасте, дядя Сережа!

Улыбалась во всю ширь и не могла сомкнуть губ. До чего же она нуждалась в друге!

- Здорово, ребенок! Как в школе? Порядок?