Проси, что хочешь: сейчас и всегда (ЛП)

Эрик закрывает глаза.

- Почему ты мне не рассказала о том, что встречалась с Беттой?

- Потому что не посчитала нужным. Это касается только нас двоих.

- Вас двоих?

- Именно. И прежде чем ты начнешь возражать, позволь сказать тебе, что мой отец научил меня…

- Теперь мы заговорили об отце? Не впутывай сюда его!

Возмущаясь его реакции, я кричу:

- А почему я не могу говорить о своем отце, когда мне этого хочется?

- Потому что мы разговариваем о Бетте, а не о твоем отце.

- Ты придурок, тебе это известно?

Эрик не отвечает. И я, уже не сдерживаясь, продолжаю:

- Я собиралась сказать тебе, что отец научил меня не давать себя в обиду. Эта идиотка, если не сказать хуже, вздумала меня перехитрить. Она вела себя, как стерва, и хотела испортить мне жизнь. Что я должна была делать? Поздравить ее при встрече?

Не взглянув на меня, Эрик хватается за голову.

- Я не говорю, что ее надо встречать с распростертыми объятиями. Я просто хочу, чтобы ты не имела с ней ничего общего. Не приближайся к ней, и мы сможем жить в мире и спокойствии.

- А как же сегодняшний вечер? Эта…, эта… бессовестная змея посмела подойти к нам в темной комнате. Она прикасалась к тебе. Она трогала своими грязными руками твое тело, и я, не зная, кто она, помогала ей в этом. Она лапала тебя прямо у меня перед носом. Она снова меня провоцировала. Снова играла грязно. Ты считаешь, что я и на этот раз должна была ей все простить?

Эрик молчит. Он удивляется тому, что только что услышал.

- Она была той женщиной, которая…

- Да, она. Эта гадина. Она была в той темной комнате! – в отчаянии кричу я.

Я слышу, как он чертыхается. Мой немец подходит ко мне сначала с одной стороны, потом с другой, и наконец шепчет:

- Уже поздно. Пойдем спать.

- К черту сон. Мы разговариваем. Плевать, который сейчас час. Мы с тобою разговариваем как взрослые люди, и я не позволю, тебе уйти лишь потому, что тебе не хочется обсуждать эту тему. Я только что сказала, что эта гадюка опять нас обманула. Она опять играла грязно.

Эрик нервно ходит по гаражу. Он изрыгает ругательства.

Внезапно его взгляд на чем-то останавливается. И тут я вижу свой желтый мотоциклетный шлем. О, нет! Я закрываю глаза и чертыхаюсь. Боже, только не сейчас! Эрик направляется к своей цели и, сбросив синюю пленку, орет:

- Что здесь делает этот мотоцикл?

Я тяжело вздыхаю. Этот вечер превращается из просто плохого в отвратительный. Я подхожу к Эрику и отвечаю:

- Это мой мотоцикл.

Он недоверчиво глядит на меня, потом на мотоцикл и цедит сквозь зубы:

- Это мотоцикл Ханны. Что он тут делает?

- Мне его подарила твоя мать. Она узнала, что я занимаюсь мотокроссом и…

- Невероятно! Это просто невероятно!

Понимая, какие мысли возникли сейчас у него в голове, я смягчаю тон:

- Эрик, послушай. Ханне нравилось заниматься тем же, чем и мне, а здесь у меня не было мотоцикла, и…

- Тебе не нужен этот мотоцикл, потому что ты больше не будешь заниматься мотокроссом. Я тебе это запрещаю!

Я возмущена. У меня начинает чесаться шея.

Кто он такой, чтобы что-то мне запрещать? Я решаю отстаивать свое право и отвечаю:

- Ошибаешься, курносенький. Я буду ездить на мотоцикле. Здесь, там и везде, где мне захочется. И к твоему сведению, как-то утром я уже каталась с Юргеном и его друзьями. Разве со мной что-то случилось? Неееееееееееееет…, но ты, как всегда, устраиваешь из всего драму.

Его глаза пылают огнем. Не очень-то у меня получилось убедить его. Понятно, что я сунула голову в пасть льва, но теперь уже ничего не поделаешь. Длинный у меня язык! Эрик глядит на меня. Он кивает головой и кусает губы.

- Ты скрывала от меня это?

- Да.

- Почему? Я полагал, что когда мы возобновили наши отношения, первое, о чем мы договорились, быть искренними друг с другом. Разве нет?

Я молчу. Я просто не могу ответить. Он прав. Я гадкая. У меня чешется шея. Чертова сыпь! Вдруг дверь в гараж открывается, и появляются Соня и Марта. Они глядят на нас, и Соня спрашивает:

- Эй, вы, что у вас случилось с мобильниками?

Я удивлена, встретив их здесь. Сколько сейчас времени? Но Эрик вопит:

- Мама, как ты могла отдать Джудит мотоцикл?

Женщина смотрит на меня. Я тяжело вздыхаю.

- Сынок, расслабься. Этот мотоцикл все равно простаивал у меня дома, а когда Джудит рассказала мне, что, как и Ханна, увлекается мотокроссом, я подумала и решила подарить ей его.

Эрик вздыхает и опять кричит:

- Сколько раз я должен вам повторять, чтобы вы не вмешивались в мою жизнь? Сколько?

- Прости, Эрик, но это моя жизнь! – обиженно встреваю я.

Марта, увидев гневное лицо брата, поворачивается к нему и орет:

- Не кричи на мать, это раз. Второе, Джудит – уже достаточно взрослая девочка, чтобы знать, что ей можно делать, а что нет. И третье, если тебе нравится жить в хрустальном дворце, живи, только не указывай нам, как нам жить.

- Заткнись, Марта! Заткнись! – шипит Эрик.

Но она подходит к нему и добавляет:

- Нет. Вас было слышно даже в доме. И должна тебе сказать, что понятно, почему Джудит не рассказала тебе ни о мотоцикле и об остальном. Как она должна была это сделать? С тобой же невозможно разговаривать. Ты же только и знаешь, что раздавать приказы и контролировать. Все обязаны делать только то, что тебе нравится, а иначе ты поднимешь такую бурю в стакане воды.

И, глядя на меня, спрашивает:

- Ты ему рассказала про меня и маму?

Я отрицательно мотаю головой, а Соня, закрыв рот руками, шепчет:

- Дочка, ради бога, замолчи.

Эрик, не веря своим глазам, смотрит на нас. Его лицо становится все мрачнее. Наконец, он снимает пальто. Ему жарко. Он кладет его на капот, ставит руки в боки и, глядя на меня устрашающим взглядом, интересуется:

- О чем это говорила Марта? Какие еще тайны ты от меня скрываешь?

- Сынок, не кричи так на Джудит. Бедняжка.

Я не могу вымолвить и слова. У меня язык прилип к небу, а Марта уверенно заявляет:

- К твоему сведению, мы с мамой уже несколько месяцев ходим за занятия по прыжкам с парашютом. Йес, вот я тебе и рассказала. Можешь теперь сколько угодно злиться и орать, братец.

Надо видеть лицо Эрика в этот момент.

- Прыжки с парашютом? Вы обе с ума посходили?

Они отрицательно мотают головами, и тут неожиданно в гараж заходит Симона с расстроенным лицом.

- Сеньор, Флин плачет. Он просит, чтобы вы поднялись к нему.

Эрик смотрит на женщину и отвечает:

- Почему Флин до сих пор не спит в такое время?

Он делает шаг, потом на секунду замирает, переводит взгляд на мать и сестру спрашивает:

- Что-то произошло? Почему вы обе здесь в такой поздний час?

Не дав им возможности ответить, он пулей выбегает из гаража и несется в комнату Флина. Соня идет за ним. Марта глядит на меня, и я ее испуганно спрашиваю:

- Что происходит?

Марта вздыхает.

- Солнышко, мне жаль тебе об этом говорить, но мой племянник упал со скейта и сломал себе руку.

Когда я это слышу, у меня подкашиваются колени. Нет. Этого не может быть!

- Как это случилось?

- Мы вам названивали по сто раз, но вы не брали трубки.

Бледная, как смерть, я таращусь на Марту.

- Там, где мы были, не было сигнала. Как он?

- Ничего, только все время твердит, что Эрик будет на тебя сердиться.

Пока мы проходим в дом, мое сердце тяжело стучит. Эрик не простит мне ничего из того, о чем сегодня узнал. Все тайны, терзавшие меня, одновременно вышли наружу. Это его сильно разозлит. Я знаю. Я это прекрасно понимаю.

Когда я захожу в комнату Флина, то вижу, что мальчику уже наложили гипс. Он глядит на меня, я хочу подойти к нему, но Эрик преграждает мне путь, говоря сквозь зубы:

- Как ты могла не подчиниться мне? Я же тебе сказал, что никакого скейта.

Меня трясет. Безостановочно трясет, и тоненьким голосом я шепчу: