Стеклянные цветы

Проходя мимо стоявшего напротив дома огромного снеговика, кивнула в его сторону.

— Вон — вылитый ты! Такой же холодный и бесчувственный!

Взбежала на крыльцо, свернула на кухню — через секунду появилась оттуда, вооруженная табуреткой и столовым ножом, и с воинственным видом направилась к снеговику.

На протяжении последующего часа Филипп поглядывал в окно и ухмылялся: баронесса фон Вальрехт, балансируя на табуретке, вдохновенно делала снеговику «лицо». Наконец она вернулась, грохнула табуретку об пол и ткнула пальцем в сторону окна.

— Пойди посмотри — теперь он совсем на тебя похож!

Получившееся изображение: нависшие, как у неандертальца, надбровные дуги, рот — узкой щелью, тяжелый квадратный подбородок — действительно имело с ним отдаленное карикатурное сходство. Но от того, чтобы прилепить снеговику большие уши наподобие ослиных, Амелия все же не удержалась.

— Ослоухий болван! — подтвердила она и, гордо выпрямив спину и задрав нос, двинулась к тропинке, ведущей к подъемнику.

— Эй, подожди! — догнал, обнял сзади за плечи, уткнулся лицом в пахнущую снегом и свежестью золотую гриву.

— Пусти! — Амелия задергала плечами — не сильно, лишь обозначая, что сопротивляется.

— Чего ты завелась, в самом деле! Ну… ну хочешь, пойдем вместе покатаемся! — Обычно он не баловал ее подобными предложениями.

— Ладно, пошли, — буркнула она все еще недовольным тоном. Чувствуя себя (не понятно, с чего) «обиженной стороной», тут же добавила: — На санках покатаемся, там места на двоих хватит!

О своем предложении Филипп пожалел, едва съехал пару раз вниз — Амелия, сидя в обнимку с ним на пластике, визжала так, что можно было оглохнуть.

Она была неправа — он тоже расслабился и отдыхал.

Впервые за многие месяцы Филиппа не грызло чувство вины. В этом сверкающем белизной и солнцем беззаботном уголке, казалось, созданном для того, чтобы забыть обо всех проблемах, оно как-то незаметно, постепенно растаяло. Он отдавал себе отчет, что оно еще вернется, и не раз, но пока просто бездумно расслабился и наслаждался каждой минутой.

Сад Эдема… Снег, солнце, никого вокруг — казалось, они не в центре Европы, а где-то на Аляске; жаркий огонь камина по вечерам, жаркая постель ночью. Мужчина и женщина…

Глава двадцать первая

Неприятности начались на десятый день. Начались с мелочи: в пятницу вечером пошел снег. Наутро выяснилось, что произошло именно то, о чем говорил Макс: ночью сошла небольшая лавина и завалила единственную ведущую в долину дорогу.

Диспетчер заверила, что ко вторнику дорога будет расчищена, и горничная приедет как обычно.

— Все, теперь мы совсем уже на необитаемом острове! — весело заявила Амелия. — Если ко вторнику дорогу не раскопают — займусь людоедством! У-уу! — скорчила зверскую рожу и щелкнула на Филиппа зубами.

Вечером он хотел принести охапку дров для камина — она выбежала на улицу за ним следом, без куртки, в одном легком свитерке, и затеяла игру в снежки: Выскакивала из-за угла дома, кидала несколько снежков и со смехом улепетывала, пока в конце концов он не бросил дрова и не погнался за ней.

Не догнал, зато удачно попал снежком по затылку — так что она аж взвизгнула. Но когда он вернулся за дровами, Амелия откуда ни возьмись налетела сзади, ловко поддала под коленки — и они оба покатились по снегу.

Филипп уже собирался навалиться на нее и сунуть за шиворот комок снега, когда она вдруг показала вверх.

— Смотри, какие звезды!

Он невольно взглянул в небо и на миг потерял бдительность. В результате снежок в рот достался ему, а Амелия вскочила и, хохоча, понеслась к дому.

Наутро Филипп, как всегда, встал первым; выглянул в окно — солнца не было, ночью снова пошел снег и продолжался до сих пор.

Поскольку завтрак предстояло готовить ему, то и ванну он имел право занять первым, баронесса же пока могла еще минут двадцать понежиться под теплым одеялом.

Нет, делать завтрак она не отказывалась, могла разогреть в микроволновке булочки, приготовить кофе. Но поручать ей приготовить что-то посущественнее — скажем, пожарить бекон или омлет — было напрасной тратой времени и продуктов. Со сковородкой баронесса была не в ладу: Филипп и нарочно не сумел бы довести яичницу до подошвенной твердости, она же это делала шутя.

Он оделся и спустился вниз, поставил кофейник — и тут Амелия, в спортивном костюме и шерстяных носках, бесшумно нарисовалась в дверях.

— Тебе бекон или сосиски? — спросил Филипп.

Он ждал обычного: «И то, и другое!» — но она вдруг сказала:

— Ничего не надо, я только кофе попью. У меня живот болит — наверное, съела что-то не то.

— Сильно болит? — сочувственно спросил он.

— Да чепуха! — отмахнулась она. — Я в таких случаях полдня ничего не ем, и само проходит.

Попила кофе — молча, без обычной болтовни и смешков. Вторую чашку пить не стала — ушла наверх, в спальню; через пару минут за окном мелькнула красная куртка.

Вернулась она не скоро. Филипп успел пробежаться на лыжах, натаскал на вечер дров и как раз включил телевизор, когда услышал, как хлопнула входная дверь, и через секунду Амелия появилась в гостиной.

Молча, не взглянув на него, протопала наверх. Даже по походке было понятно, что настроение у нее ниже среднего.

Подождав несколько минут, он тоже поднялся в спальню. Она лежала на кровати на боку, поджав ноги.

— По-прежнему болит?

— Да… — взглянула на него сердито, будто он был в этом виноват.

Филипп не стал напоминать, что вчера, сидя перед телевизором, она умяла фунтовую коробку орехов в шоколаде — вот оно, обжорство-то, и аукнулось!

— Я аспирин сейчас приняла и тайленола пару таблеток, — сказала Амелия. — Попробую подремать, чтобы быстрее прошло.

Он спустился вниз и устроился с книжкой на диване.

Читать, правда, получалось не очень — на душе было неспокойно. Понятно, что ситуация житейская: съела что-то не то, с кем не бывает — но применительно к ней… Она же никогда не болела, даже ожоги, полученные в мастерской, на ней заживали, казалось, вдвое быстрее, чем у любого другого человека!

Начало уже смеркаться, когда он не выдержал и снова поднялся в спальню. Щелкнул выключателем — Амелия прикрыла глаза рукой.

— Ну, как ты? — он присел на край кровати, отвел руку от лица.

Она болезненно зажмурилась.

— Никак.

— По-прежнему болит?

— Да. Принеси мне еще тайленола.

— Сильно болит?

Она молча покивала, лишь потом открыла глаза — жалобные и беспомощные, как у заболевшего зверька.

— Хуже, чем утром было?

Амелия снова кивнула.

— Принеси тайленол.

Он уже встал и сделал несколько шагов к ванной, когда она пожаловалась вслед:

— Раньше посредине болело, а теперь сбоку печет так, что сил нет.

Филипп застыл на месте. Показалось, что виски сжала холодная рука, по затылку побежали мурашки.

— Где?! — Он обернулся. — Покажи, где!

— Вот тут, — она поморщилась, — сбоку. — Ладонь ее легла на живот — справа, сантиметров на десять ниже пояса.

Вернувшись к кровати, он присел и осторожно положил свою ладонь поверх ее.

— Если надавить — больно?

— Да… только не дави!

— Не бойся, не буду. Сейчас я принесу тайленол, — кивнул Филипп.

Зашел в ванную и присел на край ванны. Его трясло — не просто трясло, колотило.

Боль справа…

«Соберись! — приказал он самому себе. — Соберись, придурок, психопат, параноик — соберись! Еще ничего не случилось!».

Встал, достал из аптечки бутылочку с тайленолом, высыпал на ладонь две штуки. Налил в стакан воды — немного, только чтобы запиты и понес все это в спальню.

— На вот тебе!

Амелия взяла таблетки с ладони прямо губами, пересохшими и шершавыми. Запила, взглянула недовольно.

— Воды пожалел! Принеси еще попить!