Наследница

Он глубоко вздохнул — и наваждение рассеялось, оставив в его руках никому не нужный замызганный сухарик...

У тети Тед бывал теперь чаще, чем раньше; всякий раз, заходя в бистро, машинально посматривал на столик, за которым они с Рене когда-то сидели, но ее имя в разговорах никогда не упоминал. Ему хватало и тех сочувственных взглядов, которые тетя бросала на него, когда думала, что он не видит.

Порой мучительно хотелось набрать номер, сказать: «Ну как ты там, милая?» и услышать знакомый голос. Ну а что особенного — может же он чисто по-дружески узнать, как дела?! Останавливала одна мысль: а захочет ли она разговаривать с ним — или просто повесит трубку? Да и потом — зачем растравлять рану?!

А так, может, постепенно забудется, заживет...

Только не забывалось — и не заживало.

Почти каждый день Тед заезжал в киоск на Северном вокзале, где продавали швейцарские газеты. Покупал одну-две, просматривал прежде всего светскую хронику, потом все остальное.

Но в газетах о Рене писали мало, лишь изредка упоминали в числе присутствовавших на каком-нибудь мероприятии. Значит, здорова.

Лишь один раз попалась маленькая заметка «Рабочий день наследницы длится пятнадцать часов!» Там с восторгом расписывалось, как Рене работает с утра до вечера, а по выходным берет уроки компьютерной грамотности — в наш век это необходимо любому руководителю! И еще бывает на благотворительных мероприятиях, недавно присутствовала на открытии центра помощи женщинам-жертвам семейного насилия. И еще изучает японский язык... И еще... И еще...

Господи, да что же она с собой делает! Она же слабенькая и быстро устает... и когда устает — плохо ест! Ну какого черта ей понадобился еще и японский язык?!

В августе в Париже наступает «мертвый сезон» — коренные парижане стараются уехать от жары и духоты, да и туристов становится меньше. Работы почти не было, поэтому Галли увез всю семью на родину, в Пикардию, а Жувен отправился с очередной подружкой в Сен-Тропез.

Когда позвонила Жюли и елейным голосом попросила Теда посидеть пару дней вместо нее в конторе, он не стал даже дослушивать объяснения, согласился сразу — авось клиент хоть завалящий подвернется!

По дороге заехал на вокзал за газетой — это стало своего рода ритуалом. Добрался до конторы, устроился в кабинете и открыл газету, как всегда, на странице светской хроники. И замер, увидев фотографию Рене.

Сердце екнуло, и во рту стало сухо. Тед быстро пробежал глазами статью, названную с претензией на эрудицию: «Дамы предпочитают блондинов?» Потом еще раз, более внимательно.

По обе стороны от портрета Рене красовались фотографии двух мужчин — действительно, оба блондины. Одного Тед узнал сразу — ну конечно, кузен Алек — другой, постарше, был ему незнаком.

По утверждению автора статьи, в последнее время Рене часто видели в их обществе, поэтому ставился естественный вопрос: «Который же из них является ее счастливым избранником?» — и давались краткие характеристики претендентов.

Алек — на шесть лет старше Рене, второй сын баронета. Владелец питомника, специализирующегося на разведении собак комнатных пород. Питомник он унаследовал от деда по материнской линии и стал сам управлять им — вопреки воле отца, считавшего подобное занятие неприемлемым для выходца из аристократической семьи. Имеет ветеринарное образование.

В последнее время его неоднократно видели в обществе Рене, в частности, она ездила с ним на Международную выставку собак в Страсбурге, в которой участвовали его питомцы.

Как ни странно, до такой пикантной подробности, как сексуальные предпочтения Алека, журналисты не докопались.

Второй кандидат был куда богаче и куда старше. Майкл Э. Трент — пятьдесят два года, мультимиллионер в третьем поколении. Нефтяные концессии, предприятия, два телеканала и прочее, и прочее; огромное поместье в Новой Англии, где устраиваются роскошные вечеринки, две бывшие жены (от каждой по ребенку) и шлейф из женщин, в разное время удостаивавшихся его внимания — от кинозвезд и фотомоделей до крупье из Лас-Вегаса.

За последние два месяца он трижды прилетал в Цюрих и останавливался не в отеле, а в доме Рене. Один из уик-эндов они вместе провели в Мюнхене, на вилле его дочери, баронессы фон Вальрехт.

О господи! До Теда только сейчас дошло: это же отец Бруни! То-то в его физиономии сразу почудилось что-то знакомое!

Так который же из них? — Снова спрашивалось в конце статьи. Молодой, но относительно небогатый дальний родственник — или человек куда старше, зато, как говорится, «деньги к деньгам»?

Тед медленно отложил газету и уставится в окно, на пылинки, мельтешащие в луче солнца. Потом снова взял ее, сложил так, чтобы было видно только лицо с заостренным подбородком, удивленно приподнятыми бровями и темными глазами, смотревшими прямо на него.

Она была в Страсбурге! Совсем близко, всего пять часов езды! Если бы он только знал... Можно было бы съездить и хоть издали посмотреть на нее — как она идет, дышит, улыбается.

Женихи! Педик и этот потасканный плейбой! Она что получше себе найти не могла?! Да разве сможет избалованный тип, привыкший к голливудским старлеткам, оценить его Рене, с ее неяркой угловатой прелестью!

Его Рене... Нет, уже не его Рене — он сам, добровольно, отказался от нее. И остается только радоваться, если рядом с ней появится кто-то, с кем ей будет не одиноко, кто сможет о ней заботиться. Радоваться... и не напоминать о себе.

Но если уж выбирать из этих двоих — то лучше бы это был Алек. По крайней мере, человек вроде неплохой, и собак любит...

Лучше бы это был Алек, потому что стоит хоть на секунду представить ее в постели с другим мужчиной — и все летит к черту! И те благо глупости, которые он тут упорно внушает самому себе: «нужно радоваться, если у нее кто-то появится...» — становятся пустыми словами, никому не нужными и лицемерными.

И остается лишь одна правда: Рене — его, вопреки здравому смыслу, вопреки его собственному решению. Она — его, единственная и любимая, его, даже если он никогда в жизни больше ее не увидит...

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Сообщение на автоответчике было несколько странным: тетя Аннет интересовалась «Чего это ты носа не кажешь, зашел бы?!»

Тед удивился — тетя никогда не звонила по таким пустякам — собрался перезвонить, но забегался. Наступил сентябрь, и работы было невпроворот.

В бистро он попал только дня через четыре. Тетя увидела его еще в дверях и бросилась навстречу.

— Ну где ты вечно болтаешься, когда нужен?! Иди скорей наверх!

Вид у нее был возбужденный, глаза горечи... да что случилось, в самом деле?!

Он не успел ничего спросить — она подтолкнула его к лестнице. Пожав плечами, Тед покорно поплелся наверх, тетя нетерпеливо сопела сзади — даже на середине лестницы пихнула его в спину.

— Двигайся быстрее... как вареный!

Он ускорил шаг и, попав в гостиную, быстро огляделся — все, вроде, в порядке — но тут тетя настигла его, дернула за руку, развернув к себе, и выдохнула:

— Была она у меня!

— Кто? — он уже понял, о ком она говорит...

— Твоя... Рене.

Закрыв глаза, Тед простоял пару секунд, прежде чем спросить, едва владея голосом:

— Зачем... зачем она приходила? — Попытался собрать разбегающиеся мысли и, непонятно почему, разозлился. — Про меня выспрашивать?

— Она ко мне приходила. — Тетя сердито отвернулась. — И вовсе не выспрашивать. Стричься она приходила.

Стричься! Ну конечно...

— И как она? Все в порядке?

— Твоими молитвами, — это прозвучало неожиданно резко. — Краше в гроб кладут. Похудела — половина от нее осталась, руки, как птичьи лапки, и лицо серое. Я даже спросила, не болела ли она, часом. А она — нет, и тоже, как ты, вид делает, будто все ей трын-трава.

Похудела... Да куда ей еще худеть! Не ест, наверное — она всегда плохо ест когда что-то не так... И ведь никому не придет в голову проследить, чтобы она нормально поела! Приносят свои дурацки подносы и довольны, а она все потихоньку собакам скармливает...