Жена моего мужа

Удобно устроившись в тишине среди маленьких столиков и стульчиков, я заявляю:

— Если ты думаешь, будто у меня роман с Джоу, то это не так.

— Ты хоть представляешь, что ты наделала, Люси?

Я смотрю на ряды подносов, которые прикрывают детские учебники и коробки с цветными карандашами. Интересно, она действительно ждет от меня ответа?

— Думаю, да.

— Сомневаюсь. Ты украла моего мужа, а значит, и мои лучшие годы. Я потратила свою молодость на Питера. Ты украла мои воспоминания и значительную часть моего будущего. Ты лишила моих детей их права первородства, лишила их отца, который жил бы вместе с ними и участвовал в их жизни. Ты лишила меня огромной семьи. А мне всегда хотелось жить в деревне, среди диких цветов, птиц и ужей. Но я оказалась запертой здесь, в Лондоне, среди смога и всякой прочей дряни.

— Роуз, ты же живешь в Холланд-Парке, грех тебе жаловаться.

— Мы живем в достаточно комфортных условиях, и если бы я хотела жить именно в Лондоне, тогда мне действительно не на что было бы жаловаться, но это не так. Мне хотелось бы, чтобы их детство было наполнено приключениями, открытиями, какими-то удивительными событиями, а не уроками игры на фортепьяно и результатами тестов академических способностей.

Я потрясена услышанным. Мне всегда казалось, что Роуз нравится положение лучшей мамы Центрального Лондона.

Ее гнев все возрастает. Я пытаюсь найти какие-то слова утешения.

— По крайней мере, ты можешь оставаться дома и наслаждаться обществом детей. А мне приходится работать, и мы тоже не можем позволить себе завести четверых детей, потому что вынуждены содержать тебя.

— Вы не делаете мне никаких одолжений, просто минимум, положенный по закону. К тому же временами у меня тоже возникает желание покупать себе шикарные костюмы и околачиваться у кофейного автомата.

— Моя работа включает в себя нечто большее, и тебе это прекрасно известно.

— Да, но ты любишь свою работу и терпеть не можешь оставаться дома с Ориол. Ты вообще не любишь детей, но тем не менее завела дочь, которая должна была бы быть моей.

Подобное обвинение имело под собой основания лишь до недавнего времени. Я не могу надеяться, что Роуз поймет или поверит в произошедшие со мной недавно перемены, так что не возражаю ей, тем более что она не предоставляет мне такой возможности. Ее обвинения льются потоком:

— И то, что ты сделала, не дело прошлого. Ты до сих пор причиняешь мне боль. Знаешь ли ты, что Себастьян однажды спросил, не может ли он жить с отцом? Мое сердце разбилось на миллион маленьких частиц, но я ответила ему, что он может, если действительно хочет, и спросила, почему он этого хочет. И он ответил, что хочет жить у вас, потому что вы с отцом позволяете ему целый день играть в компьютерные игры и никогда не заставляете делать уроки. — Роуз смотрит на меня с презрением. — В этот момент я возненавидела Питера еще сильнее.

Он часто опускается до низких трюков, позволяя близнецам делать все, что они пожелают, смотреть телевизор и есть мороженое, никогда не настаивая, чтобы они вовремя ложились спать и чистили зубы. В какой-то мере это кажется мне еще большим предательством, чем то, что он трахает тебя. Я вижу, какие вы хорошие родители, и знаю, что вы склонны идти по пути наименьшего сопротивления. Целая армия нянюшек, бесконечные удовольствия и никакого намека на дисциплину. Тебе на все наплевать, и ты не хочешь заниматься Ориол. Ты не хочешь утруждать себя и говорить «нет», а мне приходится иметь дело с последствиями. Но я согласилась бы со всем этим примириться, если бы ты его любила.

Роуз дрожит. В классе холодно, но, думаю, ее дрожь вызвана гневом и разочарованием — шквалом эмоций, а не низкой температурой. Но она не плачет, не кричит, и я внезапно испытываю потрясение, вызванное благородством ее тихого страдания. Она больше не кажется мне робкой или бесхарактерной. Ее дрожащие руки не кажутся мне смешными, скорее благородными. Я уважаю ее и понимаю, почему мой любимый женился в свое время на ней. Я понимаю, почему мои лучшие друзья восхваляют ее и почему моему ребенку нравится бывать в ее обществе.

Я всегда это понимала, в чем и заключалась моя проблема.

— Я люблю Питера, — говорю я ей. Это кажется таким нелепым — произносить столь значительные слова, находясь в окружении детских книжек и таблиц умножения. — Я люблю его так же сильно, как любила ты, возможно, даже больше. Кто знает? Разве можно измерять и сравнивать любовь?

— Тогда почему же ты спала с другим?

Роуз смотрит мне прямо в глаза и задает свой вопрос без тени злорадства или гнева. Чувствуется, что она просто сбита с толку. Не сомневаюсь, что, когда Питер принадлежал ей, она не испытывала и минутного недовольства.

Перечисление нанесенных ей оскорблений и обид, рассказ о той боли, которую причинила ей моя погоня за любовью, вызывают у меня отвращение к себе. Мне хочется извиниться перед ней за то, что ей пришлось пройти через столько страданий из-за моего стремления заполучить Питера, и за то, что я не ценила Питера и Ориол в достаточной мере, чтобы это удержало меня от бессмысленного секса с чужим человеком, что, как оказалось, причинило ей новые неприятности, но я не могу. Я не в состоянии рассказать ей обо всех своих разочарованиях, ревности, зависти и недовольстве — обо всем том, что привело меня к такой крайней мере, потому что все, что я отвергала, является предметом ее устремлений. Если я скажу, что домашняя жизнь просто убивала меня, я причиню ей еще большую боль.

Я не настолько злобная.

Любое объяснение моих поступков не может стать оправданием, поскольку ничто не может оправдать моего предательства Питера. Я не могу ожидать от этой женщины жалости, но чувствую, что в долгу перед ней.

— Я боролась с синдромом «второй жены», — признаюсь я. — Нелегко идти вслед за тобой. — Бросаю украдкой взгляд на Роуз и вижу, что она изумлена моим признанием. — Я старалась изо всех сил.

— И твое старание изо всех сил всегда имеет такие чертовски сенсационные результаты, не так ли, Люси?

— Нет, особенно когда дело касается материнства. Но сейчас я действительно стараюсь, Роуз. Я хочу стать хорошей матерью и женой, действительно хочу. Конечно, я никогда не буду такой, как ты. — Роуз бросает на меня встревоженный взгляд, и я спешу заверить ее. — И это не потому, что вижу какие-то недостатки в твоем обращении с детьми, совсем наоборот. Я всегда завидовала, да и сейчас завидую тебе. Мне никогда не стать такой же, но я пытаюсь найти свой путь. Я стараюсь. Я хочу все начать с чистого листа, и сейчас не время разрушать мою семью, словно карточный домик. Да, я переспала с другим человеком, но это кончено. Его больше нет. Это ничего не значит.

— Это может означать все.

— Только в том случае, если ты расскажешь обо всем Питеру. В противном случае это ничего не значит. Пожалуйста, не говори ему, Роуз.

— Вот как, Люси? Твой новый лист снова будет основан на лжи. Если я буду хранить молчание, проблема не решится сама собой — просто впадет в зимнюю спячку.

— Боюсь, у меня нет иного выбора, Роуз.

— Нет, есть. Ты знаешь, что есть. У тебя, в большей мере, чем у кого-либо иного, всегда есть выбор.

Звенит звонок, возвещая начало спектакля, и мы обе бросаемся к двери. Не знаю, расскажет ли она Питеру о Джоу или нет, но в эту секунду для меня нет ничего важнее маленькой девочки, одетой в зеленый джемпер с высоким воротником и коричневые колготки, с колючими ветками в руках, которой так необходимо видеть меня среди зрителей, так что мы не можем больше обсуждать этот вопрос ни минуты.

Глава 50 РОУЗ

Вторник, 12 декабря 2006 года

Конечно же я плачу. Мальчики исполняют свои роли крестьян вполне поверхностно, но это не может остановить поток обильных слез, стекающих у меня по щекам и проливающихся на колени. Немного утешает, что в зале не так уж много людей с сухими глазами. Не многие родители могут сдержаться при виде детей, с серьезным видом поющих: «О, маленький город Вифлеем!»