Огонь Менестреля

Джулиана обмякла и прислонилась к стене. Если из-за вашего молчания Проныра сыграет в ящик, то можете не сомневаться, я достану вас и заставлю говорить.

— Мэтью не сказал вам, куда пошел?

— Нет, не сказал. Но если у вас есть какие-нибудь мысли на этот счет, то вам стоило бы поделиться ими.

— Спасибо, — глухо проговорила Джулиана.

— Подождите, не вешайте трубку…

Она повесила. Объявили рейс на Талахасси.

Мэтью преградил путь Сэму Райдеру, когда молодой, красивый сенатор выходил из дома, направляясь в клуб. Покинув офис, он на минутку зашел домой. Вторую половину дня он планировал провести за игрой в теннис. Усилия и азарт игры помогут избавиться от нервного напряжения — оно выйдет вместе с потом. Что бы ни случилось с Джулианой Фолл — это будет ее выбор, за который он не несет ответственности. Можно было бы выслужиться — позвонить Блоху и сообщить, что Джулиана направляется к нему, но он устоял и гордился своим волевым поступком.

Но все-таки его сердце бешено заколотилось, когда он увидел Старка, стоявшего на верхней ступени его особняка и с наглым видом облокотившегося на кованые чугунные перила.

— Я уж подумал было, что ты смылся отсюда, — проговорил Старк.

Только один раз — очень давно — Райдеру довелось видеть, чтобы у Мэтью Старка были такие черные и такие чужие глаза.

— Я не склонен сейчас выслушивать твои оскорбления, Мэтью. Позволь-ка…

— Не позволю, Сэм. Теперь не позволю.

Райдер расправил плечи, весь покрывшись испариной.

— Чего ты хочешь?

— Ты отвезешь меня к Блоху и поможешь остановить его.

— Видишь ли, вряд ли я смогу…

— Сможешь и сделаешь это, приятель. Ты не хуже меня знаешь, что этот мерзавец не останавливается ни перед чем, ловко прячет концы в воду и исчезает. А сейчас он убьет и Катарину Фолл, и Вильгельмину Пеперкэмп, и — Джулиану Фолл, если доберется до нее. И подбросит их тела на какой-нибудь пляж, так же как сделал с телом Проныры.

Райдер, ужаснувшись, схватился за перила.

— Боже! Мэтью, это правда? Отис…

Он не мог произнести страшное, слово.

— Отис мертв. На этот раз ему удалось умереть за тебя, чтобы спасти твою поганую шкуру.

— Я не просил его об этом…

— Это не снимает с тебя ответственности. Его убил Блох, но в этом замешан и ты.

— С какой стати…

— Блох пустил ему пулю в лоб. Я узнаю, почему он сделал это, сенатор, и можешь не сомневаться, выясню, какую роль здесь сыграл ты. И уж на этот раз я позабочусь, чтобы ты ответил за свои поступки.

— Старк, Бога ради, успокойся. Ты сам не понимаешь, что говоришь. Слушай, я знаю, Проныра был твоим другом. Вспомни, я ведь пытался пристроить его, когда он вернулся с войны, но он отказался. И мне очень жаль, что он погиб.

— Одних твоих сожалений недостаточно, золотой ты наш. Двадцать лет назад ты просрался, и я закрыл на это глаза. На этот раз так не выйдет.

Райдер замер, затаив дыхание.

— Но я не хотел, чтобы с Отисом случилась беда!

Взгляд Мэтью остался безжалостным.

— Точно так же ты не хотел, чтобы беда случилась с твоим отцом, но так уж вышло. — Он убрал руку с перил и выпрямился, почувствовав, как на него навалились пустота, старость и злоба. — Пошли. У тебя есть самолет. Мы полетим на нем.

— Нет, я никуда не полечу.

— Дело в том, что я взял с собой «кольт» и свой SIG, а в аэропортах очень обижаются, если ты пытаешься протащить оружие в самолет. А мне позарез нужно лететь, Сэм. Но даже если бы в этом не было необходимости, я все равно не отпустил бы тебя.

Райдер шумно вдохнул.

— Ты не можешь заставить меня, Мэтью.

— Зато, приятель, я могу о многом рассказать. Я могу рассказать о Проныре, о Рахель Штайн, о Хендрике де Гире, о Филиппе Блохе. Наконец, я могу рассказать о Вьетнаме. Моя редакторша ждет не дождется от меня статьи. И я дам ей хороший материал.

Райдер, дрожащий и потный, сжимал рукой перила. Он ненавидел себя за этот страх, но еще больше ненавидел Мэтью Старка. Будь он проклят!

— Мэтью, будь благоразумен.

— Я очень благоразумен. В противном случае я отлупил бы тебя так, что осталось бы только мокрое место. Ты идешь?

Райдер едва держался на ногах, они стали как ватные. Нетвердой походкой он спустился с крыльца. Мэтью непринужденно шел рядом — спокойный, бесстрастный, самоуверенный. Райдер пытался выпрямить спину, ему хотелось чувствовать себя таким же сильным, как Старк. Но от страха и нерешительности все его тело размякло, в нем словно не осталось мышц; он ненавидел Мэтью за его самообладание и решительность — за то, что тот настойчиво обвиняет его, Райдера, в том, в чем он совсем не виноват. Неужели Старк не понимает? Черт бы его побрал! Неужели он в самом деле не понимает?

— Не надо винить меня за то, что случилось, Мэтью. Это все Блох… Я не мог отказать ему. Он позвонил уже после того, как устроился в моем лагере. И я ничего не мог с ним поделать. Он требовал денег — десятки тысяч долларов — и я сделал для него все, что было в моих силах. Но потом он потребовал еще больше. В самый разгар этой истории ко мне пришла Рахель Штайн, она видела меня с Голландцем. От нее я узнал про Камень Менестреля. Я тогда подумал, что, может, мне удастся раздобыть его для Блоха, чтобы он убрался из моего лагеря и оставил меня в покое. Но, честное слово, Мэтью, — поверь мне! — я вовсе не хотел, чтобы все обернулось таким страшным образом.

Старк хмыкнул.

— Дорога в ад вымощена благими намерениями. Неужели мама не говорила тебе об этом, Сэм?

Хендрик де Гир курил сигару и выжидал, расслабленно откинувшись в лодке, которая тихо покачивалась на темных, холодных водах озера под сенью кипарисов. Он украл ее в одном из кемпингов, что раскинулись по берегу Мертвых Озер, и осторожно пробрался на ней сюда, стараясь не заблудиться в протоках и бухтах, которые сводили с ума и бывалых рыбаков.

Он расположился примерно в сотне ярдов от лагеря Райдера. Отсюда хорошо просматривались главный дом и окружавшие его небольшие коттеджи, которые при ближайшем рассмотрении оказались просто рыбацкими хижинами. На пристани стоял часовой и разглядывал озеро в бинокль. Хендрик пожалел, что у него нет бинокля. Он не боялся, что его заметят. Кипарисы надежно укрывали его, и кроме того, он устроил небольшой маскарад, облачившись, в рыбацкую фуфайку и шапку, которые стащил вместе с лодкой. Только сигара могла бы выдать его тому, кто знает о его привычках. Но это слишком хорошая сигара, чтобы пожертвовать ею, и к тому же она помогает ему думать.

Сержант Блох собирается покинуть лагерь. Хендрик понял это по тому, как вокруг главного дома сновали его люди. Он ожидал, что Блох поступит именно так: будет ждать до последнего момента, но когда поймет, что его лимит исчерпан, смоется. Пусть он еще пытается крутить сенатором Райдером, но другие — американский репортер, Джулиана Фолл — в любой момент могут найти его и привести сюда полицию. Блох нарушил все мыслимые законы, ему можно смело предъявлять обвинения сразу по нескольким статьям, и первая из них — убийство. А сейчас он явно собрался сбежать. Только так сержант мог спасти свою шкуру. На его месте Хендрик поступил бы точно так же.

Голландец докурил сигару и вновь устремил взгляд на лагерь. Понял ли Блох, что Катарина с Вильгельминой никогда не выведут его на Менестреля? Может быть, он собирается убить их перед бегством из лагеря или все-таки будет выжидать и попытается еще раз заполучить камень, используя их как приманку, на которую должна клюнуть Джулиана? Камень Менестреля, конечно же, у нее. Хендрик удивлялся, как он не догадался об этом раньше. С самого начала он вбил себе в голову, что алмаз у Джоханнеса.

Он напрасно съездил в Антверпен. Ему следовало вернуться во Флориду, убить Блоха, а потом, если понадобится, и Райдера. Он постоянно повторял себе, что это дело ему по плечу. Уберечь Пеперкэмпов, не подпустить Блоха к Менестрелю. И при этом остаться в живых.