Что мне делать без тебя?

- И поэтому ты уехал? - поэт встал, неожиданно тяжело, по-стариковски опираясь на трость, и подошел к Валерию. - Прости меня, мальчик... Я часто пытался вспомнить, как ты называл тогда Олесю, русалочкой, что ли?

- Нет, не русалочкой... Уотергерл... Водяная девушка. Понимаешь, эта дурацкая фамилия ее первого мужа - Водяной...

- Обыкновенная фамилия, - буркнул Глеб, пытаясь скрыть нежность и жалость. - Сам ты дурацкий...

- Твоя правда! - мрачно улыбнулся Валерий. Невидимый обруч вокруг головы немного разомкнулся. - Олеся тогда все повторяла: это амок! Это амок! Имея в виду себя и Карена... Я не уехал, я просто бежал!

И тогда тоже была осень - отвратительно-безнадежная, грязная, гриппозная, когда хочется бежать на край света. Его последняя осень в Москве...

Глеб снова грузно опустился в кресло.

- Ох-хо-хо, болят мои кости! - пожаловался он, притворившись на минуту настоящим стариком. - У нас еще есть время до прихода моей девочки. Я вижу, что сегодня тебе хочется говорить только об Олесе. Давай посвятим ей нынешние сумерки. Пусть это будет ее вечер. Идет?

- Идет! - Малахов тоскливо глянул на застывшее лицо Олеси и потянулся за своим недопитым бокалом. - Только начнешь ты. А я буду добавлять. Так, вместе, мы вспомним о ней, что сумеем...

- И о себе заодно, - добавил старый поэт.

- И о себе, - неохотно согласился гость. - Выключи, пожалуйста, верхний свет

Негромкий, настойчивый звонок мгновенно разрезал вечер пополам. Поэт легко вскочил на ноги и устремился к двери, поигрывая на ходу любимой тростью так же, как и двадцать лет назад. Валерий с завистью посмотрел ему вслед и вздохнул. Очевидно, Глебу просто не дано состариться. В передней раздался нежный воркующий лепет, звуки поцелуя, зашелестели легкие ткани и запахло тонкой косметикой, аромат которой проник в гостиную раньше той, что его с собой принесла.

Она возникла на пороге рядом со старым поэтом - сотканное из осеннего звездного вечера существо лет двадцати с пепельными кудрями и искусно накрашенным большим и красивым ртом. Она вся искрилась радостью перед этой необыкновенной жизнью, где ее ждало столько изумительных событий, одним из которых стал известный поэт.

- Привет! - улыбнулась она Валерию и, сияя, повернулась к Глебу. - Я приехала на такси, старая капризница опять сломалась.

- Я подарю тебе "шевроле", моя девочка, но не раньше, чем выйдет мой трехтомник, - пообещал поэт. - Ты выглядишь сегодня еще лучше, чем всегда. Утром возьмешь ключи от моего гаража.

- Ну что ты, нет! - промурлыкало пепельное создание и уселось на диван. - Очисти мне, пожалуйста, мандарин.

Малахов встал и, улыбаясь, объявил, что ему давно пора прощаться.

- Помни про грипп, Глеб.

- Вы все надоели со своим гриппом, - проворчал поэт. - Теперь не заболеть просто означает обмануть всеобщее ожидание.

Они вышли в переднюю.

- Ты неисправим, Глеб. Как я тебе завидую!

- Брось! Они все стервы, только все моложе и моложе. Сам видишь...

- Пока, - Валерий накинул куртку. - Я позвоню через денек-другой. Передай привет... - он запнулся, - Олесе. Если увидишь или услышишь. Она звонит тебе иногда?

- Звонит, - грустно сказал поэт. - Несмотря ни на что, она хорошая дочь и часто проведывает старого отца. И ты тоже теперь проведывай. Не затеряйся в Москве. Ты все же вернулся домой!

- Домой, - задумчиво повторил Валерий. - Домой... Какое странное слово! Звучит удивительно. Постараюсь не затеряться...

В комнате раздался звон и радостный возглас:

- Глеб, не сердись, дорогой, я разбила бокал!

- Интересно, что ты с ним делала? - весело отозвался старый поэт.

- Да ничего особенного, - ликующе прозвенело в ответ. - Я только хотела...

Валерий улыбнулся и открыл дверь на лестницу.