Волк в капкане (СИ)

— Если бы у моей бабушки были яйца, она была бы моим дедушкой, — отрезал он. — Я ничего не сломал, так что хватит об этом!

— Если бы я шел первый, я бы мог и провалиться, — сказал Ноэль. — Потому что я тяжелее него на пару килограмм, а реакция у него однозначно лучше. Не поверишь, он просто завис на лыжной палке над этой расселиной! Вот уж воистину, на волоске от гибели.

— А как он выбрался оттуда? — Рене уже обращалась только к Ноэлю.

— Начал сам, потом я подъехал и помог.

— Ты не помог, а вытащил, — вмешался Отто. Он курил быстрыми, короткими затяжками.

— Ты больше половины сам поднялся.

— Никак не больше.

— У меня глаз нету, а, жабеныш?

— Глазомера точно нету. — Оба увлеклись спором, Ноэль, сам не замечая, повысил голос:

— У меня отличный глазомер! И еще чудо, что мы твои дрова разыскали.

— Это да, чудо. Ну все, хватит этого трепа, пора ужинать. Куда пойдем?

— Есть предложения?

Мужчины начали спорить, куда они пойдут, Рене вмешалась:

— Говорят, хороший ресторан Ренцо де ла Бейта…

— Роскошно, — с иронией одобрил Отто. Ноэль ухмыльнулся:

— Ромингер, твоя девушка смыслит в кабаках.

Оба захихикали, как третьеклассники. Отто снисходительно пояснил:

— Ренцо — это просто шикарное местечко, где можно чинно съесть пасту или пиццу, там модные турики. А мы — два дико голодных мужика, которые хотят сожрать по свиной ноге и выпить литра три пива на рыло. Нам бы чего попроще. Пелтьер, как насчет «Драй фуксе»^[2]?

— Точно, я и забыл о нем. Думаешь, не прикрыли еще эту дыру?

— А я почем знаю?

Допили пиво. Рене не ощущала ни малейших признаков опьянения — поллитра, совершенно детская доза. А мужчины казались уже вполне навеселе. Начали собираться.

— Схожу наверх за сигаретами, — сказал Отто, бросая на стол пустую пачку.

— Купишь там.

— Я что — больной?

Ноэль и Рене смотрели ему вслед — как бы пьян он ни был, его походка оставалась уверенной и грациозной. Он скрылся за поворотом.

— Таких крохоборов еще поискать, — буркнул Ноэль. — Везде возит сигареты блоками, чтобы не покупать по одной пачке.

Рене пожала плечами:

— Он практичный.

— Он скоро станет миллионером, — сказал Ноэль. — Вот попомни мое слово. Полугода не пройдет, а он уже всех в денежном смысле уделает. Как у него карьера сложится — не буду загадывать, хотя думаю, что неплохо, а вот денег он в любом случае немерено поднимет. Он уже в прошлом году неплохо спонсоров доил. А что в этом начнется — думать боюсь. Они ж в очередь встают, чтоб задницу ему полизать, из рук у него едят.

— Потому что он так выглядит?

— Нет. Он умеет… ну, не знаю, строить людей. Всегда такой был.

— Вы ведь очень давно знакомы, — Рене помнила, что с тринадцати лет. Но все же закинула удочку — Отто по-прежнему оставался для нее большой тайной за семью печатями, а желание понять его только разгорелось. И Ноэль кивнул:

— Да, считай, весной девять лет будет. Знаешь, что самое смешное? Я думаю, даже став миллионером, он будет считать каждый сантим. Характер такой.

Рене спросила:

— Ты, наверное, хорошо его знаешь?

— Думаю, никто его не знает так хорошо, как я.

— Почему так?

Ноэль махнул рукой, Рене отметила, что он довольно много выпил. Хорошо — будет разговорчивее.

— Ну, трудно сказать. Он очень скрытный. Чтобы его хорошо знать, надо с ним общаться давно и много. Случайно собираются крупицы информации — получается картина. Слово тут, сплетня там… Что-то сам видишь, выводы делаешь. Ну или где-то обожжешься…

— Но все равно, — Рене небрежно улыбнулась. — У него же есть семья. Родители, сестра. Они тоже его хорошо знают, думаешь, нет? — Раньше ей и в голову бы не пришло выдать такую милую маленькую провокацию, но общение с Отто не прошло даром. Ноэль проглотил наживку:

— Они ни черта о нем не знают. Ты сама-то, конечно, об этом не в курсе…

— Что значит «ни черта не знают»? И что — весь остальной мир в курсе? Только я нет?

— Черт, узнаю скрытного жабеныша. Весь сплошь дымовая завеса, природа такая. Его папаша — очень занятой мужик, распихал детей по дорогим школам и забыл о них. Мамаша — сливки общества, триста двадцать седьмая вода на киселе Бурбонам, вышла замуж ради денег, на детей ей покласть с прибора. Сын, стало быть, недобрал чего-то в своей семье и добирал это во всех остальных. Мои родители его просто обожают, моя мамаша вообще думала, что он сирота, и хотела его усыновить. Не поверишь.

— Жаль, что не усыновили, — совершенно искренне сказала Рене. — Ему было бы полезно расти в нормальном окружении.

— Да ясное дело. Но у него есть родители, живые-здоровые, не разведенные даже, с какой стати отбирать у них ребенка? Я же говорю, мои думали, что у него никого нет. У меня день рождения на рождество, он всегда рождество у меня проводит, можешь себе представить? Как бы семейный праздник. Рождество не дома из года в год — значит, у человека и дома-то нет.

Рене тяжело вздохнула. Правда, как это так — рождество не дома? Ноэль продолжал:

— Ну со стороны-то там все зашибись. Шикарный дом, папаша-банкир, мамаша — королева красоты, все как надо. Сестра. Ну, об этой я просто промолчу…

— Почему? Ты ее хорошо знаешь?

— Еще бы я ее не знал, — буркнул Ноэль. — Честно говоря, я ее даже любил. Недолго.

— Почему недолго? Не получилось что-то?

— «Что-то»? — с горечью переспросил он. — Как с ней может что-то путное получиться? Спать-то она спит со всеми мужиками, кто предложит, а живет с девкой.

Рене чуть не поперхнулась своим пивом:

— Да ты шутишь! Быть этого не может!

— Ты слышала о таком явлении, как «бисексуальность», принцесса?

— Тогда мне вообще непонятно, как ты за ней ухаживал.

— А просто. Иногда она снисходила — тогда все было хорошо. В кровати — небо в алмазах. Потом ей попадала шлея под хвост, и она исчезала. Надолго. Спала с кем-то там еще. Без разбору. Ну или со своей… девкой, — он выругался. — Ненавижу чертовых лесбиянок. Знаешь, эта Джулиана, она просто редкая сука. Ее когда-нибудь кто-нибудь просто пристрелит, вот попомни мое слово. Нельзя без конца играть с огнем. А Отто…

— Хорошо проводите время за сплетнями? — от негромкого, холодного голоса Отто оба подскочили, чувствуя себя соучастниками страшного преступления, застигнутыми с поличным.

Рене готова была залезть от страха под стол, но Ноэль тут же пошел в контратаку:

— Превосходно. Не желаешь присоединиться? У нас тут есть кое-какие вопросы.

По мнению Рене, когда имеешь дело с Отто, попытка обороны с помощью нападения — самая глупая и самоубийственная из всех возможных тактик. Ромингер вызверился:

— Пошел к черту. Если ты сплетничаешь за моей спиной, я не знаю, кому вообще можно верить.

— А я не знаю, к чему эта пентагоновская секретность! — Ноэль сердито сверкнул глазами. — Если люди, которые тебя любят, не имеют права говорить о тебе — кто тогда имеет?

Браво, Ноэль! Рене чуть не захлопала в ладоши. Отто смерил его ледяным взглядом:

— Никто. Я сам говорю то, что считаю нужным.

— Заигрался в Моссад, жабеныш?

— Я же не начал сразу стрелять.

— На том спасибо.

Отто отвернулся от него, посмотрел на Рене — его взгляд сразу же слегка смягчился. Она встала, шагнула к нему, спрятала лицо на его груди. Прошептала:

— Отто, я так по тебе скучала…

— Я тоже, — прошептал он ей на ухо. — Поужинаем и вернемся в номер. И тогда… — Он ощутил легкую дрожь, пробежавшую волной по ее телу, и прижал ее к себе. Сутки без нее, без ее тела — как он смог это перенести? И как он будет выносить это чуть позже, когда расстанется с ней? Он напомнил себе, что выхода все равно нет.

«Драй фуксе» оказался затрапезной пивнушкой далеко от фешенебельных отелей. Большие дубовые столы без скатертей, тяжелые скамьи, почти все столы заняты — частично неизбежными туристами, частично мужиками, которые на туристов похожи не были. Эти громко выкрикивали «Онс, цво, драй, гзуффа!»^[3] и со стуком чокались тяжелыми пивными кружками. Рене уже слышала от Отто, который значительную часть своей жизни проводил в разъездах, что лучшая рекомендация для ресторана в чужом городе — это то, что там едят не только туристы, но и местные. Это, по его мнению, говорило во-первых, о неплохом качестве кухни, а во-вторых, о вменяемых ценах. Обычно он бывал прав.