Самая желанная

— Будь счастлив и не изменяй своему прозвищу, Святой. Такими именами зря не бросаются.

— Девочка! Я только сейчас понял, что мы расстаемся. И я даже не узнаю, что ты будешь делать, ну, хотя бы завтра вечером в холодной, дождливой Москве! Где ты будешь жить, чем станешь заниматься? — Санта с неподдельным испугом схватил ее за руки, словно боясь отпустить.

— В Москве еще, наверно, лежит снег и кружат метели… Завтра вечером я буду пить чай с мамой и бабушкой, а на столе будет стоять банка моего любимого малинового варенья из нашего сада. И буду рассказывать всякие небылицы… ну, например, как провела вечер в шикарном клубе Рима и мне пел романсы лучший тенор Италии…

— А потом, Кристина?

— Потом бабушка спросит, не женат ли, случаем, тенор и почему я вернулась домой одна… И еще меня станут отговаривать, когда узнают о моих планах на будущее…

— Каких планах, Кристина?! — Санта нетерпеливо встряхнул ее, почувствовав в тоне что-то недоговоренное.

— Не все ли равно? Главное, я намерена продолжать учебу в институте. А остальное еще не придумала.

— Неправда! Ты что-то уже наметила, верно? Ну, ладно, не буду лезть в душу, — слегка обиделся Санта, наткнувшись на стену молчания. — Только дай слово, что обязательно приедешь ко мне. Сюда, в Италию, или в Зальцбург. Слышишь? Мне будет ужасно не хватать тебя…

Вид у него был растерянный и печальный: ребенок, теряющий любимую игрушку.

— Так всегда кажется, когда расстаются люди, пережившие вместе нечто значительное. Но проходит время, и воспоминания выцветают, блекнут, как фотографии в старом альбоме. — Кристина примирительно улыбнулась, коснувшись пальцем ямочки на подбородке Санты. — И через пару лет ты не сможешь вспомнить, какого цвета были у меня волосы… А я стану говорить: «Ах, у него появлялись такие славные ямочки на щеках!»

— Не надо грустить, детка… Все будет по-другому, мы будем часто видеться и без конца пересказывать наш общий детектив, украшая его новыми захватывающими подробностями… А сегодня мы вообще не будем расставаться…

Санта значительно посмотрел в глаза Кристины. Она застыла, не в силах произнести ни слова.

— Я снимаю шикарные апартаменты с широченной кроватью, в которой просто страшно спать одному! — Санта заговорщицки улыбался, скрывая призыв и мольбу, горящие в его взгляде.

Кристина отстранилась, отрицательно покачав головой.

— Нет, милый, — твердо сказала она, хотя голос предательски дрогнул, а кончики пальцев мгновенно превратились в лед. — В этих отношениях мы давно поставили точку. Закутайся потеплее и мечтай о своей Изе. Она уже, наверно, обдумывает меню к торжественной встрече.

— А о ком будешь мечтать ты? — Санта не сумел скрыть обиду, став чужим и холодным.

— Я слишком устала от грез, — грустно усмехнулась Кристина, изобразив разочарование и пресыщенность. — Хотелось бы выспаться перед отлетом.

А как же ей хотелось крикнуть в замкнувшееся, насмешливое лицо Санты, что не хочет такой любви — торопливой и легкой, как дорожный флирт. Что она просто умрет от тоски и обиды в его прощальных объятиях… И боится сделать тот единственный роковой шаг, который отделяет безответную любовь от ненависти.

В аэропорту «Леонардо да Винчи» Кристина, отделенная толстым стеклом от провожающих ее Эудженио и Санты, выглядела озабоченной и отстраненной, будто уже перешагнула за разделяющую их границу. Провожавшие наблюдали за работой таможенника, раскрывшего чемодан пассажирки московского рейса. В руках чиновника сверкнули россыпи драгоценных камней. Он спешно удалился со своей находкой, обнаруженной в багаже русской девушки, и вскоре вернулся, возвратив драгоценности владелице с улыбками и пространными объяснениями. Кристина победно помахала рукой провожающим и быстро ступила на эскалатор, увозящий ее к другой жизни.

Как жаль, что нельзя сейчас же пересказать друзьям забавный эпизод: таможенник, обнаружив находящиеся долгое время в розыске «драгоценности», отнес их эксперту. Тот, узнав украшения, улыбнулся:

— Эти штучки теперь могут заинтересовать только музей криминалистики. Нам бы эту вещицу раньше поймать, когда в ней «Голубой принц» красовался! — Эксперт подержал в руке диадему с зияющим пустым глазком в центре и задумчиво покачал головой, припоминая связанную с ней шумную историю.

Таможенник вернул «драгоценности» пассажирке, а вот с гранатовым браслетом засомневался.

— Возможно, эта вещь представляет историческую ценность? У синьорины есть документы, разрешающие вывоз? — поинтересовался он.

— Не возможно, а наверняка, — поправила его Кристина. — Это моя фамильная собственность, вывезенная из России и теперь туда возвращающаяся. Это указано в декларации.

…Она покидала Рим в ясное, погожее, весеннее утро. Под крылом «боинга», делающего круг над «вечным городом», весь он был виден как на ладони. Сердце замирало от тоски и восторга, угадывая в поблескивающих на солнце куполах, в четких линиях архитектурных ансамблей и пятачках площадей хороших знакомых, чьи имена торжественно звучали в памяти: Foro Romano, Arco di Traiana, Campidoglio, Colosseo… А вон там — в самом конце Via Appia, начинается сад, скрывающий виллу Антонелли…

«Прощай, Рома! Я увожу лучшее, что смогла получить от тебя…» Улыбаясь, Кристина опустила веки и машинально погладила руками живот. Уже месяц она знала о своей беременности. И еще пару дней назад была уверена, что в Москве тут же избавится от нее… Как же она сразу не поняла, что никакого аборта не будет, что в октябре появится на свет необыкновенный малыш, подаренный ей Санта-Ромой.

«Прощай, Рим! Приветствую тебя, крошка Романо!..»

— Нельзя ли попросить у вас стакан молока? — обратилась Кристина к стюардессе, развозящей спиртное и прохладительные напитки.

— Конечно, синьора! — ответила девушка, скользнув наметанным глазом по животу пассажирки, бережно накрытому ладонями.

8

В Москве действительно мело вовсю. Знакомый «гриб» Шереметьевского аэропорта тускло светился сквозь густые хлопья мокрого снега. Кристину встречали с цветами. Мать — в распахнутой короткой дубленке вишневого цвета, выглядела неожиданно игриво. Изящные очки с туманно-розовыми стеклами и модная стрижка «горшок» превратили скучную «училку» в пикантную «деловую женщину» с налетом европейского шика. Неловко топчущийся рядом с ней детина, небрежно «прикинутый» в натуральную рыжую кожу, протянул Кристине букет голландских хризантем в серебристом целлофане с бантиками по углам.

— Фил, — коротко представила спутника мать и, обняв дочь, уронила на ее грудь скупую слезу.

— Это все? — Фил недоуменно оглядел два чемодана прибывшей и, подхватив тележку, бросил на ходу:

— Жду в машине!

— Боже мой, девочка! Семь месяцев не виделись! Здесь столько всего произошло… У бабушки был инфаркт — намоталась я в больницу, аж позеленела вся… Тебе не хотела говорить, что зря расстраивать, своих проблем полно… Сейчас уже — тьфу, тьфу! Рвалась тебя встречать, но я отговорила. Ехать далеко, да и ночевать у нас теперь негде…

Алла Владимировна резко остановилась и, развернув к себе дочь, внимательно осмотрела с головы до ног:

— Выглядишь потрясающе! Повзрослела, похорошела — вся какая-то «тамошняя».

Они пробивались сквозь густую толпу к выходу, стараясь не упустить из виду широкую спину Фила.

— Есть что-нибудь интересное? Перемены в личной жизни не намечаются? — забросала нетерпеливыми вопросами мать.

— Нет, мамочка. Перемен много, но все — мимо.

— Уж очень ты у меня разборчивая. Небось там целая очередь поклонников под дверьми маялась? Ничего, дочка, все впереди. Ты надолго приехала?

— Мам, я насовсем…

Алла Владимировна опешила, округлив трагически-недоуменные глаза:

— Шутишь… А мы-то с Филимоном к тебе собрались. Даже расписаться решили…

И оказалось, что Кристина разочаровала всех. Встречали ее от всего сердца — с красивым столом, шампанским, заготовленными шуточками насчет иностранной жизни, а главное — с интереснейшими планами, теперь, увы, на корню загубленными.