Считай звёзды (СИ)

— Когда? — озадаченный тон русого вынуждает оторвать взгляд от тетради. Поднимаю на него глаза, мастерски сохранив в них безразличие:

— Вчера. Ты поступил некрасиво.

— Что я тебе сделал? — мне? Он думает, речь обо мне? Почему?

— Я не про себя, — хмурю брови, положив тетрадь на поверхность парты. — Я об О’Брайене.

Надо видеть выражения их лиц. Надо изучить до мельчайших подробностей каждую мимическую морщинку, чтобы понять, — только что мне удалось сломать их мозги. Нет, кстати, Агнесс выглядит сугубо удивленной. Её эмоции никак не пересекаются с отрицательными, а вот у мужской половины нашей компании явно внутри что-то взрывается.

— Успокойся, он же упырь, — Робб пытается изменить создавшуюся атмосферу, вернуть нашу личную, к которой мы привыкли за столько лет. Он пускает смешок, косо окинув взглядом рядом сидящего друга, а тот продолжает хмуро и с непониманием смотреть в мою сторону. Я не отвечаю на зрительный контакт, мне не хочется, чтобы моя уверенность подогнулась, и она останется верной до тех пор, пока не начну смотреть друзьям в глаза. Замечаю лишь то, как Агнесс притихла, задумчиво почесывая пальцами еще больную шею. Сегодня она на странность молчаливая.

— Да, но… — откашливаюсь, начав предательски мяться. — Ты не должен был говорить такое. Это сугубо личная информация, а ты выставил её на всеобщее обозрение, — моргаю, нервно скользнув пальцами по линии листа тетради. — Подобное тебя не касается, — мельком поглядываю на Остина. Его серьезный взгляд опущен на мою парту. В воздухе читается напряжение. Такое, какого между нами никогда не замечалось ранее. Удивительно, как одна моя попытка высказать свое настоящее мнение меняет общую атмосферу, как и настроение людей рядом.

— Боже, — Робб нервно усмехается, с таким же сбитым состоянием следя за другом. — Забей, это упыри. Что с тобой? Плохое утро? — теперь взгляд прикован ко мне. И почему мою холодность, мое мнение относят к неудачному началу дня? Нет, это я. Это мои мысли. Это то, о чем я думаю, не в силах нормализовать сон. И мне намного легче, ведь нахожу в себе силы высказаться, а друзья, конечно, могут заткнуть меня, сказать, что я не права, но моя правда останется моей. Не буду никому её навязывать.

Вновь окружает наша личная тишина. В кабинете, как и во всей школе, шумно, но именно вокруг нас образовывается аура натянутости струн, что вот-вот способны порваться. И мне с трудом удается контролировать свои эмоции, выражение своего лица, но переворачиваю страницу с каким-то волнением. Черт.

Думаю, все немного обомлели, когда уши пронзает скрип стула Остина. Даже я вжимаюсь в спинку сидения, невольно подогнув под него ноги, будто боясь, что парень начнет наступать на них, но он довольно осторожно касается пальцами моего лба, спокойно попросив:

— Идем, — поднимаю слегка тревожный от незнания взгляд. Русый скрыто вздыхает, выходя из-за парты, и головой кивает на дверь, остановившись в ожидании меня:

— Идем, — повторяет, но уже с несильным давлением. Быстрым взглядом окидываю остальных друзей, замечая, что каждый из них немного сбит с толку, но одно ясно наверняка — они ничего не скажут Остину в упрек. Думаю, можно назвать этот вид отношений властью, так как мы правда редко спорим с ним, по большей части вынуждая себя согласиться с тем, чего не желаем.

Почему раньше не придавала этому значение? Почему игнорировала факт патриархата в лице русого парня?

Заставляю себя подняться против воли. Агнесс и Робб обмениваются зрительным вопросом о происходящем, пока выхожу из-за парты, робко ступая к другу, а тот протягивает ладонь. Но не пожимаю её своей, она сильно вспотела из-за нервов. Остин находит выход и сжимает мое запястье, на котором каждое утро вывожу заклятое слово «нет», его пальцы полностью скрывают чернила ручки.

— Мы сейчас, — хочется, чтобы друг объяснился перед остальными, так как мне самой охота понять, что он задумал, но парень оставляет всех без ответа, потянув меня к выходу из кабинета. Поддаюсь, не сопротивляюсь.

В коридорах толкаются люди, но замечаю, как многие расступаются, здороваясь с Остином. Эти приторно-сладкие улыбки в его честь… Господи, тут половина школы готова ему задницу лизать, чтобы пробиться в «высшее общество»? Парень уже крепче сжимает мое запястье, пробивая нам путь к лестничной клетке. Отлично, хорошо, что сейчас перемена, вокруг народ, возможно, будет немного легче терпеть разговор с другом.

Выходим на этаж ниже, оставшись посередине лестничного проема, и прижимаюсь спиной к ледяной бледно-зеленой стене. Не подавляю мерзкую робость, тут же защищаясь морально: складываю руки на груди, нагруженный мыслями взгляд опускаю в пол. Остин встает напротив. Жаль, что я сразу встаю вплотную к стене, ибо парень занимает довольно близкое положение, а сделать шаг назад не достается возможности. Стоим. Слушаю гул подростков вокруг, находящих секунду для приветствия русого парня, а тот отвечает простым кивком. Его голова забита другим. И сейчас всё это выльется на меня.

— Я чем-то тебя обидел? — он раскованнее меня: руки ставит на талию, голова слегка опущена к плечу. Поза не напряженная, а вот я еле сдерживаюсь от нервного сдавливания пальцами кожи плеч. Начинаю активно моргать, отдавшись неуравновешенному состоянию, и стреляю взглядом в разные стороны, только после этого встретившись зрительно с другом:

— С чего ты взял, что я обижена? — нет, вот это мне действительно не совсем понятно. Я ведь ясно даю знать, что меня напрягает. И оно уже не касается того, что мы переспали, на это мне приходится закрывать глаза, отбросить в самый дальний угол сознания и забыть. Сейчас речь не о старом.

— Ну, — Остин переступает с ноги на ногу, немного нервно дернув головой. — Ты препираешься, — что? — То есть, — тут же исправляется. — Ты защищаешь упыря, это странно. Что я сделал? — никак не оставляет данный вопрос в покое.

— Я говорю не потому, что обижена, — показываю кавычки пальцами, — на тебя. Это лично мое мнение, Остин, — скованно потираю плечи, еле сохранив нашу зрительную связь. — Ты был неправ, — обидно, в моих глазах читаются все эмоции, полные неуверенности и волнения. И друг видит их, лишь сводя брови к переносице.

— Почему? — почти шепчет. Лицо выражает полное непонимание. Нет, стойте… Он ведь… Он правда не понимает. И этот факт бьется о мой разум, раскалывая его на множество частей. Всё находит ответ: почему он так относится к сексу со мной, почему обходится со многими так, будто выше них, почему не видит своей вины в произошедшем на вечеринке. И многое другое.

Простое «он не понимает». Остин не понимает. На самом деле.

Неужели, ты настолько поверхностный человек? Это всё воспитание родителей? Или ты сам по себе таков? Не понимаю.

— Ты… — сглатываю, с дрожанием пальцев вздохнув. — Ты многое не понимаешь, — ставлю точку. Для себя. Больше не будет попыток разобраться в данной личности. Не скажу, что мне всё до конца ясно, но нет желания продолжать копаться в голове друга, который продолжает с хмурой озадаченностью смотреть мне в глаза:

— О чем ты?

«Подожди, я не хочу…» — холодные пальцы пытаются найти в темноте чужую ладонь, что не имеет права лежать на её бедре.

«Да ладно, будет весело».

Смотрю на него. Он на меня. Мое лицо более не выражает ничего разваленного. Только легкое разочарование в друге, которого столько лет считала своей опорой. А сейчас остаются лишь сомнение в безопасности рядом с ним. Доверие имеет способность пропадать в одно мгновение, и вернуть его гораздо труднее.

— Объясни, — даже окружение шума не скроют его властный тон. Остин делает шаг ко мне, ещё ближе, а мне остается только обхватить себя руками покрепче. Понимаю, русому постоянно и во всём требуется «разжевывание», но тщетно. В итоге он не поймет, останется при своем мнении. И мне несильно хочется возвращаться к теме нашего интима. Оно неприятно. Не стану его поднимать.

— Дело в О’Брайене? — попытки Остина докопаться до правды — нелепы.