Муза художника
Муза художника читать книгу онлайн
Питер Финч, специалист по живописи и сотрудник известной художественной галереи, занят поиском сведений о жизни датского художника Виктора Рииса, творческую манеру которого специалисты сравнивают с работами знаменитого Вермеера Дельфтского. Жизнь художника полна неразрешимых загадок. Что значит, например, то, что на всех полотнах Рииса присутствует в интерьерах некая женская фигура, а начиная с 1905 года интерьеры на картинах пусты? И почему в поздних работах мастера настойчиво повторяется одна и та же деталь — изображение орхидеи? Питеру в его трудных поисках помогает Фрейя, подруга и бывшая коллега по работе, ей-то и попадает в руки неожиданный подарок судьбы — дневник натурщицы датского живописца…
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Вероятно, вы имеете в виду, фру Риис, что в ближайшем будущем собираетесь посвятить себя исполнению обязанностей более возвышенного свойства. Я понимаю. Есть искусство, а есть чья-то жизнь, о которой нужно заботиться. Как бы то ни было, в пустых комнатах, на мой взгляд, ощущается жизненный дух отсутствующей в них фигуры. Не сомневаюсь, они будут радовать глаз зрителя так же сильно, как и прежние картины.
Откланиваясь, я испытывала огромную признательность к этому благодетелю. Могу только надеяться, что доверие, которое он оказал нам с Виктором, оправдается. Мое чувство предвкушения и торжества было омрачено лишь встречей с широкогрудым юношей в морской форме, вылезавшим из фамильного экипажа в тот момент, когда я вышла со двора на улицу. Я не была уверена, узнал ли он во мне спутницу Сусси Гутенберг, видевшую их вместе в Тиволи. В любом случае он не выказал никаких признаков смущения и смотрел на меня чересчур высокомерно.
— Муза художника, оказывается, также и муза мецената!
По его грубому и презрительному тону было ясно, что именно он думает о женщинах, которые позируют художникам, вообще и обо мне в частности. Уверена, он не ожидал никакой серьезной реакции на свое замечание. Некоторые женщины в подобной ситуации, возможно, рассмеялись бы, другие — покраснели. Что бы сделала Сусси? Но я, стоя на пороге совершенно новой жизни, всего в одном мужественном шаге от долгожданной мечты, ответила на его инсинуации без тени флирта или смущения.
— Ваш отец — джентльмен, — сказала я, — и если бы вы жили по его принципам, это сослужило бы вам хорошую службу.
Редкий мужчина отдает себе отчет в том, что каждым своим вздохом он обязан женщине, которая мучилась от боли и рисковала своей жизнью, предоставляя ему путь в этот мир. Еще реже встретишь мужчину, который чтит это с неизменной долей уважения к каждой из нас. Лучше бы я прошла мимо, сохранив молчание. С широкой улыбкой, призванной показать, что мой укор его нисколько не тронул, молодой Алстед снимает шляпу и кланяется (эмблема королевского флота насмешливо сверкает при этом в лучах солнца), после чего поворачивается и скрывается в доме своего отца.
Понедельник, 27 августа.
Поздно ночью вдыхать горьковатый запах осенних листьев, коры, веточек пихты, плавающих по ряби озера; затем проснуться за несколько часов до рассвета и обнаружить красный цветок, распускающийся в центре гризайльной [62] комнаты, лишенной света. Пробудиться от сна о тяжелых мокрых юбках и спутанных волосах полусонной девочки, которой еле удается выбраться на берег, цепляясь за корни, хватая ртом воздух и задыхаясь во враждебной среде. Она не утонет. Во сне я хотела найти Сусси, чтобы рассказать ей, кто это был, но она исчезла.
Пятно расползается по лишенной цвета и света плоскости. Очертания спинки кровати в тени у окна, лунный свет, делающий все вокруг иллюзорным, и, спустя некоторое время, мои собственные онемевшие пальцы и ладони, широкие и работящие, как руки моей матери, окоченевшие от многократного погружения в ведро с холодной водой. Ибо в полусне я сражалась с плотной и отяжелевшей от воды массой, направляя усилия на то, чтобы тереть один кусок грубой материи о другой, с густым слоем скользкого мыла между ними. Удалить цвет, сложить плоскость и воздействовать ею на себя саму. Устранить краску силой трения, а затем поднять громоздкую простыню и посмотреть, все ли следы отстали, стерты, невидимы снова; ощутить спиралевидное движение в мутном ведре. Тяжелая работа — делать вещи чистыми, незапятнанными, пригодными.
Среда, 29 августа.
В наших любимых комнатах мрачно, как в тюрьме. Сегодня никакого рисования. Виктор перенес все это испытание тяжелее, чем я… абсурдно в некотором роде, разве только мои переживания еще нахлынут, сразив меня в скором будущем своим отсроченным, абсолютно неожиданным ударом. Но возможно, этого и не произойдет. В конце концов, день, которого я так долго ждала, кажется, принес свои плоды. Все прошло не совсем так, как я представляла, но тем не менее прошло. Теперь Виктор больше не может от меня отмахиваться. Он говорит, что более не в состоянии работать, а ведь нам нужно как-то жить. Найдутся люди, которые будут покупать картины Виктора, если только он сможет заставить себя делать это. В известном смысле мы долго готовились к этому дню, зная, что рано или поздно он наступит. И вот сегодня я вынесла недавно законченное полотно «Три двери» и поставила его перед мужем.
— Эти никогда не предназначались для продажи, — произнес Виктор, глядя на меня с тревогой в своих ввалившихся глазах.
Он выглядел очень больным. В конце концов муж довел себя до того состояния, когда был уже не в силах передвигаться. Виктор убежден, что никогда больше не сможет рисовать.
— На моих картинах должна быть изображена ты. Ты должна быть в центре. Я должен был рисовать только тебя. Эти писались для забавы, как простое упражнение, и только потому, что ты…
— Нам нужно как-то жить, — напомнила я ему.
Никогда раньше я не позволяла себе разговаривать с мужем подобным образом. Я не узнала собственный голос. И я никогда не чувствовала такой усталости.
— Особенно теперь, когда все сделано, а сделанного не воротишь.
Виктор посмотрел на меня, не в силах больше возражать. Он знал, что не может соблюдать все условности, оставаясь при этом преданным своей вере в первостепенную ценность искусства. В изнеможении, с неохотой, жестом, который сделает меня свободной, муж поставил свою подпись на полотне, в голом углу пустой комнаты.
КОПЕНГАГЕН, ИЮНЬ 2005 ГОДА
Лампочки, окаймляющие ворота Тиволи, только что зажглись. Яркие пагоды, купола и каменные арки, виднеющиеся впереди, представляли собой фантастическое зрелище. Силуэты пиратских кораблей, павлиньих хвостов и полосатых воздушных шаров теснили друг друга вдоль дорожек парка.
— У тебя телефон с собой? — спросила Фрейя у Питера, когда они проходили через ворота.
— Он мне не нужен. Я оставил его в гостинице.
Этот ответ, предполагавший, что Питер прекратил ждать звонка от Холлис, ее обрадовал, но от комментариев она воздержалась. Вместо этого Фрейя погрузилась в царившую вокруг атмосферу праздника и веселой суматохи. Сегодняшних посетителей Тиволи, как и их предшественников из далекого прошлого, приглашали поставить на громко анонсируемых механических скачках, пострелять из водяного пистолета по плавно движущимся силуэтам уток, вознестись в небо на многочисленных аттракционах.
Ей доставляло удовольствие то, как Питер исподтишка бросает на нее взгляды. В своем красном наряде Фрейя чувствовала себя неловко, словно на выставке, но в то же время знала, что благодаря костюму она идеально вписывается в этот мир, созданный для того, чтобы претворить фантазию в жизнь, предоставить возможность убежать от однообразия и серости повседневного бытия. В складках юбки имелся даже потайной карман для ее особенной датской монеты, который она не преминула показать Питеру.
Воздух был пропитан запахами кипящего жира и жженого сахара. Люди прогуливались извилистыми дорожками парка, неся в руках коробки с попкорном, стаканы с пенящимся элем и выигранные в аттракционах мягкие игрушки. На берегу озера полукруглые дуги гирлянд встречались со своими отражениями на поверхности воды, образовывая полные окружности.
— Питер, я знаю, мы договорились не вспоминать об этом, но мне нужно задать тебе один вопрос… Ты ведь на самом деле не собираешься упоминать о физической конфронтации, когда будешь делать этот свой доклад на конференции? Я наконец-то дошла до той страницы. До записи в дневнике, которая, по-твоему, описывает некий акт насилия. София тоже усмотрела в той сцене образ крови, но она считает, что произошло следующее: у Северины была задержка и они испугались ее возможной беременности. Потом ночью, когда у нее начались месячные, они с Виктором с удивлением почувствовали себя разочарованными; страх заставил их осознать, что в действительности они хотели пополнения в семействе.