Тайные судьбы

– Это я, – сказала девушка. – Вот я и приехала.

Тесс застыла на месте. Наконец она вышла из оцепенения.

– Это ты, Дженни?

Девушка кивнула.

– Дженни, – повторила Тесс, стараясь привыкнуть к перемене или переменам в этой повзрослевшей, более печальной девушке-женщине. Тесс раскрыла объятия, и Дженни немного неуверенно вошла в них. Немедленно Тесс ощутила аромат Дженни, запах взрослой женщины, исходивший от ее волос и кожи, затем Тесс почувствовала еще кое-что: груди, прижавшиеся к ее собственным. Тесс была уверена, что в прошлом году у Дженни не было и намека на груди. Может быть, поэтому Дженни держится так неуверенно. Может быть, она еще не привыкла к переменам в своей наружности. Тесс вдруг вспомнила себя, неуклюжего подростка, и решила, что Дженни, ее Дженни, не должна ее стесняться. В конце концов, они были союзницами. Подругами.

– Боже мой, девочка! – воскликнула Тесс, выпустив Дженни из объятий. – Какая ты необыкновенная.

Дженни отвела от лица прядь густых волос. Ее бледные ненакрашенные губы почти улыбались.

Тесс некоторое время рассматривала ее, стараясь скрыть изумление. Дженни превратилась в такую же красавицу с матовой кожей, какой была ее мать, с такой же стройной пропорциональной фигурой, как у ее матери в молодости. Искорка зависти вспыхнула и тут же потухла в душе Тесс. Если Дженни чувствует себя неловко, то ей нужна подруга, но никак не взрослая женщина, которая смотрит на нее, открыв рот. Тесс снова обняла девушку.

– Что ж, видимо, это действительно ты. Давай-ка найдем твой багаж.

Дженни направилась к багажному отделению.

– Знаете, у меня четыре места, – объявила она.

– Целых четыре? Господи, ты раньше приезжала всего с одним чемоданом.

– Мне почти пятнадцать, тетя Тесс. Мне нужно больше вещей.

Водитель вынимал багаж и ставил его на панель, и Тесс уже хотела узнать у Дженни, какие ее чемоданы, но Дженни решительно выступила вперед и забрала свой багаж с уверенностью подростка, который справится с любой ситуацией.

– Вам нетрудно будет его нести? – спросила она, подавая Тесс рюкзак. – Я понесу остальное.

Тесс хотела было запротестовать и взять такси, но вовремя остановилась, наблюдая, как Дженни подхватила остальные три сумки, поместив одну под мышку на по-новому округлившееся бедро. Сопротивляться авторитету Дженни было все равно что глазеть на нее открыв рот.

Тесс взяла рюкзак.

– Знаешь, Гровер очень по тебе скучал.

– Я тоже по нему скучала, – сказала Дженни. – Что, мы идем прямо домой?

«Домой», – повторила про себя Тесс. Пусть Дженни изменилась, она все равно осталась той же Дженни, и летом, когда она приезжала, Тесс особенно ощущала уют своего маленького владения. Тесс двинулась вперед.

– Конечно же, домой. Надеюсь, у нас хватит места, чтобы разместить твои вещи.

– Идемте быстрее, – попросила Дженни. – Я хочу вам что-то показать.

– Твоя мать знает, что ты взяла его с собой? – спросила Тесс.

Дженни вкратце рассказала о смерти бабушки, завещании и искусно разукрашенном тонкой работы яйце Фаберже, которое сейчас разглядывала Тесс, повернув его к свету.

Дженни сидела на краю двуспальной кровати, подобрав под себя длинные ноги. Гровер свернулся рядом с ней, положив на подушку мокрую морду. Дженни почесала собаку за ухом.

– Я же сказала вам, что это мое яйцо. Бабушка Хобарт мне его завещала.

Тонкая полоска золотого кружева с вкрапленными в него маленькими жемчужинами опоясывала розовое яйцо. Тесс попыталась удержать в памяти все замысловатые детали, чтобы позже, если удастся, передать их красоту в стекле; она также старалась не думать о том, как это было бы, если бы она, а не Чарли вышла замуж за Питера и жила в окружении таких удивительных сокровищ.

– Да, – наконец подтвердила Тесс, – оно очень красивое.

– Откройте его, – сказала Дженни. – Там внутри сюрприз.

Тесс осторожно открыла хрупкое яйцо. Внутри оно было отделано серебром, а посередине, на красной бархатной подушечке, стояла крошечная золотая фигурка лошади с платиновой гривой.

– Боже мой, какая красота, – прошептала Тесс.

– У бабушки было три таких яйца. Правда, не императорские, не те, которые изготовляли для царей. Те стоят целые миллионы.

– Наверное, это тоже стоит хорошенькую сумму, – заметила Тесс, не отрывая взгляда от крошечной лошади.

– Двести—триста тысяч долларов, – ответила Дженни. – Именно поэтому его не следует держать в каком-то шкафу, где его никто не видит, кроме прислуги.

В голосе Дженни звучало возмущение, даже гнев. Тесс закрыла яйцо и снова посмотрела на него, чувствуя, как в ее душе нарастает раздражение. Уж не считает ли Дженни, что ее возраст дает ей право принимать все как должное и не замечать, насколько ей повезло в жизни.

С другой стороны, подумала Тесс, разве четырнадцатилетние не принимают все как должное? Разве сама она в этом возрасте не вела себя точно так же?

Тесс возвратила яйцо на его мраморную подставку на комоде, стоявшем между окнами маленькой комнаты под самой крышей. Комнаты Дженни. Несколько лет назад Тесс спросила Дженни, не хочет ли она перебраться на нижний этаж: Тесс собиралась переделать в спальню столовую, которой они не пользовались. Но Дженни отказалась. Она объявила, что любит свою комнату в мансарде, ее покатый потолок, углы, закоулки и вид сверху на Смитовский колледж.

Тесс посмотрела из окна на увитые плющом кирпичные здания колледжа и решила, что использует эти летние месяцы, чтобы научить Дженни быть благодарной судьбе за все, что она имела.

– Пожалуй, я заставлю тебя поработать этим летом, – сказала Тесс. – Не хочешь ли ты научиться мастерству стеклодува?

Прежде чем ответить, Дженни секунду разглядывала обои в цветочек, которыми была оклеена комната.

– У меня не всегда все получается.

– Вот уж чепуха. У тебя все получается. И я уверена, из тебя выйдет отличный стеклодув. Не то что из твоих чопорных, глупых как пробка Даррина и Пэтси.

Дженни рассмеялась. Тесс впервые после приезда девушки слышала ее смех. И какой бы ни была Дженни, сердитой, мрачной или переживающей трудности роста, Тесс решила, что сделает все, чтобы она осталась прежней Дженни, и что это лето будет для них обеих самым памятным.

Она опять взглянула на яйцо и почувствовала дрожь возбуждения. Да, это лето станет для них самым памятным. Она улыбнулась Дженни. Вновь Тесс обрела цель и смысл жизни. Наконец, после стольких раздумий, у нее был план, который обеспечит ей финансовую независимость и вновь откроет давно закрытые двери в будущее.

Дни шли один за другим. Утро Тесс и Дженни проводили в мастерской, потом отправлялись на велосипедах в парк или навещали Делл. Тесс не заботило, что она отстает с работой: она была уверена, что успех ее плана – это только вопрос времени. Во всяком случае, успех должен был непременно прийти еще до отъезда Дженни, ведь именно она послужила Тесс источником вдохновения.

Вечерами они гуляли по Мейн-стрит, слушали уличные оркестры из Эквадора и Чили, приезжавшие сюда на лето, а также оркестр из Бостона. Тесс часто вспоминала, как такими же летними вечерами, но в прежние годы, они, держась за руки, вот так же гуляли в людской толпе мимо магазинов. В те времена Тесс чувствовала покой и удовлетворение, словно она была матерью этого красивого ребенка, словно они были маленькой счастливой семьей. Но теперь, когда они шли рядом, тепло их отношений было окрашено некоторой грустью, потому что Дженни была слишком взрослой, чтобы держать Тесс за руку. И тем не менее Тесс испытывала гордость.

К счастью, они ни разу не встретили Вилли Бенсона. Но Тесс никуда не отпускала Дженни одну, и Дженни ей подчинялась. Ее первоначальная недоверчивость исчезла, и Дженни вновь стала оживленной, искренней и готовой учиться. Они беседовали о лошадях (Дженни заняла второе место в школьных конных соревнованиях), о книгах (Дженни не играла в видеоигры, так как шум беспокоил бабушку Хобарт) и молодых людях (у Дженни не было постоянного кавалера, хотя в прошлом году отец застал ее целующейся в конюшне с девятнадцатилетним конюхом Люком Сандерсом, за что тот немедленно получил расчет). Они листали старые студенческие альбомы Тесс, и Дженни особенно интересовали фотографии, использованные билеты на разные мероприятия и рецепты пиццы, собранные Тесс за время учебы в колледже. Дженни очень нравились рассказы Тесс о тех годах. Сама Дженни, однако, мало говорила о родителях, и Тесс считала, что это, наверное, даже к лучшему. Рассказы о Чарли и Питере и замечательной жизни, которую они вели, только бередили старые раны.