Тайна, покрытая глазурью (СИ)

— Что тебе нужно?

— Кофе, яичницу и тосты.

— Поезжай домой, — попросила я его. — Тебе жена пожарит. И накормит, и полюбит.

Алексей Дмитрич скривился, погладил меня через одеяло, а я уже серьёзно попросила:

— Перестань.

Он перестал не сразу, ещё поводил рукой по моему телу, но уже больше ностальгируя. Так близко был ко мне, что я сама невольно заволновалась. Лёшке в глаза смотрела, почувствовала нежданную горечь во рту. Подняла руку и провела по лацкану его пиджака, после чего слабо пожаловалась:

— Пиджак помнёте, господин мэр.

Он будто и не слышал. Коснулся моих волос, потом обнажённого плеча.

— Скучаешь по мне?

— Иногда, — не стала я скрывать.

— Цветочек мой, — очень серьёзно, с ноткой искреннего сожаления проговорил он.

Ситуация принимала опасный оборот, и я, осознав это, завозилась под одеялом, и пожаловалась:

— Жарко, отпусти.

Лёшка отпустил, но с явной неохотой. Я поторопилась из-под одеяла выбраться и отодвинулась от бывшего любовника. Села, по-турецки поджав ноги, и потянулась, а господину мэру посоветовала:

— Прекрати таращиться.

— Не могу. Лили, давай мириться.

— Я с тобой не ругалась, — усмехнулась я. Поправила бретельки шёлковой сорочки, пригладила растрепавшиеся волосы, а когда снова поймала на себе внимательный мужской взгляд, спросила:

— Ты чего приехал в такую рань?

— Дома не сиделось. И не спалось. Я, вообще, не сплю.

— Бессонница?

— Наверное.

— К врачу ходил?

Алексей Дмитрич пренебрежительно фыркнул.

— Вот ещё.

Я кивнула, не удивившись его фырканью. Лёшка тем временем поднялся и снял пиджак, повесил его на специальную вешалку в углу. Дёрнул узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Я следила за ним с некоторым беспокойством, боясь предположить, до чего дойдёт его желание разоблачиться.

— Врач мне не поможет, — заявил он, переигрывая трагизм. Я даже руку к груди прижала, изображая потрясение.

— Всё так плохо?

Он взглянул осуждающе.

— Перестань. У меня проблем — во! — Лёшка обхватил рукой своё горло.

Я только руками развела.

— Ты сам этого хотел. А власть, милый мой, первый враг здоровью. Люди слишком перенапрягаются, чтобы её удержать.

— Вот именно. Всё моё здоровье на этот город и уйдёт. На благо его жителей.

Я от души рассмеялась. С кровати встала и пообещала:

— Накормлю тебя завтраком, только душ приму.

Он остановил меня, когда я мимо проходила. К себе прижал, и его руки прошлись по моему телу, прикрытому лишь шелковой сорочкой.

— Меня с собой позовёшь?

— В душ? — Он кивнул. — Ты, кажется, уже на работе.

Алексей Дмитрич губами к моей щеке прижался, я выдержала целую минуту, но как только тяжесть на душе стала стремительно разрастаться, руки его расцепила и отошла на пару шагов.

— Мы же договаривались. Ты забыл?

Горин то ли выдохнул, то ли хохотнул, но не слишком радостно, это точно.

— Ты злая, Лилька.

— Потому что не спешу тебя приголубить? Лёша, у тебя есть жена, у тебя двое детей. У тебя работа, которую ты хотел. Ты ведь хотел?

Он обернулся, взглянул в упор и повторил:

— Злая ты.

Я решила согласиться.

— Злая. Можешь поставить чайник на газ. Я быстро.

Беда с этими мужиками, честное слово. По крайней мере, в моей жизни ничего хорошего от них ждать не приходится. Вот хотя бы взять Лёшку. Наша с ним история явно затянулась. Нужно было поставить точку ещё в тот день, когда я ему отказала, и он, разозлившись, ушёл вот из этой квартиры, хлопнув дверью. Это случилось семь лет назад, он успел жениться, детей родить, я раз десять успела поклясться себе и другим, что между нами всё кончено, но мои неудачи в личной жизни, которые последовали после нашего с ним расставания, окончательному разрыву как-то не способствовали. То он меня успокаивал, то я его, и не всегда это происходило чисто платонически. Было несколько вспышек и страсти, и сожаления о случившемся некогда расставании, и о том, что это за собой повлекло. Но мой разлюбезный Лёшенька был семейным человеком, разводиться которому было никак нельзя, да и я, если честно, не претендовала. Я верила в судьбу. И если судьба нас развела, то так тому и быть, нет у нас общего будущего. И я даже постаралась это Горину внушить, хотя он всячески сопротивлялся, уверенный, что если уж не в жёны, то в любовницы я к нему пойду с радостью. Он ведь такой мужчина, и я просто обязана по нему скучать, тосковать и страдать. Я и страдала, но не семь же лет!

Но надо признать, что Горин на самом деле был мужчиной видным. Солидный, статный, с вдумчивым лицом и глубоким тёмным взглядом. К его сорока годам на висках появилась первая седина, которая придавала ему ещё больше шарма. Неудивительно, что женщины смотрели на него с трепетом и затаённой грустью. Его жене завидовали, их семьёй восхищались, они были образцом для подражания, и поэтому я старалась глаза никому не мозолить, и, вообще, рядом с мэром в обществе не появляться. Потому что Лёшка всегда реагировал на меня, как хорошо дрессированный пёс: пускал слюни и провожал долгими взглядами. И совсем неудивительно, что его жена меня не терпит, правда? От второй половины-то переизбыток возбуждения по отношению к другой женщине не скроешь.

Открыв дверь душевой кабины, я сделала шаг, и только тогда заметила Горина. Тот встретил мой возмущённый взгляд и поспешил оправдаться:

— Я принёс тебе полотенце.

— У меня есть полотенце. — Но когда он развернул передо мной своё подношение, спорить не стала, и позволила себе помочь. Его руки обвили моё тело, остановились на груди, и Лёшка завернул внутрь край, чтобы не спадало. Наклонился ко мне, горячее дыхание коснулось моей щеки, а потом он втянул в рот мочку моего уха. — Лёша, — попыталась я его образумить.

— Помолчи, а. Я безумно скучал.

Я позволила себя обнять, лбом прижалась к его плечу и закрыла глаза.

— Зачем ты приехал? — пожаловалась я.

Он улыбнулся.

— Чтобы ты накормила меня завтраком. Что ещё мне может быть от тебя нужно? Хотя бы малость.

— Ты меня сбиваешь.

— Я тебя хочу.

Я негромко рассмеялась.

— Всё ещё? За столько лет я должна была бы надоесть тебе.

— Когда ты мне надоедала? — Лёшка погладил мои щёки, потом пригладил мокрые волосы, поцеловал в нос. В глаза мне смотрел, и взгляд его был не на шутку серьёзен. Я даже забеспокоилась. Чувствовала, что делаем мы не то. Точнее, я делаю. Снова наступаю на прежние грабли, и ничего хорошего ждать не следует.

Пока я всё это обдумывала, меня уже перенесли из ванной в спальню, уложили на постель и начали настырно стаскивать с меня полотенце. Я посмотрела за окно, потом на часы, следом на потолок, не в силах принять решение. Я даже не могла понять, хочу ли я этого. Хочу ли я заняться сексом с Гориным, после годичного перерыва. В последний раз он в моей постели ночевал после рождения второго ребёнка. После шумной выписки из роддома, оказавшись в квартире с женой и тёщей, Лёшка сбежал от них, не выдержав и пары часов, а я поддалась искушению, точнее одиночеству, потому что именно рождение у него второго ребёнка меня из колеи и выбило. Опять задумалась о том, что кому-то всё, а другим ничего, впала в тоску и депрессию, а кто мог помочь мне от неё избавиться, если не первопричина моих сомнений в себе? Правда, наутро мы вдвоём опомнились: я за голову схватилась, Лёшка за телефон, и всё снова рассыпалось в прах. А теперь вот попытка номер…дцать.

Но надо сказать, что Алексей Дмитрич хорошо меня знал, на моём теле, как на гитаре играл, виртуозно перебирал нужные струнки, и я на какое-то время от тревожащих мыслей отвлеклась, в ощущениях потерялась, и только постанывала от мужских ласк и стараний. Горин же старался вовсю. Повторюсь: меня он знал хорошо, и, видимо, боялся, что если ослабит натиск, я начну по привычке анализировать происходящее, и тогда уже ни мне, ни ему станет не до секса. Я, если захочу, могу морально изнасиловать, он меня в этом не раз упрекал.