В погоне за счастьем

Я содрогнулась, и мне вдруг стало зябко, так что захотелось согреться еще одной дозой виски. Я прошла на кухню. Розелла стояла у мойки, заканчивая с грязной посудой. Мег сидела за кухонным столом, и ее сигарета дымилась в блюдце (мама не держала в доме пепельниц), а рядом с наполненным стаканом стояла бутылка виски.

Не смотри на меня с таким укором, — сказала Мег. — Я предлагала Розелле свою помощь.

Я имела в виду твою сигарету, — сказала я.

Мне не мешает, — заверила Розелла.

Мама ненавидела табачный дым, — сказала я.

Отодвинув стул, я села, потянулась к пачке «Мерите», выбила себе сигарету и закурила. Мег удивленно взглянула на меня.

Может, передать молнией в «Рейтер»? — сказала она. — Или в Си~эн-эн?

Расхохотавшись, я выпустила целый клуб дыма:

Раз или два в году я балую себя. По особым случаям. Ну, вроде того, когда Мэтт объявил о своем уходе. Или когда мама позвонила мне в апреле, сообщив, что ложится в госпиталь на обследование, но уверена, что ничего страшного…

Мег налила в стакан щедрую порцию виски и подвинула его мне:

До дна, дорогая.

Я послушно выполнила ее команду.

Почему бы тебе не пойти вместе с тетей, — предложила Розелла. — Я закончу здесь сама.

Я остаюсь, — сказала я.

Глупо, — заметила Мег. — Кстати, я вчера обналичила свой чек соцстраховки, так что теперь я при деньгах, и страшно хочется чего-то холестеринового… вроде бифштекса. Как ты смотришь на то, чтобы я заказала нам столик в «Смит и Волленски»? Ты когда-нибудь видела, какими дозами там подают мартини? Емкости размером с аквариум для золотых рыбок.

Побереги свои деньги. Сегодня ночью я останусь здесь.

Мег и Розелла обменялись встревоженными взглядами.

Что ты имеешь в виду?

То, что собираюсь остаться здесь ночевать.

Ну это уж совсем ни к чему, — сказала Розелла.

Хочешь добить себя окончательно? — добавила Мег.

Это решено. Я буду ночевать здесь.

Что ж, тогда и я останусь, — сказала Мег.

Нет, ты не останешься. Я хочу побыть одна.

Но это безумие, — возмутилась Мег.

Послушайся тети, — сказала Розелла. — Оставаться здесь одной на всю ночь… это плохая мысль.

Я справлюсь.

Не будь такой самоуверенной, — сказала Мег.

Но разубедить меня было невозможно. Я расплатилась с Розеллой (она не хотела брать дополнительный платы, но я все-таки впихнула ей стодолларовую бумажку и наотрез отказалась забирать ее обратно) и часам к пяти наконец выпроводила Мег. Мы обе были навеселе, потому что я не отставала от нее, опрокидывая рюмку за рюмкой… и уже где-то после четвертой сбилась со счету.

Знаешь, Кейти, — сказала она, когда я помогала ей надеть пальто, — я все-таки думаю, что ты мазохистка.

Спасибо за столь откровенную оценку моих слабостей.

Ты знаешь, что я имею в виду. Оставаться одной в квартире покойной матери — хуже не придумаешь. Но ты делаешь именно это. И меня это просто бесит.

Я просто хочу побыть одна. Здесь. Пока ничего отсюда не вывезли. Неужели ты не можешь этого понять?

Конечно, могу. Точно так же, как понимаю, что такое мазохизм.

Ты мне сейчас напоминаешь Мэтта. Он всегда говорил, что у меня настоящий талант быть несчастной.

К черту этого придурка-карьериста. Тем более что он доказал свой талант приноситьнесчастье.

Может, он и прав. Иногда я думаю…

Я замолчала, мне вдруг расхотелось произносить вслух свою мысль. Но Мег потребовала:

Ну-ка давай выкладывай, что ты там думаешь.

Я не знаю. Иногда мне кажется, что я все неправильно воспринимаю.

Мег закатила глаза:

Добро пожаловать в ряды простых смертных, дорогая.

Ты знаешь, о чем я.

Нет. На самом деле я не знаю. Ты успешна во всем, что ты делаешь, у тебя замечательный ребенок…

Лучшийребенок.

Мег поджала губы, и легкая тень грусти легла на ее лицо. Хотя она редко говорила об этом, я знала, что бездетность всегда была ее тайной болью. И я помнила, что она сказала, когда я объявила ей о своей беременности: «Поверь мне на слово. Хоть я и не вышла замуж, но у меня никогда не было недостатка в мужиках. И большинство из них — никчемные слабаки и мерзавцы, которые шарахаются от тебя, когда видят, что ты независимая баба. Единственное благо, что может дать тебе мужчина, — это ребенок».

«Тогда почему ты не воспользовалась этим и не родила?»

«Потому что тогда, в пятидесятые и шестидесятые — когда я это еще могла сделать, — быть матерью-одиночкой считалось дикостью, равносильной поддержке космической программы русских. Незамужняя мать тотчас получала клеймо изгоя — а у меня просто не хватило смелости противостоять общественному мнению. Наверное, в душе я все-таки трусиха».

«Вот уж кем бы ни назвала тебя, так это трусихой. Если уж зашел разговор, так в нашей семье трусихой всегда была я».

«Ты вышла замуж. Ждешь ребенка. И по мне, так это очень смелый поступок».

Она сразу же сменила тему разговора. Больше мы никогда не говорили об этом. Тоска по детям проскальзывала у нее лишь в такие моменты, как сейчас, — когда упоминание об Этане вызывало грусть, которую она тут же заливала алкоголем.

Чертовски верно замечено, он лучший ребенок, — сказала она. — И плевать, что брак оказался неудачным. Зато посмотри, что ты из него вынесла.

Я знаю…

Так чего же тогда расстраиваться?

О господи… да я просто не знаю, как объяснить это неопределенное и в то же время разрушительное чувство — растущее недовольство собой и местом, которое ты занимаешь в жизни.

Но я была слишком усталой — и слишком пьяной, — чтобы ввязываться в беседу. Поэтому я просто кивнула головой в знак согласия и сказала:

Я поняла тебя, Мег.

Очень плохо, что твоя мать не воспитала тебя католичкой. Из тебя получилась бы настоящая кающаяся грешница.

Мы спустились вниз на лифте. Мег взяла меня под руку и повисла на мне. Консьерж вызвал для нас такси. Он распахнул дверцу, и я помогла Мег сесть в машину.

Надеюсь, виски вырубит тебя, — сказала она, — потому что мне совсем не хочется, чтобы ты сидела там и думала, думала, думала…

Не вижу ничего плохого в том, чтобы думать.

Это опасно для твоего здоровья. — Она схватила меня за руку. — Позвони мне завтра — когда выйдешь из сумрака. Обещаешь?

Да. Обещаю.

Она посмотрела мне в глаза.

Ты мой ребенок, — сказала она.

Я поднялась наверх. Какое-то время я стояла перед дверью квартиры, не решаясь войти. И лишь когда волнение улеглось, переступила порог.

Тишина в квартире была пугающей. Моей первой мыслью было бежать отсюда. Но я заставила себя пройти на кухню и убрать оставшуюся посуду. Я два раза протерла стол, потом принялась за буфет. Достав банку с чистящим порошком «Комет», я хорошенько отдраила мойку. Прошлась по комнатам с баллончиком спрея для мебели, отполировала все деревянные поверхности. Зашла в ванную. Я заставляла себя не замечать ободранных обоев и сырых пятен на потолке. Вооружившись ершиком, я принялась за работу, Отдраив унитаз, я переключилась на ванну, на которую потратила минут пятнадцать, но так и не сумела избавиться от въевшейся ржавчины вокруг сливного отверстия. Раковина оказалась еще более ржавой. С маниакальным упорством я продолжала скоблить ее… начисто позабыв о том, что занимаюсь уборкой в своем шикарном черном костюме (неоправданно дорогой и ужасно стильной двойке от «Армани», которой Мэтт поразил меня пять лет назад на Рождество; позже я поняла, что этим подарком он просто хотел искупить свою вину, поскольку уже второго января он преподнес мне новый сюрприз, объявив, что у него роман с некоей Блэр Бентли, а потому он решил развестись со мной, и желательно немедленно.

Вскоре силы меня покинули, и я привалилась к раковине. Моя белая блузка взмокла, на лбу выступили капли пота. Отопление в квартире матери всегда приближалось к температурному режиму сауны, и мне нестерпимо захотелось встать под душ. Я открыла аптечный шкафчик в поисках мыла и шампуня. Передо мной оказались с десяток флаконов валиума, дюжина ампул морфия, упаковки иголок для подкожных инъекций, коробки с клизмами и длинный тонкий катетер, который Розелла должна была вставлять в уретру матери, чтобы обеспечить мочеиспускание. Мой взгляд переместился под туалетный столик, где бмли сложены упаковки памперсов для взрослых. Почему-то сразу подумалось: кто-то где-то производит весь этот хлам и успешно торгует им. И даже нет необходимости снижать цены, ведь спрос существует всегда. Потому что если и есть в жизни какая-то определенность, то ее можно сформулировать так: проживешь долго — закончишь в памперсах. Даже если тебе не повезет и, скажем, лет в сорок тебя сразит рак матки, все равно на финише тебя настигнут памперсы. И…