Сумочка

Он усмехается:

– Но дверь не была заперта.

– Это ничего не значит…

Вдруг он берет меня за руки и смотрит прямо в глаза:

– Что– то случилось?

Я расплакалась. Это сильнее меня. Он обнимает меня за плечи и прижимает к себе, чтобы я перестала дрожать. Как старший брат. Потом выводит меня на улицу.

– Пойдемте выпьем по чашечке кофе.

Не в состоянии сопротивляться или возражать, иду за ним до угла. И здесь, под платанами с запахами скошенной травы, собачьих испражнений и пыли я рассказываю ему свою историю.

После кофе, круассанов и анисового ликера с орешками заказываем салаты и полбутылочки розэ. Ральф – это его имя, – смеясь, наполняет мой бокал.

– Much a do about nothing! [11]

– Вы считаете?

Почувствовав нотку раздражения в моем голосе, он кладет руку мне на предплечье. Тысячи мелких морщинок прорезывают его лицо, когда он улыбается.

– УЕSS! Прежде всего, у вас нет никаких доказательств.

– А чек?

– Но это не значит, что он ее… ну, уоu know… [12]

Я прекрасно понимаю!

– Let me tell you something, [13] Клео. Я бы запросто мог преподнести подарок женщине, с которой работаю. За оказанную услугу…

– Что вы имеете в виду?

– Девушке, которая предложила мне петь в «Дон Жуане», например. Или даже моей преподавательнице по вокалу.

– Но вы сказали бы об этом! Не стали бы скрывать!

– Он и не скрывал. Хотя ваш муж должен был предвидеть, что вы заметите. – Прогоняет воробья, севшего на стол. – Но… сказать… это другое. Все мужчины знают, как женщины реагируют на подобные вещи. So… [14]

О'кей. Один ноль в его пользу. Как бы я отреагировала, заявись однажды вечером Марк и скажи с невинным видом: «Дорогая, я обедал с такой– то в «Пон де ля Тур» и подарил ей такую же сумочку, как у тебя. Она была в восторге!»? Представляю, в каком восторге была бы я. Мы, наверное, обошлись бы парочкой разбитых тарелок. В конце концов, сервиз, подаренный нам на свадьбу, остался цел только благодаря молчанию Марка.

– And also… [15] Даже если бы это оказалось правдой, если он все же переспал с ней…

Я поперхнулась салатным листом. Кашляю, делаю глоток воды, вытираю губы… и глаза.

– Она оказала вам услугу!

Это уже слишком. Насупившись, стучу вилкой по столу. Хочется уйти, но он так мил. И потом, он разбудил во мне любопытство. Интересно, что он скажет дальше. «Оказала услугу», никак не меньше!

– Именно. Муж вернулся домой довольный, и хорошем настроении. Неудовлетворенный, он был бы а grinch… [16] ворчливым, противным. Отыгрывался бы на вас.

– Верно! С брюзжащим мужиком в доме ох как несладко приходится! Шел бы он ко всем чертям, лишь бы потом был в хорошем настроении!

– Ваша взяла, Клео. You had the last laugh [17]

Итак, за мной осталось последнее слово. Но какой ценой? Довольный своей остротой, Ральф подмигивает мне. Решительно, мужчины устроены по другому.

– Now, [18] Клео… Вы продадите мне Бехлера?

– О чем вы?

– Ваших ангелочков.

Пытаюсь сообразить. «Во– первых, я привязалась к этой картине. Сейчас я не в том настроении, чтобы ее лишиться. В наше время ангелы на улице не валяются. И потом… Если я сейчас ему продам, он больше не придет в галерею».

– Нет, Ральф. Я оставляю картину у себя. Не хочу продавать ангелочков, так и знайте.

– Даже мне?

– Даже вам.

Задумался. Пожимает плечами. Смотрит на часы…

– Too bad… O! Shit! [19] Я опаздываю на репетицию.

Встает, кидает на стол несколько купюр, быстро целует меня в щеку.

– So long, [20] Клео!

Прощальный жест рукой, и он исчезает за деревьями. Еще один, оставляющий пустоту там, где ступает его нога! Я допиваю и заказываю еще один бокал охлажденного розэ. Пропустила «сезонную распродажу». Это стоит обмыть!

Марк с недавнего времени стал возвращаться поздно. В ответ на мои упреки он долго смотрит на меня с безнадежным видом. А потом, ничего не говоря, усаживается за компьютер.

– Ужин готов!

– Что– то нет настроения. Видишь, я занят!

Подкравшись к нему сзади, убеждаюсь, что он тайком закрывает окошко бриджа «Гото».

– Все готово. Можешь ты сделать усилие и сесть за стол?

Нехотя встает.

– Что на ужин?

– Спагетти вонголе…

– Опять? Но мы уже ели спагетти на прошлой неделе!

– Да. Но это были спагетти болонез… – Пытаюсь улыбнуться. – Хочешь бокал вина?

Кривит рот и с вызовом бросает мне:

– Нет, спасибо. Я не употребляю алкоголь.

И специально делает такое ударение на слове «алкоголь», что у меня складывается четкое впечатление, что он считает меня выпивохой.

– Ну так что с оперой? Ты решила пойти или нет?

В этот вечер, кажется, он меня выведет из себя!

– Нет.

– Что значит «нет»?

– Нет. Ноу. Не пойду. Мне кажется, неуместно было даже думать об этом.

Подношу бокал к губам, проливаю несколько капель. Вынуждена придерживать руку, чтобы она не дрожала. Марк вытирает губы и аккуратно складывает салфетку. Молча смотрит мне в глаза.

– Не знаю, что с тобой, Клеопатра, но ты и правда сама не своя. Или я чего– то не замечал раньше, или я не понимаю… Мне не нравится то, что я вижу.

Тем временем у меня снова ком подступает к горлу. Марк встает из– за стола.

– А по поводу «Дон Жуана»… – Он тщательно проговаривает каждую букву. – По поводу «Дон Жуана»… Не утруждай себя. Я легко найду того, кому это доставит удовольствие!

После этих слов отправляется спать. Немного подождав, пока он заснет, я иду следом.

– Здравствуй, девочка моя!

Майя.

– Я на машине, у галереи… Ты сегодня работаешь?

Который час? Лежа, поворачиваюсь к тумбочке Марка, где стоит будильник. Полдень! Нехотя скатываюсь на пол: пора вставать…

– Клео, где ты там?!

Майя громко отчитывает меня. Держу телефон на расстоянии, ожидая, когда она закончит, и отвечаю:

– Сейчас приду…

– Что ты копаешься, птенчик мой? Разве у тебя отпуск?

– Вроде нет.

На кухонном столе обнаруживаю туманную записку Марка: «Приду поздно. К ужину не жди. Кстати, макароны мне осточертели». А было время, когда он добавлял «целую», или «сердечко», или же «я тебя люблю».

– Ну, пошевеливайся! Не уеду, пока не увижу, как ты открываешь лавочку.

Прямо на белье, в котором я спала, напяливаю вчерашние брюки и рубашку, и вот я уже в дороге: спешу в галерею. Набираю номер мобильника Майи:

– Через пять минут буду. Встретимся в кафе?

– Даже не думай! Открываешь и начинаешь вкалывать! Только что один тип пытался разглядеть картины через стекло. Это же несерьезно!

Я вижу Майю в конце улицы, она ходит взад и вперед. На ней длинное оранжевое платье.

– Вместо того чтобы болтать, повернись и посмотри вперед – я здесь!

Еще не увидев меня, убирает мобильник. Насупилась.

– Могла бы помыть голову!

Беру прядь волос, подношу к носу: действительно…

– Ты совсем распустилась, Клео!

– А ты похожа на тибетского монаха.

Она опешила. С открытым ртом смотрит на меня, не понимая.

– На монаха?

– Да. Такие лысые, жужжащие как шмели. У них еще оранжевые одежды.

– Я не лысая. И не жужжу. И у меня не… А! Точно, у меня оранжевое платье. Однако на этом сходство заканчивается.

Одну за одной включаю лампы над картинами, извлекая из тени цветы, мороженое и ангелов. Рассеянно прохожу мимо. В это утро картины не разговаривают со мной, лишь большая роза, кажется, пустила шипы в мое сердце.