Рассвет

— Том, я слышала, что ты приехал.

— Я засыпаю, — солгал он.

Она открыла дверь и зажгла свет. Сейчас увидит разбитое стекло и клочья фотографии на полу, и ему придется все рассказать ей. Мягко, неназойливо, она выспросит все. Но она не стала расспрашивать.

— Ты ведь написал, что уедешь на несколько дней, — сказала она, сев на стул рядом с кроватью.

— Прости, мама. Ты, конечно, поняла, почему я сорвался, как сумасшедший.

— Я поняла.

Ее спокойный тон заставил его еще глубже почувствовать свою вину.

— А почему ты сейчас вошел в дом крадучись? Разве ты не хотел поговорить со мной? Боялся, что я рассердилась?

— Да нет же. Я боялся Тимми разбудить.

Она слабо улыбнулась.

— Не обманывай меня, Том. Тебе это не удастся. И мне не удастся обмануть тебя. И сейчас ты знаешь, что хоть я и промолчала, но все увидела.

Он тоже улыбнулся.

— А, мусор на полу. Ну, так это заключительный аккорд, я покончил со своей подружкой. Мы как следует поцапались, и я подвел черту.

— Мне очень жаль. Она ведь замечательная девушка?

— Думаю — нет. Но все равно больно. Быть отвергнутым — очень тяжело, — горько признал он. — Чувствуешь себя словно в аду.

— Да, кажется, что пришел конец света.

— Откуда ты знаешь? Ведь тебя никогда…

— Молодые думают, что старики никогда не были молодыми.

Ее голос звучал ласково и успокоительно. Он благодарно посмотрел на нее и вдруг отчаянно вскричал, удивленный собственной вспышкой:

— Какая ты чудесная мать! И подумать только, что на самом деле, на самом деле… — Он не мог закончить.

— Но я твоя мать. И всегда буду твоей матерью, — сказала она, смахнув слезы тыльной стороной ладони и, заставив себя улыбнуться, пошутила: — Что-то чересчур много слез у нас в последнее время, ты не находишь? Ну, так что же между вами произошло? — сказала она, посмотрев на пол.

— Долгая история. Я рассказал ей о себе, о Кроуфильдах, ну, обо всем этом деле.

— И она узнала, что ты родился евреем.

— Не говори так, мама.

— Но она же догадывалась, что ты не из этой шайки «Независимого голоса», которая сродни ку-клукс-клану. Я знала, что ты не можешь быть с ними. Скверная, грязная компания.

— Да, ты права, — вздохнул он. — Но папа…

— Должна же я сказать правду.

— Я хотел бы… чтобы папа был другим. Чтобы не дал себя втянуть в ку-клукс-клан. Я папу любил…

— Да, для тебя было бы лучше, если бы его не втянули. Не говоря уже о том, что это было бы лучше для него самого. Он подавил в себе много хорошего…

Том устал от тягостной беседы, голова его разламывалась.

— Ты оставила дверь открытой. И мы разбудим Тимми.

— Его здесь нет. Он уехал до следующего воскресенья. Кроуфильды взяли его с собой на озеро.

Том был поражен, что за дикие вещи происходят!

— Да, ленч прошел очень удачно. Холли так мило вела себя с Тимми. Она славная девочка. И когда Ральф («Опять Маккензи!» — подумал Том) одобрил эту мысль, я согласилась. Ведь он давно знает эту семью.

— А Тимми хотел ехать?

— Конечно, иначе разве я бы его отправила? Ему понравилась вся семья. Думаю, ему там будет хорошо.

«Понравилась семья». Они надвигаются на нас. Выпускают щупальце за щупальцем, словно осьминоги. Брата уже захватили. Нет спасения…

— Значит, уже не только ты, но и Тимми на их стороне.

— Не глупи, нет никаких «сторон».

— Я ненавижу их, — сказал он сквозь стиснутые губы. — Ненавижу. И я не буду встречаться с ними. Никогда!

— Давай поговорим об этом в другой раз, поздно уже. Спокойной ночи, дорогой мой мальчик.

«Я могу жить как затворник, — думал Том. — Заменю Бэда — возьму на себя его работу по дому и в саду. Буду помогать маме ухаживать за Тимми. Буду читать, заниматься астрономией, а когда-нибудь, окончательно придя в себя, найду работу, самую простую, в отдаленной обсерватории в глухой провинции».

Да, он понимал, что люди переживают худшие беды. Носят клеймо неизлечимой болезни, как бедняжка Тимми. Но если у человека болит сломанная нога, то разве для него утешение — узнать, что кто-то другой сломал обе ноги?

И вдруг в темной комнате перед ним словно вспыхнуло видение — лицо Маргарет Кроуфильд. Такое живое и памятное, а ведь он не хотел его запомнить, видит Бог, не хотел. И все-таки видел и ее темные волосы, и золотые серьги в виде маленьких ракушек, полуприкрытых темными локонами. Круглые щеки, растерянные глаза… Губы, накрашенные бледной красновато-коричневой помадой…

— Будь они прокляты, те недоумки из больницы, которые девятнадцать лет назад направили меня сюда! И будь они благословенны за то, что направили меня сюда…

В дверь позвонили, когда Том и Лаура в молчании сидели за столом, накрытым к завтраку. Том пошел открыть дверь. Перед ним стояли двое мужчин.

— Томас Райс? — спросил один из них.

— Да, в чем дело?

Щелкнула камера, засняв испуганного, растерянного Тома с полураскрытым ртом.

— Вот газета, наверное, у вас ее еще нет, — первый протянул ему сложенный газетный лист. Том сразу увидел крупные заголовки:

— Детей перепутали в больнице… Тайна открылась девятнадцать лет спустя… — Сердце его бешено забилось.

— Мы хотели бы взять интервью, — вежливо улыбнулся журналист с фотокамерой.

— Нет! — вскричал Том.

На крик прибежала Лаура; с одного взгляда ей все стало ясно.

— Том, иди в комнату, — мягко сказала она. «Она этого ждала», — подумал Том, отходя от двери.

— Никаких интервью, — спокойно сказала Лаура. Снова щелкнула камера.

— Но это же сенсация, мадам.

— Может быть, но это и человеческое страдание.

Журналист, невозмутимо глядя на Лауру, достал блокнот и ручку.

— Вы были здесь недавно, когда был убит мой муж, — я запомнила вас. Перестаньте же мучить нашу семью!

— Публиковать сведения о сенсациях мой служебный долг, и я его выполняю.

— А мой долг — оградить моего сына. Я не позволю вам причинить ему боль!

— Но ведь он — не сын вам, миссис Райс. Что вы почувствовали, узнав это через девятнадцать лет? Это был удар для вас?

— Сейчас вы почувствуете удар, я с размаху приложу дверью по вашему бессовестному лицу! Напишите об этом.

Она с силой толкнула дверь, журналист отскочил. Том увидел в окно, как оба газетчика поспешно удаляются.

— Я думал, что они не уйдут и будут заглядывать в окна! — нервно сказал он.

— К сожалению, Том, они вернутся, и репортеры из других газет тоже наводнят наш дом и дом Кроуфильдов. Будь уверен!

— В газетах уже напечатали, — сказал он, передавая ей листок, — что же им еще нужно?

— Человеческое любопытство иссякает не так быстро, сенсации хватит на пару недель. Но как они узнали? Я позвоню мистеру Фордайсу.

Том прошел в библиотеку и сел, опустив голову и зажав лицо в ладонях. Подняв ее снова, он встретился взглядом с глазами «Черного ирландца» на портрете, глазами своего предка… как он считал раньше.

— Человеческое любопытство, — думал он, — не такое уж плохое свойство, пока не становишься его объектом. Он слышал голос Лауры, которая разговаривала по телефону на кухне:

— Я думала, что вам удастся этого избежать, мистер Фордайс… понимаю, что вы не могли гарантировать… Да, но это так ужасно для Тома… сразу после смерти отца… Я рада, что здесь нет Лилиан и Сесилии… Все Пайге так чувствительны к огласке. Все уляжется? Конечно, со временем…

Послышался щелчок, — Лаура положила трубку. Через минуту она появилась в дверях библиотеки, Том напряженно ждал ее рассказа. Она не сразу заговорила.

— Сообщение поступило по телефону. Издатель газеты не публиковал его до вчерашнего дня, но информация просочилась, и он не мог ничего поделать. Теперь появятся публикации по всей стране.

— Кто же сообщил? — спросил Том.

— Молодой женский голос, она не назвалась. Сообщила все детали; больницу, где родились оба ребенка, фамилии, результаты тестов ДНК, — словом, все. Больница подтвердила сведения.