Нет худа без добра

– Кто умер? – спросила Лила.

Грейс видела лишь макушку своей подруги, высовывающуюся из-за огромной корзины цветов, которую только что доставили. Боже, эти цветы действительно выглядят так, будто их приготовили для похорон. Она открыла крошечный конвертик, достала из него карточку и прочитала с замиранием сердца: "С нетерпением жду вечера. С любовью, мама".

– Труп перед тобой, – простонала Грейс.

– Напомни мне, что я должна послать пожертвование в Общество защиты животных в память о тебе, – молвила Лила. – Куда их поставить?

– На тот низенький столик рядом с диваном. Это станет сенсацией дня. Ты можешь сказать всем, что меня уничтожила мафия.

– Мой нынешний приятель Энрико… кажется, его дядя работает на мафию.

– Ты не рассказывала мне о нем.

– Рассказывала, он работает в химчистке. Он вычищал собачью шерсть из всех моих тряпок. Попросил о свидании. А потом оказалось, что ему нужно одно – торчать у меня в квартире и смотреть видео. – Лила перебирала цветы и вдруг расхохоталась. – Твоя мать еще хуже разбирается в цветах, чем я в мужчинах!

– Нет, в цветах она разбирается. – Грейс с удивлением обнаружила, что защищает мать. – Ты бы взглянула на ее сад – это настоящий райский уголок! Сегодня ей просто попался плохой флорист.

Грейс вспомнила весенние тюльпаны и – сокровище матери – розы в ее саду. И зеленые персики, которые она срывала до того, как они созреют, после чего неизменно страдала животом. Она вспомнила величественные старые залы и комнату для завтраков в доме матери, заставленную букетами львиного зева, пионов, душистого горошка и роз, охапки чабреца, базилика и ромашек в вазах с широкими горлышками.

Мать так же лелеяла и пестовала свои воспоминания. Поэтому правда о Маргарет для нее подобна внезапному сильному морозу.

Грейс почувствовала, как внутри нее растет страх. Как открыть все это матери? Часть ее существа жаждала сохранить письма в тайне, как это когда-то сделала Нола, но она понимала, что это будет неправильно. У нее есть обязательства не только перед собой как биографом Юджина Траскотта, но и перед историей. Может, она найдет какой-нибудь способ объяснить матери…

Мать разозлится – не на отца, а на меня. Она скажет, что я делаю это для того, чтобы отомстить ей.

Грейс в последний раз видела мать после того, как разошлась с Уином. Тогда она прилетела в Блессинг, чтобы забрать Криса после его ежегодного визита к бабушке. К тому же (почему ты не хочешь это признать?) она надеялась на сочувствие матери и моральную поддержку. Хотела, чтобы мать увидела, как она страдает из-за развода. Но все два дня мать только и делала, что придиралась к ней. Конечно, она не одобряла мой поступок, но разве трудно ей было просто обнять меня и прижать к груди?

– Не понимаю. У тебя было все! – повторяла мать в сотый раз, пока они стояли в аэропорту у пункта контроля, похожие на пару уставших от боя гладиаторов. – У тебя есть все, чего может желать женщина, – поправилась мать. – Как ты могла взять и отбросить это?

– Ты права в одном, – сказала ей тогда Грейс, чувствуя прилив жгучей обиды, вызванный равнодушием матери. – Ты не понимаешь меня. И никогда не понимала. Не знаю даже, зачем я здесь. Одно я знаю точно: постараюсь больше не делать этой ошибки – не буду надеяться получить хоть что-то от тебя.

Мать сжалась, ее глаза сверкнули из-под полей шляпы.

– И не надейся.

Не приезжай. Не приставай. Ты не нужна мне! Именно это услышала Грейс. Слова эти гремели у нее в мозгу, когда она прошла через контроль не оглядываясь. А если бы обернулась, то увидела бы, что мать все еще стоит там – прямая, стройная и бескомпромиссная.

Сегодня, спустя два года, начнут ли они с того, на чем расстались? Или смогут начать все заново, смогут отбросить обвинения и взаимное недовольство и позволят любви, более долгой, чем память, повести их вперед по этому новому и в чем-то более опасному пути?

Грейс ощутила, как внутри все заныло от предчувствия будущей встречи.

Что ж, по крайне мере, у нее есть Лила и Джек, которые придут на помощь, если потребуется.

Грейс посмотрела, как Лила расставляет цветы на столике, поднимая подрисованные карандашом брови, и ощутила прилив нежности к своей взбалмошной подруге.

– Тот, кто любит цветы, не может быть совсем плохим, – заметила Лила.

– Ты говоришь о моей матери? – Грейс вздохнула. – Во многих отношениях она замечательный человек.

– Я-то ждала, что в эту дверь войдет леди Макбет, а теперь представляю себе Мелани Вилкес. [31] Которая, кстати, лично у меня всегда вызывала отвращение.

– Нет, она и на Мелани не похожа, – ответила Грейс, пытаясь найти верные слова для описания матери. – Ей наплевать на местных снобов, в отличие от моей сестры. И тем не менее все в Блессинге уважают ее и немного побаиваются. Никто не осмелится спорить с ней, даже если не разделяет ее либеральных взглядов. Она была… она и сейчас храбрая и прямая женщина – всегда защищает тех, кого судьба незаслуженно обделила.

– Оч-чень напоминает кого-то, кого я хорошо знаю…

– Она также невероятно упряма и фанатична, – продолжала Грейс, – и когда что-нибудь не совпадает с ее представлениями о реальности, она не прочь подогнать истину под свои мерки.

– О-хо-хо!

Грейс рассказала Лиле о Ноле так, чтобы той не нужно было напрягать воображение, чтобы представить, что ждет Грейс впереди. Мать будет биться отчаянно – так же, как она билась за то, чтобы добыть деньги для мемориальной библиотеки отца, – чтобы память о нем и его репутация остались незапятнанными.

– Скажи мне честно – какие, как ты думаешь, у меня шансы?

– Никто не выйдет отсюда живым!

Лила улыбнулась задорно, запрокинув голову.

На ней были шелковые брюки бледно-желтого цвета и жилетка поверх легкой блузки, выглядевшей так, будто она была сшита из москитной сетки. Крупный аметист размером с кулачок новорожденного младенца висел на шее на черном шелковом шнурке.

– Наверное, так оно и будет, – согласилась Грейс. Она представила себе, как мать читает эти письма…

Неопровержимое свидетельство неверности отца прямо перед ее глазами, и от него никуда не уйти. Как ужасно это будет для нее! Сейчас Грейс хотелось, чтобы время повернулось вспять, чтобы она не знала того, что знает сейчас, и таким образом спасла бы мать от страшного удара, уготованного ей.

– Возможно, в какой-то мере она догадывается об этом, – предположила Лила.

– А что хуже – жить с ложью или прямо смотреть в лицо правде, какой бы ужасной она ни была?

– Это трудный вопрос. Ты задумывалась когда-нибудь о матери "Сына Сэма" – каково ей было, когда она столкнулась с неопровержимыми доказательствами того, что ее сын был убийцей-маньяком? А ты бы поверила? Была бы ты в состоянии признать это хотя бы в глубине души?

Лила поставила ведерко для льда и рылась в коробке с пшеничным печеньем, стоявшей на полке.

– Лила, мы говорим не об убийстве. Мой отец любил эту женщину. У них был ребенок.

– Пусть так… И все равно ты задаешься вопросами, так ведь? А станет ли кто-нибудь из нас лучше, если узнает мерзкую правду о своей жизни?

– А что, если я не скажу ей?.. Если я верну письма Ноле?

Уже произнося эти слова, Грейс знала, что никогда не сделает этого.

Очевидно, Лила тоже была уверена в этом.

– Что касается тебя, то кошка уже выпрыгнула из мешка. – Лила выудила еще один крекер из коробки и засунула в рот. – Вопрос теперь в том, что делать с этой кошечкой.

– Есть какие-либо предложения?

Грейс улыбнулась натянутой и вымученной улыбкой.

– Только не у меня, – засмеялась Лила. – Я специализируюсь на собаках.

– Мама, ты обязательно должна попробовать салат с копченой уткой из молодого латука, аругулы и…

– Спасибо, дорогая, но у меня не такой экзотический вкус, как у тебя, – сказала Корделия, подняв голову от меню и прерывая – вежливо, но твердо – словоизвержение Грейс. – Боюсь, я слишком долго не была в Нью-Йорке. Меня удовлетворит что-нибудь простое и непритязательное.