От сердца к сердцу

– И что я должен делать, Дайана?

– Просто смотреть на меня, наблюдать. Взять у меня скальпель, если я буду делать что-то не так.

– Но ты же провела сотни подобных операций! Ты считаешься одним из лучших детских хирургов-кардиологов! – воскликнул Чендлер.

– Как и ты, Том.

– Но почему ты обратилась именно ко мне, Дайана? С тобой работает целая бригада опытных хирургов.

– Потому что уверена: ты не позволишь мне промахнуться и на миллиметр. Во всяком случае, я рассчитываю на это.

Слушая ее слова, Том уловил их истинный смысл: «Я рассчитываю на тебя, Том, потому что полностью доверяю тебе».

– О’кей, Дайана, – медленно промолвил он. – Ни на миллиметр.

– Ты же не любишь этого человека, Дайана, и, судя по тому, что ты мне о нем рассказывала, я догадываюсь, что и он не в восторге от тебя, – заметил Джеффри.

– Но он – отличный хирург, Джеффри. Он не позволит, чтобы что-то случилось с Дженни. Я допускаю, что он может вмешаться слишком рано, но это не так уж и плохо.

– У тебя же есть целая бригада первоклассных хирургов, которых ты уважаешь, которым доверяешь и с которыми работаешь каждый день. Почему бы не попросить кого-то из них понаблюдать за тобой?

– Потому что они состоят в моей команде, Джеффри. Я – их лидер. Они могут замешкаться и не поправить меня мгновенно, если я ошибусь. Разве ты не понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– О’кей. Представь себе, что ты должен сделать очень важный репортаж, настолько важный, что даже малейшая оговорка сможет привести к катастрофе, вызвать панику у зрителей, и вдруг по какой-то причине ты не находишь нужных слов. Кого бы ты попросил подстраховать тебя? Корреспондентов из собственной сети, которые даже помыслить не могут, что ты в состоянии совершить ошибку? Или ведущего из конкурирующей компании, кого-нибудь вроде Дэна?

Джеффри тихо вздохнул. В логике ей не откажешь. Его собственная команда целую неделю мялась, прежде чем сообщить ему, что телезрители волнуются за него, а потом продюсер извиняющимся тоном промямлил, что операторы нарочно не давали крупным планом его руки, чтобы никто, не дай Бог, не заметил отсутствия кольца на безымянном пальце левой руки. Эти люди догадывались, что с ним приключилась беда, но, защищая его, помалкивали, не желая обидеть.

– Дело в том, Дайана, что мои слова, каким бы ни был сценарий, не могут спасти или погубить человека. А операция на сердце Дженни – может.

– Но с Томом рядом… Может, я и не люблю его, Джеффри, но я не могу отрицать его способностей, даже таланта. Он – блестящий хирург. Уверена, что он вмешается, если я допущу ошибку, и будет готов подстраховать меня в нужную минуту.

– Тогда почему бы тебе не попросить Тома сделать эту операцию?

– А потому что я поняла: именно к этому вела меня жизнь с тех пор, как умерла моя дочь. По этой причине я стала кардиохирургом. Я хороший врач, Джеффри, один из лучших. Я должна сделать это для Дженни.

– Для какой Дженни, дорогая?

– Для всех Дженни на свете.

– Привет, маленькая Дженни. Как ты себя чувствуешь? – шепотом спросила Дайана девочку, лежавшую в кроватке с высокими спинками в палате «Мемориал хоспитал». Темно-карие глаза Сэма посмотрели на Дайану, и на хорошеньком личике малышки расплылась довольная улыбка. – Ты уже лучше дышишь? Да? Хорошо. Ох, детка, какая ты красивая. Твой папочка так тебя любит. Ты знаешь об этом? Думаю, знаешь. С тобой все будет в порядке, моя хорошая, все будет хорошо.

Был четверг, половина десятого вечера. Дженни привезли в больницу в три часа. Ее дыхание было тихим и спокойным – результат действия лекарств, выкачивающих лишнюю жидкость из крохотных легких.

Сэм снял номер в отеле «Клермон», расположенном через дорогу от «Мемориал хоспитал». Дайана настояла на том, чтобы Сэм ушел в восемь часов, вместе со всеми посетителями, и он послушался ее, хотя полиция больницы позволила бы ему остаться с дочкой на всю ночь.

Сэму надо было хорошенько выспаться. И Сэму, и Дженни, и Дайане.

Дайана уверенно сказала ему, чтобы он шел в отель.

Джеффри тоже хотел, чтобы Дайана хорошо спала этой ночью – у себя дома.

– Привет, – улыбнулась Дайана, увидев Джеффри в коридоре больницы.

После вечернего эфира Джеффри зашел к Дайане домой и, безуспешно прождав ее целый час, решил отыскать ее в больнице.

– Привет! Ну как она?

– Готова к операции.

– А ты?

– И я готова, Джеффри.

– Только тебе надо хорошенько выспаться.

– Ты действительно собираешься напоить меня теплым молоком, подоткнуть мне одеяло и уйти? – Ее голос звучал кокетливо, но Дайана не пыталась переубедить Джеффри. По многим причинам сегодня, как и вчера, ей надо было лечь одной.

– Именно это я и собираюсь сделать.

– Маленькая Дженни, маленькая Дженни, маленькая Дженни… – на разные лады повторяла она. Сердце Дайаны быстро билось, эмоции обуревали ее, она знала, что в этот день ей не удастся прогнать из операционной призраки прошлого.

Они преследовали ее, но все же не могли заставить не думать о том, что обычно занимало ее во время операций. И призраки прошлого завертелись рядом с мыслями о насущном.

Дайана знала, что любая операция – чудо, и особенно операция на детском сердце. В крохотных органах такая чистота, такая невинность и совершенство, как, впрочем, и сами дети чисты и совершенны. По сердцам взрослых всегда можно было сказать, чем их обладатели злоупотребляли, придерживались ли они диеты или, наоборот, забывали о ней, переживали ли стрессы, курили, принимали ли алкоголь. Но сердца детей первозданны и ждали от рук хирурга одного – поддержать их надежду на новую жизнь.

В ее руках надежда и обещание.

Надежда – для Дженни. Обещание – Сэму.

– Маленькая Дженни, маленькая Дженни, маленькая Дженни…

Музыка этих слов завораживала и помогала какой-то части существа Дайаны собраться с мыслями, другая же часть трепетала – громко стучало сердце, эмоции готовы были выплеснуться через край, а руки тряслись.

Том должен вмешаться. Он сделает это в любую минуту.

И вдруг Дайана похолодела, сердце ее замерло – ей пришла в голову ужасная мысль. Что, если она ошиблась в Томе? Вдруг в нем поселилось столько зла, столько ненависти к ней, что он лишь обрадуется, наблюдая за тем, как она промахнется и не сможет спасти Дженни?

– Том!

Голос Дайаны нарушил молчание, стоявшее в операционной с той минуты, когда началась операция. Странно было, что Дайана заговорила, но еще больше Тома удивила паника в ее голосе.

– Что, Дайана?

– Почему ты не гонишь меня от стола? Почему сам не берешься за дело?

– Потому что ты великолепно со всем справляешься.

Том говорил правду. Он много слышал о мастерстве Дайаны, о ее волшебных маленьких пальцах – таких осторожных, таких умелых и уверенных, но все слова похвалы меркли при виде ее талантливой работы.

– Ты уверен? Я чувствую, что мои пальцы дрожат, и я очень медленно веду операцию.

– Я абсолютно уверен в тебе, Дайана. Твои пальцы вовсе не дрожат. И ты работаешь с блеском. Серьезно. У меня такое чувство, словно я смотрю балет в великолепной постановке.

Балет. Как и тот балет, действие которого разыгралось у нее в голове. Мешали только мысли, не желающие слушаться доводов рассудка. Причем каждая мысль норовила кружить под свою собственную мелодию. И наверняка дело кончится тем, что все они столкнутся, и тогда…

– Если я споткнусь, Том…

– Я приду на помощь.

Но Дайана не споткнулась. Несмотря на сердечный трепет и растрепанные чувства, пятнадцать лет опыта, готовящего ее к этому моменту, не подвели. Уверенными, точными движениями сшивала Дайана нежные, чистые ткани крохотного сердца, штопая дырочку в межжелудочковой перегородке, которая угрожала жизни девочки; она сделала все, чтобы драгоценная маленькая Дженни, дочь ее Сэма, прожила жизнь, полную сбывшихся надежд.