Сад каменных цветов

Она приложила руку ко лбу и пошатнулась. Я мгновенно оказалась рядом с ней, потому что она начала заваливаться на бок. Сван выпрямилась и встревоженно посмотрела на нее:

– Матильда!

– Вызывайте сестру, – сказала я и опустила Матильду на кровать.

Глава 20

Воздух в палате был пропитан страхом. Большую часть дня Сван провела в кресле у постели Матильды, не сводя с нее глаз, сложив руки на коленях. «Она боится потерять человека, который понимал ее даже лучше меня», – догадалась я. Карен, то и дело заливаясь слезами, отбросила всякие приличия и прилегла рядом со своей бабушкой, крепко держа ее за левую руку. Матильда не спала, была в сознании, но ее правое веко и уголок рта заметно опустились. Она была очень слаба.

– Я умираю, – еле-еле выговорила она. Карен вздрогнула:

– Пожалуйста, не говори так! Это неправда! Сван застыла в кресле. Они с Матильдой смотрели друг другу в глаза, словно обменивались мыслями без слов. В них обеих был трагизм и странная красота.

– Я хочу домой. – Матильда с трудом произносила слова. – В Марбл-холл.

Сван кивнула.

Эли с матерью и Белл сидели в красивой кухне Бродсайда. Джесси мирно спала на руках у матери. Они только что получили записку от Леона с известием о том, что Матильде стало хуже.

– Нас признали членами семьи, – мрачно сказал Эли. Он смотрел, как сестра прижимает к себе ребенка, его племянницу, и у него зрело решение. Эли поднял голову, встретился взглядом с темными глазами матери и понял: она знает, о чем он думает.

– Кому мы причиним больше боли, продолжая искать ответы на наши страшные вопросы? – спросила Ма. – Хардигри, Матильде, нам самим? Или все это одно и то же, потому что мы все связаны между собой? Эти люди – родня Карен. И мы ей тоже родственники. Я молилась и спрашивала господа: «Когда же остановится правосудие и начнется милосердие? Когда мы перестанем искать ответы, которые только причиняют боль живущим?»

– Думаю, мы должны это сделать здесь и сейчас, – ответил Эли. – Мы убиваем Матильду. Мы причиняем боль Карен. И Дарл. И даже Сван, будь она проклята. Мы причиняем боль и себе самим. – И виновато посмотрел на Белл. – Прости, сестричка. Если какая-то правда скрыта в земле, под водой или в памяти жителей этого города, нам остается только верить, что когда-нибудь она выйдет наружу.

Белл кивнула, но опустила голову на руку и расплакалась.

– Спасибо, что пришел. Матильда спрашивала о тебе. – Я провела Эли через Марбл-холл. Прохладные комнаты были залиты мягким светом, тепло от горевших каминов должно было прогнать призраков хотя бы на этот вечер. – Леон и Карен на заднем дворике. Если хочешь, пойди сначала к ним.

Эли положил руку мне на плечо:

– Тебе так неловко в моем присутствии, что мы даже не можем поговорить наедине?

Мы остановились в коридоре неподалеку от небольшого портрета моей матери, который Сван повесила совсем недавно. Эли принес с собой прохладный вечерний воздух, я ощущала приятный аромат его кожи, волос, одежды.

– Да, – призналась я. – Я считаю, что мы с тобой должны расстаться. Это не принесет ничего хорошего ни мне, ни тебе.

– Возможно, если бы ты доверяла мне больше, ты бы так не волновалась.

Я посмотрела в наивные глаза моей матери на холсте. Она любила моего отца, несмотря на противодействие Сван. Они умерли вместе, пытаясь бросить ей вызов. Мне показалось, что я услышала ее голос: «Мужайся!»

Я инстинктивно чувствовала, что единственным искуплением для меня может стать полное и абсолютное доверие Эли. На меня вдруг нахлынула волна темного ужаса. Я так боялась потерять его, но еще больше я боялась отступить и никогда не рассказать ему, что похоронено в Саду каменных цветов.

Я положила руки на отвороты его мягкой куртки. Он накрыл их ладонями, но я тут же отступила назад, вся дрожа.

– Мы поговорим позже, – сказала я, повернулась как автомат и пошла к Карен и Леону.

Они стояли у бассейна под фонарем. В холодном осеннем воздухе над подогретой водой поднимался белый туман. Карен куталась в мягкий шерстяной свитер с капюшоном. Леон снял куртку и предложил ей. Она покачала головой, но он все равно накинул ее на плечи Карен. Увидев нас, моя кузина пошла навстречу.

– Это совершенно немыслимо! – Карен подняла голову и посмотрела на окно второго этажа. Там двигались тени двух нанятых сиделок – в эту комнату поместили Сван и Матильду. – Моя бабушка должна быть в больнице. Завтра же она вернется обратно.

Я обняла ее:

– С каких это пор ты можешь указывать своей бабушке, что делать? Нам с тобой это не позволено.

– Бабушка больна, она плохо соображает. Сейчас кто-то должен принимать за нее решения! – Карен задохнулась от возмущения, ее голос прервался: – Я так волнуюсь…

Леон подошел к ней с другой стороны.

– Твоя бабушка всегда говорила мне, что жизнь без достоинства – не жизнь. Она хочет быть дома. Оставь ее в покое.

Карен ткнула себе пальцем в грудь:

– Я ее ближайшая родственница, и только я могу…

– Жить без достоинства – не жизнь, – твердо повторил Леон. – Она вырастила тебя и научила ее уважать. Так уважай ее.

Карен резко повернулась к нему:

– Она нужна мне! Ты не понимаешь…

– Я понимаю, что ты очень и очень эгоистична.

– Я эгоистична?! Ты же ничего не знаешь! Я беременна!

Повисло молчание. Карен заплакала и стала торопливо объяснять Леону, что ждет ребенка от другого мужчины, которому этот ребенок совершенно не нужен – и слава богу: от такого отца все равно никакого толка. Это было жестоко. Леон не заслуживал, чтобы его так огорошили. Я с тревогой наблюдала за ними. Лицо Леона напряглось, в глазах блеснули слезы. Карен заметила их и хрипло сказала:

– Прости меня, Леон. Я уже не та нежная милая девочка, которую ты когда-то пытался защищать. Я пытаюсь наладить мою жизнь, но не хочу этого делать за твой счет.

– Тогда веди себя так, как твоя бабушка! – взорвался Леон. – Только так ты сможешь наладить свою жизнь и воспитать ребенка, привив ему чувство собственного достоинства!

Карен замерла, пораженная, униженная его тоном. Потом она повернулась и ушла в дом, оставив нас стоять у бассейна. Широкие плечи Леона поникли.

Нас со всех сторон окружало несчастье…

Мы с Эли вошли в просторную спальню Сван с высокими окнами и тяжелой антикварной мебелью. Когда я была ребенком, мне редко разрешали заходить сюда. Став взрослой, я не была здесь ни разу. Матильда лежала на кровати Сван – величественном сооружении со спинками из красного дерева, украшенными мрамором. Мне было странно видеть другого человка в бабушкином святилище, и это только усугубляло ощущение, что окружающий меня привычный мир рушится на глазах. Сван сидела рядом на кушетке, белый шелковый халат волнами ниспадал к ее ногам, стоявшим на скамеечке, обитой переливчатым серым шелком. Она не сводила глаз с Матильды, Карен стояла у окна, обхватив себя за плечи, и смотрела в ночь.

Одним мановением руки Сван отослала сиделку. Я встретилась с ней взглядом и прочла в ее глазах тревогу, но их выражение мгновенно изменилось, стало суровым, как только она увидела Эли. Он кивнул Сван, но подошел к Матильде. Та с трудом подняла левую руку.

– Другая очень трясется, – еле выговорила она. Ее губы уползали направо.

Эли подвинул кресло поближе к ее кровати и взял ее руку в свои.

– Мои мама и сестра молятся за вас.

– Я хочу, чтобы ты узнал кое-что. – Мне стало больно от того невыносимого усилия, которое ей пришлось приложить, чтобы заставить губы шевелиться. – Карен, подойди ко мне. Я хочу, чтобы ты тоже послушала.

Карен медленно подошла и встала с другой стороны кровати.

– Бабушка, ты не собираешься умирать, поэтому незачем собирать людей вокруг себя…

– Замолчи! – приказала Сван дрогнувшим голосом. – Слушай ее.