Мир перевернутый (СИ)

Та еще перспективка…

Странно, но на душе у меня было очень спокойно, в отличие от картины мира, которая открывалась перед моими глазами: бушующее море, свинцовые волны и редкие холодные соленые брызги, тревожный крик чаек в серой хмари неба и пронизывающий ветер. Этакая прагматичная истина, отраженная на окружающую действительность и выраженная в буйстве природы.

Так и хочется спросить у этого беснующегося сейчас — что будет после? Что будет завтра? И чего в этом пресловутом грядущем не будет… Авось, ответит.

— Странно… такой холод почти в середине весны…

Я повернулась, шифоновый шарф взвился, закрыв мне видимость. Мир окрасился в багровые туманные оттенки. Пугающий, надо сказать, получился обзор. Я поспешила убрать с лица настырный шарфик. Ник облокотился спиной о высокие перила в трех шагах от меня, не делая попыток приблизиться. Просто стоит и смотрит, засунув руки в карманы брюк, будто защищая себя от ненужных и опасных действий.

Наверное, тоже думает о несбывшемся для нас будущем.

— Можно как-то изменить… отсрочить объявление наследника? — все же говорю, боюсь, но говорю. А во всем виновата тупая надежда, которая как последний кольцевой червяк, порубленный в капусту, продолжает жить назло хозяйке. И так прогрызает и мои мысли, и мои сомнения, что разрастается до непозволительных размеров, уповая увидеть другой исход.

— Не знаю… — пожал он плечами, — нет, наверное.

Я молчу. Не потому что мне сказать нечего, а потому что боюсь, что все слова лишь отдалят нас. Хотя куда уж дальше…

— Скажи, когда ты узнал, что ты не его сын? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее и спокойнее.

— После акта возмездия от Марианны, — горько усмехнулся он. — Знаешь, я злился… Нет — я возненавидел отца, более того, я возненавидел и тогда еще призрачную для меня Ирину, для которой служил средством сохранения жизни.

Я вздрогнула. Но собственно чего я ожидала? Все правильно… все так и должно быть.

— А перевод в наш институт действительно был? — поинтересовалась я, стараясь не акцентировать внимание на его словах. Очень не хотелось думать о том, что он меня ненавидит.

— Был, — кивнул Ник, а затем добавил, — подстроен Толоком. Он поддержал мое желание, но с той оговоркой, что я не скажу тебе ни слова. Они боялись… они все боялись, что узнав, ты совершишь какую-нибудь глупость или раскроешь себя.

— Но тебя ведь не трогали. И ты… ты ведь всегда был без охраны! — ахнула я.

— А до моего совершеннолетия не имело смысла что-то предпринимать, — безразлично пожал он плечами. — А потом… я и уехал. Отец настоял. Он вообще не хотел, чтобы я приезжал в Пантикапей, считая, что это привлечет ненужное внимание к тебе, и я останусь без защиты.

— Почему тогда вернулся?!

— Не знаю… — тихо ответил он.

— Так… — протянула я. — Значит, ты уехал не потому, что сессия и практика, а потому что наступал час Х?

— Ну, не только, — отстраненно ответил Ник. — На самом деле сессия была, да и практика тоже. Вопрос в том, как я ее проходил, — тяжело вздохнув, проговорил он. — Леван обеспечил мне охрану. Мы предполагали, что они предпримут шаги либо до моего дня рождения, либо перед самой передачей наследства.

— Но ведь тебе исполнилось двадцать один?

— Да, — хитро улыбнулся Ник. — Тридцатого марта…

— Мы родились в один день? — удивилась я.

— Нет, — покачал головой он. — На самом деле я родился двенадцатого февраля.

— Что, опять Леван? — недовольно спросила я.

— Ирин… Пойми его, он боялся потерять еще и тебя…

Я удивленно уставилась на парня: он что просит? уговаривает?

— Да?! Поэтому он решил взять ребенка, которому будет угрожать опасность?! — с раздражением ответила я. — Лучше бы объявил всем, что я умерла!

— Не говори так, — чуть охрипшим напряженным голосом проговорил парень, и я прикусила язык.

— Ладно, забыли, — буркнула я. — Ну, так что дальше было?

— Да ничего, — Ник нетерпеливо и чуть резче, чем обычно откинул со лба черные прядки волос. — Выяснив, что у Левана есть незаконнорожденная дочь, они решили убить меня и воспользоваться ее правом наследования, ведь по документам получалось, что ты родилась чуть позже. А чтобы больше без эксцессов, то выкрали тебя, практически под нашим носом. Тем более один раз они уже пошли на убийство, которое привело к отсрочке в двадцать один год. В этот раз надо было действовать наверняка.

— Я так и не узнала, кто были эти люди, — тихо проговорила я, даже сама еще не решив, нужен мне ответ или нет.

— Опекун твоей матери, — ответил Ник. — Его, наверное, задело, что Наталья решила распорядиться своим наследством в пользу своего будущего ребенка.

Господи, что же за люди такие… ради каких-то денег…

— Там был еще один человек… Рэд, — потерев рукой лоб, проговорила я. — Он сказал что знал маму… Как так?

— А-аа, — протянул Ник, немного иронично. — А это еще один твой родственник. Дальний.

— Красота! То не одного, то сразу табун! — помимо воли вырвался у меня злой сарказм.

Вот так живешь себе и в ус не дуешь. А в один прекрасный день, а точнее утро (а утро действительно было прекрасно) врывается к тебе правда жизни в лице папашки, кучи долбанутых родственников и целый вагон бабла. Теперь вопрос: а нужно ли такое сомнительное «счастье»?!

Я уперлась руками в перила и низко опустила голову.

— Почему ты не сказал мне?! — Я хотела сказать это как можно спокойно, но все равно нотки отчаяния прорвались и голос дрогнул.

Ник тяжело вздохнув, отвел взгляд и заговорил слишком уж ровным голосом, для того чтобы поверить в то что парень действительно настолько спокоен, как хочет показать.

— Я приехал в Пантикапей с одной целью, увидеть тебя и может наладить отношения, хотя, честно скажу, особого желания поначалу не испытывал, — чуть заметно усмехнулся он. — Прошло больше полугода, и я успокоился, правда, не без помощи друзей. Но когда впервые увидел тебя, всю такую растрепанную, неуверенную, смотрящую на нас с откровенным страхом и недоверием, понял, что тебе будет очень сложно принять все то, что на тебя взвалится буквально через полгода. Тогда Зоран и посоветовал попробовать ввести тебя в наш круг, чтобы ты привыкла…Я пытался как-то наладить с тобой отношения, но ты все попытки пресекала, то откровенно огрызаясь, то просто сбегая. А я и сам не заметил, как вместо того чтобы подружиться, мне захотелось… большего. Я даже уже хотел рассказать тебе все, что происходит, но так и не нашел в себе силы. Поэтому и уехал в ноябре. Думал, если побуду подальше… забуду… тебя.

— Не получилось? — чуть охрипшим голосом спросила я.

Было и больно, и страшно слушать его. Наверное, Ник был прав, что не рассказал мне сразу. Собственную реакцию мне было не очень сложно представить, и она явно шла в разрез с понятием «тайна». Потому что, не смотря на то, что тетя Валя была для меня и отцом и матерью, все же я хотела иметь и нормальную семью. В детстве всегда думала, что увижу когда-нибудь отца. Правда с возрастом эта мысль медленно трансформировалась в обиду, а затем я и вовсе перестала об этом задумываться. Но все равно где-то глубоко внутри жила надежда. И узнай я, что мой отец жив-здоров, да еще и брат есть… УУУ, чего бы я тогда учинила! Это сейчас я более здраво рассуждаю, а буквально полгода назад адекватной реакции вряд ли бы получилось.

— Прости меня… — Ник все же подошел чуть ближе и осторожно, словно боясь прикоснуться, убрал с моего лица черные пряди, которые нещадно трепал ветер.

В ответ я едва заметно улыбнулась, хотя, если честно, реально смешно. Он что думает, я до сих пор злюсь на него? Нет, Ник, прошло время глупых обид и наигранных истерик на гормональных основах. Я сейчас так явственно понимаю всю свою наивность и желание «поиграть», что становиться даже неловко.

— Люблю тебя…

Порыв ветра вместе со словами срывает тонкий бардовый шарф, подхватывает его, сюрреалистичным мазком воздушной кисти проводит размашисто по серому холсту, комкает в своих невидимых руках и роняет каплей крови на тусклый бездыханный небосвод. И тут же раскрывает широкой полосой на стальном фоне и снова безжалостно сминает легкую ткань, унося с собой. И все это в какую-то жалкую секунду моей персональной вечности. Багряное пятно все еще бьется в небе за право разбавить однотонность, а меня уже обнимают нежные руки, губы шепчут ласковые слова, чужие чувства согревают, и надежда сдается на милость победителю, прекращая свое существование. Не вымирает как класс в моем мироощущении, а просто перерождается в новую ипостась.