Помни

Чарльз пожал плечами.

— Откуда мне знать.

— Но ведь ты первый об этом заговорил!

— Потому что я представить себе не могу, что привело тебя сюда, только и всего. Это арабский квартал, тут полно иммигрантов из Северной Африки. Впрочем, ты должна была знать это и без меня.

— Я навещала Марию-Терезу Буре, француженку, которая меня нянчила, когда я была маленькой. Я как-то рассказывала тебе о ней.

— Что-то припоминаю.

— Она переехала в Бельвилль, потому что ее друг живет здесь. Они решили быть вместе.

— Он что, марокканец, тунисец, алжирец?

— Не знаю, я его никогда не видела. — Ники тотчас вспомнила кускус, который на прошлой неделе Мария-Тереза заказывала на обед из ресторана под названием „Танжир". Она воскликнула: — А тот ресторан, из которого ты выходил, он североафриканский, так?

— Марокканский.

— Почему ты привез меня сюда? — опять принялась за свое Ники.

— Не хотелось разговаривать посреди улицы.

— А нам есть о чем разговаривать? — Она пристально посмотрела на Чарльза и добавила: — Ты мог бы мне доверять. Я бы тебя не предала. В Мадриде я дала тебе честное слово. Вот видишь, тебе не было необходимости умирать вторично.

— Ты ошибаешься. Я полностью доверяю тебе, Ники.

— Все думают, что ты был на том маленьком частном самолете, который взорвался в Мадриде на прошлой неделе. Мне сказали, что ты погиб в результате взрыва.

Пораженный заявлением Ники, Чарльз метнул на нее острый взгляд.

— Кто сказал тебе о самолете?

— Филип Ролингс.

Он заглянул ей прямо в глаза.

— Ты виделась с Филипом?

— Да. На этой неделе я летала в Лондон. В понедельник. Я ездила навещать твою мать, она была буквально раздавлена. Она стала сомневаться в том, что ты покончил жизнь самоубийством. Я приехала к ней обедать. Хотела убедить ее, что тебя нет в живых...

— Почему она стала сомневаться?

— Из-за фотографий. Тех, с телеэкрана. Твоих фотографий.

— Ясно. Продолжай.

— Я разговаривала с ней около часа, и мне удалось наконец убедить ее, что ты мертв. И тут явился Филип. Он и сказал нам о том, что ты погиб, и объяснил твоей матери, что я была права. — Ники повторила рассказ Филипа, но не стала упоминать Фрэнка Литтлтона.

Когда она закончила, Чарльз кивнул и задумался.

— Полагаю, что Филип узнал о взрыве самолета от старого приятеля в разведке. Я знаю все о британских устоях и узах дружбы между выпускниками элитарных учебных заведений. — Показав на кресла, Чарльз сказал: — Давай присядем. Так, думаю, нам будет удобнее.

Когда они сели, он продолжил:

— Ты ошибаешься, считая, что я разыграл свою гибель, взорвав самолет. Если честно, я действительно должен был быть там, если бы не перемена в планах в самую последнюю минуту. Мне понадобилось задержаться в Мадриде — дела. И поскольку освободилось место — мое место, — его занял Хавьер. Самолет направлялся в Гибралтар, там живет его сестра. Он хотел погостить у нее в выходные.

— И ты подозреваешь, что самолет взорвали? Что кто-то пытался убить тебя?

— Не подозреваю. Я знаю, что это так.

— Кто?

— Не уверен, хотя предположения имею.

— „Моссад"?

Чарльз нахмурился.

— Почему ты говоришь об израильской разведке?

— Филип сказал, что это они могли взорвать „Фалькон", что они охотятся за тобой.

Чарльз промолчал.

— Я ничего не сказала твоей матери и Филипу. И даже не упомянула, что мы виделись с тобой в Мадриде. Была очень осторожна во всем, что говорила и делала. — Ники глубоко вздохнула. — И знаешь, я думала, что ты жив. Верила в это. Чувствовала, что ты не погиб. Так что навредить тебе, поставить под угрозу твою жизнь, я никак не могла.

Чарльз по-прежнему молчал.

— Филип сообщил одну странную новость, — торопливо продолжала Ники.

— Какую именно? — Чарльз вскинул бровь.

— Он сказал, что человек, который сообщил ему в понедельник о происшествии в Мадриде — о твоей гибели, я имею в виду, — полагает, что ты террорист.

Чарльз не шелохнулся. Лицо его снова стало задумчивым. Наконец он посмотрел на Ники в упор и произнес:

— Тот, кто для одних террорист, для других — борец за свободу.

Ники покачала головой.

— Извини, конечно, но я не понимаю, к чему ты клонишь.

— Все зависит от точки зрения, не так ли?

— Так вот оно что. — Ники долго смотрела на Чарльза, потом произнесла: — То есть ты хочешь сказать, что ты и вправду террорист?

— Ну конечно же, я не террорист!

— Ты британский агент, который ушел на нелегальное положение, — с облегчением воскликнула Ники. — Ты проник в террористическую организацию на Ближнем Востоке. Так?

— Нет, не так.

— И ты не британский агент?

— Нет, и никогда им не был. Ни двойным, ни тройным.

— Ты мне лгал тогда, в Мадриде?

— Да.

— Почему?

— Потому что не хотел говорить правду.

— Какую еще правду?

— Я и в самом деле связан с одной организацией на Ближнем Востоке, Ники.

— Как она называется?

— „Аль-Авад", что значит „возвращение".

— Я знаю, что это значит, — крикнула Ники, в ужасе отпрянув. — Это значит возвращение на родину, в Палестину. — Она подалась вперед и добавила с нажимом: — Это террористическая организация. Палестинская террористическая организация. Я кое-что слышала о ней, хотя она не так известна, как „Абу Нидал" или другие подобные группировки.

— Мы не террористы, — выпалил Чарльз.

— Как же, рассказывай! Что ты для них делаешь? — наступала Ники, возвысив голос. — Убиваешь детей и женщин, невинных людей?

— Говорю тебе, что я не террорист, — прервал ее Чарльз. — Я имею дело с деньгами, финансовыми вопросами.

Ники, сверкнув глазами, крикнула:

— Вот уж не обязательно палить из „Калашникова" или „Беретты", чтобы быть террористом. Деньги, которыми ты занимаешься, идут на варварские убийства. Это что — не терроризм?

— Ники, Ники, ты что же думаешь, что британская секретная служба, ЦРУ, „Моссад" или французская Дэ-эс-тэ лучше? Все они хороши. Везде то же самое. Все лгут, обманывают, убивают и умирают — во имя чего, спрашивается? Говорят, во имя патриотизма.Так вот, палестинские борцы за свободу — тоже патриоты.

— Побереги свое красноречие! — взорвалась Ники, не веря своим ушам. — Подумать только, Чарльз связался с палестинцами. Вот уж никогда не предполагала! — И все же она взяла себя в руки, понимая, что ни ее прошлые отношения с Чарльзом Деверо, ни чувство ярости и гнева не должны помешать ей. Чувства не должны мешать мысли. „Думай головой, — сказала она себе, — задавай вопросы, докопайся до сути. Разреши загадку Чарльза Деверо раз и навсегда".

— Зачем тебе все это? — спросила она. — Ради денег? Ради чего?

Чарльз отпрянул с презрительным выражением лица и с горечью проговорил:

— Как же плохо ты меня знаешь, Ники, если считаешь, что меня можно купить. Я работаю на эту группу потому, что верю в нее, верю в ее цели.

— Ты веришь в их цели?! — Ники зло прищурилась. — Ты хочешь сказать, что разделяешь их идеологию? Да?

— Да, именно это я и хочу сказать.

— Но почему? И почему ты? Англичанин, аристократ. Никак не пойму.

— Ты действительно хочешь понять?

— Что за глупый вопрос, конечно, хочу.

Чарльз откинулся в кресле, положил ногу на ногу и внимательно посмотрел на нее.

Ники вдруг заметила, что на нем коричневые контактные линзы. Они и в самом деле меняли внешность. Он показался ей совершенно непохожим на того Чарльза Деверо, которого она когда-то любила.

Подумав несколько секунд, он сказал:

— Причиной всему — мужчина, которого я любил...

— Мужчина!

— Нет-нет, Ники, ты совсем не то подумала. — Чарльз усмехнулся и продолжил: — Итак, я любил мужчину, а он любил меня, вот почему я оказался в рядах „Аль-Авад", защищающей дело палестинцев. Его любовь, его влияние на меня, его величие — все это вместе взятое повлияло на меня таким образом, что я воспринял его убеждения и пошел по его стопам.