Мучения Минти Мэлоун

Эмбер вздохнула:

– Что ж, делай что хочешь, лишь бы он не попытался тебя вернуть.

– Не глупи, – устало отмахнулась я. – Разумеется, он не будет пытаться меня вернуть.

– Я хочу, чтобы ты вернулась, – сказал Доминик. Мы встретились в «Айви», в четверг, после восьми. – Мне кажется, мы должны попробовать начать все с начала.

Он сразу выложил, чего хочет. Словно боялся, что события выйдут из-под контроля и не представится шанса. Я молча воззрилась на него. Тысячу раз я представляла себе эту минуту. Минуту нашей встречи. Хоть и была уверена, что никакой встречи не случится. Ведь Доминик такой – если что решил, уже никогда не передумает. О да, Доминик всегда знает, чего хочет, точно знает. Оказывается, я ошибалась. Кто бы мог подумать?.. И вот мы здесь. Опять сидим лицом к лицу.

Что бы вы сделали на моем месте? Категорически отказались встречаться? Согласились, но не пришли? Явились бы с единственной целью – осыпать его оскорблениями и вылить на голову тарелку супа? Может, вы бы опозорили его при всех. Или прихватили с собой другого парня. За последние два дня все это приходило мне в голову. Я перебирала варианты, как одежду на вешалках в магазине. Но, в конце концов, отвергла их все. Это было не для меня. Я просто решила сохранять спокойствие: буду вести себя невозмутимо, очень-очень. Мысленно я обложила сердце льдом. Но, когда вошла в ресторан, поджилки предательски дрожали.

Официант предложил проводить меня до столика, но я сразу увидела Доминика и сама направилась точно к цели, как снаряд, реагирующий на тепло. При одном взгляде на него меня прошил электрический разряд, я ощутила обжигающий выплеск адреналина. Он не изменился, но в то же время в нем появилось что-то незнакомое. Глаза такие же голубые, зато волосы потемнели, как всегда зимой. С недовольством я заметила, что он поправился. Значит, его не мучили угрызения совести. Или просто переел мясных пирожков на свиноферме? Он поднялся на ноги, и наступил неловкий момент: стало ясно, что он собирается меня поцеловать. Я осторожно повернула голову и, вдохнув знакомый аромат «Шанель», ощутила острый укол боли. Он пил джин-тоник и предложил то же самое мне. Но я заказала «Перье», потому что поняла: стоит сейчас выпить что-нибудь крепче минеральной воды, и я разрыдаюсь. По обыкновению, он был изысканно одет – не в рубище из мешковины, как мне мечталось, а в темный костюм и рубашку в тоненькую полосочку с двойными манжетами, в которых поблескивали серебряные запонки, подаренные мной на день рождения. Ни посыпанной пеплом главы, ни вериг. Вместо них новенький бледно-желтый шелковый галстук, который я видела в первый раз. Наверное, подарок от Пятачка. Короче, выглядел он просто сногсшибательно. Самое смешное, когда я сегодня собиралась, на меня снова накатил знакомый приступ паники: вдруг ему не понравится, как я выгляжу? Что, если он будет отпускать колкости? Скажет, что сумка не подходит к костюму, пиджак мешковатый, или не того цвета, или слишком дешевый. Я чувствовала себя виноватой, потому что выбросила всю одежду, которую он мне подарил. Поймав себя на этом, я села на кровать и дважды со всей силы ударила по лбу. А потом надела брюки от «Ред-о-Дед» – Доминика бесит, когда женщины ходят в брюках, – и черный жакет от «Комм-де-Гарсон». Самую неженственную одежду, какая только нашлась в моем гардеробе. Волосы я прилизала с помощью геля. Увидев меня, он был ошарашен. Я заметила, как в его глазах вспыхнуло изумление. Но он слова не проронил ни по поводу мальчишеской стрижки, ни о кардинально изменившемся стиле одежды. Может, видел мою фотографию в «Стандард» и был уже готов.

Несколько секунд мы нервно разглядывали друг друга. Он попытался, было улыбнуться, но налетел на мой холодный, равнодушный взгляд. Однако сердце у меня пылало. Впервые за всю историю наших отношений я имела над ним власть. По той простой причине, что это он захотел со мной увидеться. Несколько минут мы сидели молча, изучая меню. Потом к нашему столику подошел официант.

– Мне, пожалуйста, трехцветный салат из виноградных помидоров и жаренную на сковороде рыбу-меч, – заказала я.

– Простите, мадам, – официант явно был сбит с толку. – Но этого нет в меню.

– Ну, надо же! – голос мой был сладок до отвращения. – В самом деле. Эти блюда подают в отеле «Уолдорф». Пожалуйста, севрюжью икру и жареную утку с фуа-гра. – Жаль, что у них нет белужьей икры.

– А вы, сэр?

– Копченого лосося и картофельную запеканку с мясом.

– И ты сможешь проглотить все это? – с милой улыбкой усомнилась я, когда ушел официант. – После того, что ты сегодня услышишь, боюсь, кусок не полезет в горло.

– Я знаю, что виноват, – тихо отозвался он. – У тебя есть причины сердиться, Минти. Я этого ожидал.

– Знаешь, – я была сама веселость, – именно сегодня я вообще-то на тебя не сержусь. Ни капельки. Нет, конечно, сердилась, – невозмутимо продолжала я. – Откровенно говоря, Доминик, я так на тебя сердилась, что думала, у меня случится сердечный приступ.

– Извини, – произнес он. И вид у него был виноватый.

– Вообще-то... – я старалась не повышать голоса – ведь Доминик очень неуверен в себе и ненавидит сцены.

– Что? – спросил он.

– У меня даже был нервный срыв после того, что ты натворил. – Он молчал. – Но это так, между прочим, чтоб ты знал. – Я сделала глоток слабогазированной воды и весело продолжала: – Но мы же договорились – без обид. Ты ведь именно так выразился? Без обид? Боюсь, Вирджиния Парк не столь отходчива, как я. – Он налился краской. – Да, Доминик, жаль в этом признаваться, но, несмотря на весь мой печальный опыт, я ничем не смогла помочь бедняжке. Кстати, обручальное кольцо я подарила бродячему музыканту в Париже.

– Минти... – взорвался Дом. Его лицо выражало странную смесь раздражения и раскаяния. Не всякий способен изобразить такое на своем лице, но Доминик может. – Минти, – еще раз попытался он. «Зачем все время повторять мое имя? – подумала я. – Он же не страховой полис пытается мне всучить...» – Минти, – повторил он. – Я понимаю, ты зла на меня, но, надеюсь, не станешь портить вечер.

– О, Доминик, как ты только мог подумать! – медовым голосом укорила я. – Обо мне, которая всегда относилась к тебе по-доброму...

– Да, – кивнул он. – Я знаю.

– ...всегда была с тобой очень-очень мила.

– Это правда, – задумчиво признал он. – Ты всегда была Такая добрая и... гм... милая. Поэтому я и захотел снова увидеться с тобой.

– Потому что я милая? Что ж, боюсь, многое изменилось.

– Я и не ожидал, что ты сразу переменишь гнев на милость. Потребуется какое-то время. Я хотел увидеть тебя, чтобы... м-м-м... Я хочу все исправить.

– Мне не дают покоя два вопроса, Доминик, – сказала я, надкусывая булочку. – Первое: почему ты уверен, что сможешь все исправить? И второе: зачем тебе это?

– Потому что... – он тяжко вздохнул – жутко нервничал и не мог этого скрыть. Видели бы вы, как лихорадочно блестели его глаза. Может, от слез? Недовольная собой, я чувствовала, как ледяная корка на сердце потихоньку тает. – Потому что ты мне очень нравишься, Минти, – выдавил он.

– Да ты что!

– Да. И я думаю, что смогу все исправить, – настаивал он. – Когда-то мы были близки. Я хочу вернуть тебя, Минти, потому что совершил ужасную ошибку.

«Совершил ужасную ошибку»? Ужасную ошибку? Почему он не сказал: «Я признаю, что поступил чудовищно»? Мое сердце снова оделось льдом.

– Ты действительно слегка оплошал, Дом, – признала я. – Но не переживай. Все в прошлом.

– Ты серьезно, Минти? – произнес он со смутной улыбкой. – Надеюсь. Но, прежде чем мы окончательно забудем об этом недоразумении, позволь объяснить тебе, что произошло.– Мы? – Позволь объяснить, – продолжал он, – почему мне так плохо. – Значит, ему плохо?

– Хочешь, объясню, почему тебе так плохо? – вспыхнула я. – Правда, извини, объяснять буду со своей, эгоистичной точки зрения. Мне кажется, тебе так плохо, потому что ты бросил меня в церкви в день свадьбы пред лицом почти трехсот человек. Еще тебе плохо, потому что ты даже не соизволил извиниться и ни разу не позвонил, не спросил, как у меня дела. И еще тебе плохо, – добавила я, – потому что мои родители оплатили счет, который, к твоему сведению, перевалил за двадцать восемь тысяч. А еще тебе плохо – опять же с моей, эгоистичной точки зрения, – потому что не прошло и пяти месяцев, как ты обручился с другой женщиной.