Любовники и лжецы. Книга 1

– Нет, я не знала. В новостях об этом не было ни слова.

– Завтра сообщат. Мне рассказал об этом Джон, когда мы одевались, чтобы ехать к тебе. Я думаю, журналистам пока специально ничего не сообщали. Но ты ведь понимаешь, если это случилось в Париже, то почему не, может случиться здесь?

– Ты не должна думать об этом, Лиз. Я уверена, что Джону абсолютно ничего не грозит, – ободряюще улыбнулась Мэри. – Посмотри на его телохранителей – они везде. В прихожей сидит этот симпатичный Мэлоун…

– Симпатичный? – странно взглянула на приятельницу Лиз. – Мне он совсем не кажется симпатичным. Они все такие угрюмые и молчаливые. Я их ненавижу! Особенно Фрэнка, он самый мерзкий из всех.

– А мне казалось, что Фрэнк тебе нравится, – удивленно посмотрела на нее Мэри. – Разве ты забыла? Во время обеда перед Рождеством ты сама говорила мне, что он тебе очень нравится. Ты еще сказала, что он хороший работник и очень вежлив.

– Неужели я могла такое сказать? Не помню. – Лиз снова поежилась. – А если даже и говорила, то потом передумала. Он чересчур выслуживается! Он следует за мной по пятам, как неумолимая тень.

– Что ж, по крайней мере, сегодня он тебя не потревожит, – успокаивающе сказала Мэри. – Как я узнала, в эти дни он выходной, так что…

– Правда? – резко повернулась к ней Лиз. – Кто тебе об этом сказал? Джон? Куда подевался Фрэнк?

– Ну откуда мне знать, Лиз! – удивленно уставилась на нее Мэри. – Мне только что сказал об этом Мэлоун. Я понятия не имею, где они проводят свои выходные, даже представить себе не могу. Может, они пьют два дня напропалую, может, гоняются за девочками, звонят своим стареньким мамочкам, живущим в Омахе. Господь их знает, – улыбнулась Мэри. – Чем занимаются бывшие морские пехотинцы в свободное время? Прыгают с парашютом? Палят в тире? Устраивают пробежки на семьдесят пять километров?

– Бывшие морские пехотинцы? Почему ты так решила? Фрэнк никогда не служил в морской пехоте.

Вопрос прозвучал резко, но Мэри уже не слушала, ее внимание переключилось на вновь прибывших – гостей, которые обычно начинали съезжаться примерно в это время. Мэри узнала известного поэта, вместе с которым пришел еще кто-то. Да, ей, видимо, уже пора обзавестись очками… Нет, это не Джини и не Ламартин. Пара знакомых приятелей-артистов и – да, ну конечно же, – забавный маленький журналист, редактор самого непристойного в Лондоне журнала. Нужно постараться не подпускать его к Джону.

– Извини, – обернулась она к Лиз, – я только посмотрела, не пришла ли Джини. Что ты спросила?

– Ничего. Это не имеет значения.

– И все же?

– Я говорила про Фрэнка. Он не морской пехотинец и никогда им не был.

– Правда? А я-то думала, что они все оттуда… Мэри оглянулась и окинула взглядом гостиную. Два последних зануды уже стояли в прихожей.

– Фрэнк работал еще на отца Джона. Ты об этом не знала?

Лиз уже смотрела на Мэри взволнованным, почти подозрительным взглядом, будто думала, что Мэри от нее что-то скрывает.

– Нет, не знала, – хмурясь, ответила та.

– Вот так-то, – снова повела плечами Лиз. – Когда Джон получил это назначение, его отца не устраивало, как здесь налажена служба безопасности. Ты ведь знаешь, какой он.

– Да уж.

– Он настоял на том, чтобы эта служба была укреплена. Фрэнк оказался одним из тех, кого он сюда прислал. – Лиз замолчала и пристально посмотрела в глаза Мэри. – Джон тебе об этом никогда не рассказывал?

– Нет, Лиз, никогда.

Лиз издала прерывистый вздох. Взгляд ее потух.

– Просто я подумала… Просто… Вы с Джоном такие хорошие друзья. Вы постоянно видитесь.

Мэри с изумлением уставилась на молодую женщину. В ее последней фразе ей послышались чуть ли не ревнивые нотки.

– Лиз, – твердо произнесла она, – я знаю Джона с тех пор, как ему было десять лет. Я – толстая, сварливая старая вдова, а Джон всегда был очень добр ко мне, особенно после смерти Ричарда. Если он ко мне и заезжает, то делает это лишь для того, чтобы подбодрить меня. К счастью, у него это замечательно получается. Поверь, мы с ним не обсуждаем его телохранителей, да и с какой стати?

Лиз сразу же уловила в голосе Мэри упрек и, улыбнувшись, взяла ее за руку.

– О Мэри, Мэри! Я сегодня такая идиотка! Я не хотела тебя обидеть. На самом деле я ужасно рада, что вы с Джоном дружите. Ему приходится очень туго, и иногда он просто должен с кем-нибудь поговорить.

– Он может поговорить и с тобой, Лиз.

Лиз промолчала. Ее глаза встретились с глазами Мэри, и на короткое мгновение той показалось, что супруга посла вот-вот расплачется. Мэри смотрела, как Лиз пытается удержаться от слез. Затем женщина, сделав странный жест, будто пытаясь от кого-то защититься, отошла чуть в сторону. Рукой она прижимала к себе маленькую вечернюю сумочку. Открыв ее, Лиз стала копаться в ее содержимом.

– Просто мне кажется, что приближается один из моих приступов мигрени, – сказала она. – Эти жуткие головные боли…

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? Может, тебе лучше поехать домой? Давай я поговорю с Джоном…

– Нет! Ни в коем случае! Не надо! – Лиз, казалось, была до смерти напугана этим предложением. Она едва не выронила сумочку. – Не надо. Он ужасно расстроится. Я знаю, что он очень хочет увидеть Джини. И я, конечно, тоже. У меня есть чудесные таблетки. Мои волшебные таблетки… А, вот они. Честное слово, Мэри, одна такая таблетка, стакан воды, и со мной будет все в порядке.

Ее движения становились все более лихорадочными, руки тряслись. Волнуясь за Лиз, Мэри принесла ей воды. Она обернулась в сторону прихожей и заодно оглядела гостиную. Последние скучные гости, слава Богу, ушли не попрощавшись. «Не только зануды, но еще и хамы», – подумала она. Джон беседовал с двумя артистами. До ее слуха донеслись слова «награды Академии киноискусства». [48] Все были заняты разговорами и напитками. В этот момент и появились новые гости.

Мэри протянула Лиз стакан минеральной воды. Теперь женщина выглядела спокойнее. Наградив Мэри благодарным взглядом, она проглотила маленькую белую таблетку и, в свою очередь, оглядела комнату.

– Это и есть Джини? – спросила она. – Наверняка это она. Какая хорошенькая! Какое у нее чудесное платье! А что это за мужчина рядом с ней?

– Насколько мне известно, он фотограф, – со вздохом ответила Мэри. – Француз. Его зовут Паскаль Ламартин.

– Как замечательно! Я очень люблю Францию. Я обязательно с ним поговорю позже.

Лиз двинулась к редактору похабного журнала. Твердо взяв ее под руку, Мэри развернула Лиз и направила в сторону поэта.

– Ты должна его помнить, вы уже встречались. Это Стивен. У него только что вышел новый сборник стихов…

– Правда? А как он называется? – спросила Лиз, вызвав у Мэри улыбку. Лиз уже приходила в себя, ее инстинкты вновь включались в работу.

– «Размышления».

– Спасибо.

На лице Лиз внезапно появилась обаятельная улыбка. Она подошла к поэту, и до Мэри донеслись ее слова:

– Стивен, как замечательно, что вы пришли. Я так и думала, что смогу найти вас здесь. «Размышления» – просто чудо! И я, и Джон – мы оба в восторге от них. Нет, правда, мы читали их вслух как раз сегодня вечером. Да, прямо перед приездом сюда…

– Итак, месье Ламартин, надолго ли вы в Лондон?

– Пока не знаю. Может быть, задержусь еще на несколько дней, а может быть, и на несколько недель.

С высоты своего роста Паскаль смотрел на Мэри, мачеху Джини. Почему-то он представлял ее другой, считая, что любая женщина, побывавшая замужем за Сэмом Хантером, должна быть высокой, элегантной и волевой, Мэри не подходила ни под одно из этих определений. Она была невысокой, не выше ста шестидесяти сантиметров ростом, и ее никак нельзя было назвать элегантной. Это была толстушка, невыразительно, типично по-английски одетая, в блеклом платье, которое явно скучало по утюгу. Ее седые волосы обрамляли лицо наподобие ореола. Цвет лица у нее, как и у большинства англичан, был прекрасный, а косметикой она, судя по всему, не пользовалась. Она улыбалась Паскалю, но улыбка эта не затрагивала ее ясных голубых глаз, которые она не отрывала от Паскаля с тех пор, как пару минут назад он вошел в гостиную. Первым его впечатлением было, что хозяйка дома – рассеянная и эксцентричная особа, однако теперь он уже начинал думать о ней иначе. Она встретила его и Джини восторженным потоком слов и жестов. И все же Паскаль заметил, что его быстро и ловко оттерли от Джини, и она сейчас разговаривала с Джоном Хоторном. Самого же Паскаля, как он понял только сейчас, блокировали, и теперь он был зажат в углу хозяйкой дома. Справа от него горел огонь в камине, слева стояло огромное старинное, обитое ситцем кресло с продавленным сиденьем, а прямо перед ним, отрезав все пути к отступлению, стояла эта энергичная толстушка Паскаль озадаченно смотрел на нее сверху вниз. Внезапно он начал понимать. Она неожиданно напомнила ему его собственную мать, на лице которой в прошлом он неоднократно замечал точно такое же выражение. Она смотрела так же – точно так же! – на любую новую девушку, которую приводил домой ее сын. Паскаль улыбнулся.