Фрося. Часть 4 (СИ)

— Прошу прощения, я не знаю, как к вам обращаться, меня зовут Фрося.

— Вот, насмешила, девки вы слышали, ко мне на вы обращаются.

И Жирная атаманша разразилась диким хохотом, который подхватили её сявки, и тут же посерьёзнев:

— Кувалда, секёшь, зови меня Кувалдой, это моё погоняло, а имя тебе знать не обязательно.

Фрося с большим трудом справилась с кашей, с колбасой она глоталась намного лучше.

Хотела подняться и пойти за другими вымыть в умывальнике посуду, но её остановила властная рука:

— Манюля, помой наши мисочки, а потом с чаёчком расстарайся, а мы начнём тёрку.

А, что ты голуба, так за свиторок свой зацепилась, неужто в школе не учила, что Ленин говорил делиться надо.

— Я не люблю, когда силой отнимают, а поделиться всегда рада.

— Так, сымай, мне будет маловат, так на колбаску сменяем, не прочь?

Фрося поняла, придётся расстаться с ангоркой и надо это сделать без лишних слов, вступать опять в бой у неё сейчас не было сил, да и желание поубавилось, ведь скопом, в конце концов, изобьют до смерти, и она быстрым движением стянула через голову мягкую свою кофточку, и осталась в одной футболочке натянутой на казённый бюстгальтер.

— Манюль, притарань какое-нибудь барахлишко, прикрыть нежные плечи бобрихи.

Молодая блатнячка ходившая, похоже, у Кувалды денщиком, кинула Фросе сомнительного вида и чистоты кофту на пуговицах.

Та не церемонясь, быстро облачилась в неё и взглянула на атаманшу.

— Туфли тоже снимать?

— Лопари пока оставь у себя, будет нужда, потребуем.

Ну, колись под какую статью тебе дело шьют?

— Не знаю, мне не говорили.

— Вот, фраерша! В чём тебя обвиняют, хоть знаешь?

— У меня обнаружили в квартире большую сумму денег и много золотых побрякушек.

— И откуда это всё, кого грабанула, видно жирного гуся взяли?

Фрося не знала, как отвечать, что можно говорить, а, что нельзя, допрос тут был сравним тому, который она недавно прошла у следователя.

— Послушай Кувалда, я действительно не знаю ваших порядков, но здесь много ушей, а следствие только началось, не хочу я себя в петлю загонять, скажу только, что обвиняют меня в спекуляции и в не законом хранении крупной суммы денег.

— А ты баба ушлая, на зоне не пропадёшь.

Расторопная Манюля поставила перед ними железные кружки с чаем.

Фрося отхлебнула и сморщилась.

— Что голуба, крепковат наш чаёк?

— Я видела, как пьют чефир, но сама не привычная к нему.

— Похоже, с нашей блатотой была знакома, надо будет с тобой ещё разобраться, подождём вестей с воли.

Манюля, разбавь кипяточком чефирчик дамочке, а то у неё скулы сводит.

Окружившие их блатнячки ехидно рассмеялись, стараясь подсластить атаманше, подобострастно реагируя на её юмор.

Фрося пила чай с неоткуда явившимся печеньем, а глаза у неё, буквально, закрывались, сказывалось напряжение последних двух дней и предыдущая ночь без сна.

— Иди голуба кемарить, как погляжу, ухандохалась.

Фрося натянула на себя жёсткое суконное одеяло и тут же провалилась в глубокий сон.

Глава 75

Фросе показалось, что она только уснула, но вдруг подскочила на нарах от страшной боли в ступнях.

Она инстинктивно дрыгала ногами, потому что пальцы нестерпимо жгло, а на своих нарах от души гоготали блатнячки.

Из этого хора мерзкого смеха больше всего выделялся рогот старой знакомой по КПЗ, дважды уже битой, которая отзывалась на кличку Щепка, видимо, из-за своей кидающейся в глаза худобы.

Из своего угла сквозь смех подала голос Кувалда:

— Ну, что, бобриха, подрыгала лапками, девчонки слегка позабавились, велосипедик тебе устроили, привыкай голуба к нашей жизни.

На шум явился охранник и забарабанил в дверь:

— Соблюдайте после отбоя положенную тишину, в карцер захотели.

Мгновенно все утихли.

Фрося гладила свои сожжённые пальцы на ногах, в глазах закипали слёзы, что ещё её поджидает в этом мире злых нравов и законов.

От боли, обиды и мрачных мыслей она опять не уснула до утра.

Встала с нар, привела себя в относительный порядок и подсела к Насте:

— Настюха, они так со всеми забавляются или решили меня довести до умопомрачения?

— Ах, ты моя горемычная, почитай со всеми вновь пребывающими, это для них, наверное, самая лучшая забава.

Потерпи миленькая, пройдёт ещё парочку денёчков и они от тебя отстанут, найдут новую жертву для своих мерзких развлечений.

Вот поганки, как они твоё личико ногтями располосовали и синяков наставили, за неделю теперь не заживёт.

— Ах, Настенька, морда моя заживёт быстро, а вот душа вряд ли.

— Успокойся солнышко, не терзайся понапрасну, тебе ещё много сил понадобится, телом тебя бог не обидел и душа окрепнет, главное, чтобы не зачерствела, а то посмотри на этих сук, они же вовсе бездушные.

— Ах, Настя, Настюха, выходила я в жизни из разных переделок, выйду и из этой, просто сейчас иду впотьмах по заросшему бурьяном лесу.

Скоро после утреннего чая с куском того же тяжёлого серого хлеба, обитателей камеры стали уводить одну за другой на допрос.

Некоторые женщины уже возвращались обратно в камеру, когда вызвали, наконец, Фросю.

Она в сопровождении охранника проследовала с руками за спиной по гулким коридорам, из-за запертых дверей камер до неё доносились разговоры, смех и шарканье ног.

Никогда она не могла даже подумать, что в их стране столько людей томятся в тюрьмах, а ведь далеко они не все настоящие преступники.

Разве можно страхом исправить злодеев, можно только их ещё больше озлобить, а у нечаянно попавших сюда навсегда искалечить душу и тело.

Так размышляя Фрося даже не заметила, как они подошли к кабинету в котором её поджидал следователь на новый, страшный допрос.

За столом сидел тот же майор, что допрашивал её накануне в КПЗ:

— Что-то гражданочка Вайсвассер, плохо выглядишь, не спится, есть, похоже, о чём подумать.

Вгляделся в лицо.

— Ого, а личико то, как разрисовали, похоже, прошла настоящее боевое крещение и, как посмотрю, одёжку сменила и, наверное, не по своей воле.

Фрося не реагировала на ехидные подначки следователя, повторяя про себя — я выдержу, выдержу, выдержу, ради Сёмки я должна всё выдержать.

— Что гражданочка спекулянтка, не до шуток, ладно, переходим к допросу.

Опять были протокольные вопросы, на которые Фрося уже без злости машинально отвечала следователю, уже понимая, что это не его прихоть, а так положено.

— Так, гражданка Вайсвассер, переходим к разговору по существу.

С какого момента началось твоё сотрудничество с гражданином Гальпериным?

На этот раз Фрося не стала заострять внимание на обращение следователя к ней на ты, нечего дразнить злую собаку, пусть рычит и гавкает, абы не кусала.

— Четыре года назад в Израиль уезжал на постоянное место жительства мой приятель из Вильнюса и я обратилась к Марку за помощью, достать кое-какие дефицитные товары для него, он и помог.

Потом, мы вместе с ним отвезли их в Вильнюс и на этом заработали какие-то деньги.

— Скажи лучше, нажились, спекулянты несчастные, не брезгуете и со своих друзей купоны стричь.

Фрося не стала реагировать на провокации майора.

Он вдруг поменял тему допроса:

— Любопытно было бы узнать, а, как ты познакомилась с гражданином Гальпериным, чтобы посметь обратиться к нему за подобной помощью?

— Марк в какой-то степени мой родственник, он муж племянницы известной вам Клары Израилевны Вайсвассер и я знала, что он на тот момент являлся заведующим промтоварного магазина.

— Ах, ты моя пушистая, не побрезговала залезть своей похотливой натурой в семью близких родственников, это на тебя похоже, видно, что не побрезгуешь ничем, ради своей наживы и удовлетворения низкой похоти.

— Гражданин следователь, как я понимаю, это абсолютно не относится к делу, по которому вы вызвали меня на допрос, поэтому, попрошу вас моих сердечных тем не касаться, отвечать не буду.